Весть об уходе из лагеря поразила солдат, как гром среди ясного неба, и они стали проклинать тот день, когда решили принять участие в этом злосчастном предприятии. В этот раз они пережили отчаяние, которого не знали прошлой осенью, в дни первой эвакуации из этих мест. Тогда по крайней мере дождь и грязь делали штурм Иерусалима невозможным. Иное дело теперь! Внутри армии начались раздоры. Французы не скрывали своего презрения к английскому королю и всячески демонстрировали свою независимость от остальной армии. Герцог Бургундский Гуго зашел так далеко, что сочинил оскорбительную песенку про Ричарда, в которой ставилась под сомнение не только его способность править, но даже его мужественность. Вскоре французские солдаты стали распевать ее, пока ее не услышал сам Ричард. В отместку он сам сочинил насмешливую песенку про герцога Бургундского. Судя по хроникам Третьего Крестового похода, у Ричарда не было недостатка в материале.

Третий Крестовый поход, по сути, исчерпался.

С точки зрения трубадура, было не так уж важно, кто в этом виноват. Для него имел значение прежде всего древний хевронский дуб. Это почти уже омертвевшее, древнее как мир дерево прозвали «Древом Авраама». Христиане Святой земли верили, что это дерево засохло в день распятия Христа и что Древо Авраама снова возродится к жизни, когда христианский государь возьмет Иерусалим и освободит Святую землю.

6 июля, примерно через пять лет после роковой для крестоносцев битвы при Хаттине, их армия начала второе отступление из Бейт-Нубы.

По словам поэта, едва оно началось, как в этот же день остатки жизни угасли в сухом Древе Хеврона.

В речи о судьбе Крестового похода король Ричард жаловался, что Саладин заранее узнает о каждом движении крестоносцев. Действительно, у султана был свой агент среди вражеских командиров. В день, когда войско крестоносцев уходило из Бейт-Нубы, Саладин знал не только об этом решении, но и о том, когда и как оно было принято, и какую позицию занимал в споре на совете тот или иной вражеский военачальник. В донесении, которое он получил, был подробно пересказан и спор между королем и французами.

Когда мусульмане узнали об отступлении, а их разведчики в горах увидели печальную процессию рыцарей, покидавших лагерь, в их стане началось ликование. Сам Саладин поскакал полюбоваться на это зрелище. И все же радость его была неполной. Вторжения в Египет он боялся немногим меньше, чем осады Иерусалима.

Вскоре он вызвал к себе посла от Генриха Шампанского, который привез следующее письмо: «Король Английский передал мне все земли на побережье. Верни теперь мне мои остальные земли, и я заключу с тобой мир и буду тебе вместо сына».

Эта наглость возмутила Саладина, и он велел послу уйти, но тот не уходил и все повторял: «Граф желает знать, какую часть своих земель ты можешь ему передать». Саладин сделал ему выговор и напомнил, что граф вовсе не одерживал победу, чтобы претендовать на добычу.

Однако через день, после того как султан успокоился, он снова вызван посла и сказал ему: «Мы можем вести переговоры только о Тире и Акре. Разговаривать мы должны на условиях, которые принял маркиз Конрад, прежде чем он был убит. Мы можем заключить мир с графом Генрихом, как с владетелем Акры, которая была ему пожалована. Об остальных же владениях мы будем вести переговоры только с английским королем».

Через несколько дней после этого, когда крестоносцы уже шли из Рамлы в Яффу, посол самого Саладина Юсуф Сахиб аль-Мештуб воротился от короля Ричарда. В начале отступления Плантагенет попросил его прибыть к своему двору, чтобы передать Саладину новые мирные предложения. Аль-Мештуба сопровождали двое адъютантов Ричарда, очевидно, чтобы убедиться, что королевское послание передано по назначению. Оно гласило: «Скажи своему государю, что ни я, ни он не можем затягивать всего этого, и нам лучше всего было бы положить конец этому кровопролитию. Но не думай, что причина моих предложений — моя слабость. Это письмо послужит нашей общей пользе. Будь посредником между мной и султаном, и пусть тебя не обманывает маневр с нашим отступлением. Таран пятится назад, чтобы вернуться и нанести удар».

Должно быть, Саладина забавляла эта бравада. Он-то знал от своих шпионов о раздорах в армии крестоносцев и понимал, что «таран» Ричарда быстро теряет ударную силу и не сможет нанести никаких ударов в обозримом будущем.

Через три дня король Ричард достиг Акры и отправил еще одно посольство к Саладину с новыми предложениями: «Я хочу заслужить твою дружбу и расположение. У меня вовсе нет желания править этой страной, подобно фараону, и, я думаю, нет такого желания и у тебя. Как ты не имеешь права обрекать на гибель всех мусульман, так и мне не дано права обрекать на гибель всех франков. Я теперь передал все эти земли моему племяннику графу Генриху, чтобы он владел ими. Я поручаю ему вести дела с тобой. Если ты возьмешь его с собой в экспедицию на восток, он будет доволен. И еще об одном. Часто к тебе обращались монахи с просьбами передать им ту или иную церковь, и ты никогда не отказывал им наотрез. Теперь я прошу тебя передать мне храм Гроба Господня. Я обещаю тебе отказаться от всего, что было тебе неприятно во время моих прежних переговоров с Мелик-аль-Аделем, и больше не возвращаться к этому».

Эта скромная просьба короля об одной церкви в центре Иерусалима, по-видимому, тронула Саладина. В ноябре прошлого года Ричард высокомерно требовал все земли до реки Иордан, но теперь преимущество было на стороне Саладина. Он мог разговаривать с позиции силы и мог позволить себе быть великодушным. Кроме того, султан, как обычно, нашел подтверждение своим мыслям в Коране (8:61): «Если твой враг склоняется к миру, то прими мир и доверься Аллаху, ибо Ему одному ведома истина».

11 июля Саладин ответил королю: «Граф Генрих будет мне вместо сына, и церковь Воскресения будет вашей. Остальные земли мы поделим. Вам тогда достанется побережье и равнина, а мы сохраним за собой свои горные крепости. Аскалон должен быть разрушен, но его область вы можете взять себе».

Судя по ответу короля Ричарда, они готовы были договориться. Ричард прислал ответное письмо вместе с подарком Саладину — двумя лучшими охотничьими соколами. Он писал, что признателен за условия, предложенные Саладином, но просит разрешения разместить двадцать госпитальеров в иерусалимской цитадели.

13 июля Саладин ответил: «Из всех ваших в Святом городе гостеприимство будет предоставлено только паломникам. Аскалон и Дарум должны быть разрушены, но вы сохраните за собой побережье и крепости от Яффы до Тира».

Камнем преткновения оказался Аскалон. Для Саладина невозможно было допустить, чтобы эта крепость оставалась в руках крестоносцев. Это значило бы перекрыть связь между двумя частями его империи и свести на нет многолетние усилия султана по объединению Египта и Сирии, к чему стремились мусульманские лидеры до него, и что стало главным достижением самого Саладина. Именно благодаря этому удалось разгромить Иерусалимское королевство. Пребывание крестоносцев в Аскалоне разрушило бы драгоценное, с таким трудом завоеванное единство.

А для короля Ричарда восстановление Аскалона после их первого отступления из Бейт-Нубы означало восстановление морального духа его армии. Его люди вложили в это дело много тяжкого труда за те полгода, пока город был отстроен заново. Аскалон для Ричарда был форпостом на пути в Египет, средством обеспечить баланс сил между обеими сторонами, а королю Иерусалимскому это дало бы возможность нормально существовать.

Только 16 июля Ричард ответил султану обтекаемо, сделав вид, что не понял, в чем тут дело: «Если христиане могут быть довольны единственной церковью в Святом городе, то, конечно, три крепости для них — не слишком много. Пусть за ними останутся Дарум и Антиохия».

Саладин ответил на это резко: «Пусть жители Антиохии сами ведут переговоры о своих делах. Мы не можем говорить об этом во время наших переговоров. Города, о которых ты просишь, отдать нельзя, но вы можете получить Лидду в возмещение сил и средств, затраченных вами в Аскалоне». Именно в Лидде Саладин прежде разрушил собор Святого Георгия. Пусть теперь, думал султан, Ричард восстанавливает собор, а не крепости.