В любом случае понтифик благосклонно отнесся к просьбам Элеоноры. Джеффри был официально утвержден в качестве епископа Йоркского, а архиепископ Руанский — в качестве папского архилегата, то есть получил более высокое положение, чем канцлер Лонгчэмп. Вместе с врученными ей письмами с печатью Ричарда Элеонора располагала теперь весьма авторитетными документами, подтверждающими ее права как правительницы страны, отстаивающей интересы Ричарда. Получив их, она покинула Рим и к летнему солнцестоянию добралась до Руана.

Сам же Ричард хотел укротить своего канцлера, но не лишить его власти. 6 августа, о чем упоминалось выше, король послал Лонгчэмпу письмо о состоянии своих дел. Он сообщил, что завоевал Кипр, покорил Акру, и предсказывал, что вернется на родину к следующему Великому посту, вернув в руки истинно верующих Иерусалим и храм Гроба Господня.

По прибытии Элеоноры в Руан Джеффри, получивший папское назначение, тут же отправился в Англию, чтобы занять свой пост. Но агенты канцлера в Нормандии заявили, что ему запрещается пересекать Ла-Манш, поскольку-де король Ричард перед походом распорядился, чтобы Джеффри три года не пускали в Англию. Джеффри сослался на более поздние приказы короля, но те их проигнорировали. Не обращая больше внимания на запреты, Джеффри отплыл в Дувр, где был арестован полицией по приказу канцлера. Обстоятельства ареста были возмутительны, поскольку новый епископ сразу отправился в местную обитель Святого Михаила и стал служить мессу, в то время как люди Лонгчэмпа окружили монастырь. После пяти дней противостояния полицейские ворвались в церковь и вытащили епископа прямо в облачении из алтаря, после чего провели по улицам Дувра, невзирая на протесты его жителей, и бросили в тюрьму Дуврского замка.

Это беззаконие дало принцу Джону долгожданный предлог для принятия мер. Он велел немедленно освободить Джеффри, после чего поднял против Лонгчэмпа все духовенство Англии. Принимая во внимание особую тяжесть совершенного канцлером произвола, многие духовные лица выступили с его осуждением. Их многочисленные обвинения подытожил епископ Ковентри: «Он и его приспешники настолько разорили все королевство, что не оставили мужчинам даже опоясок, женщинам — даже бус, у дворян отняли все вплоть до перстней, и у всех — все, что у них было ценного. Он настолько опустошил королевскую казну, что за прошедшие два года все сундуки в хранилищах опустели, а у хранителей остались только ключи».

Перед лицом растущей всеобщей вражды Лонгчэмп укрылся в лондонском Тауэре и оттуда попытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Он объявил: «Я заявляю, что епископ Йоркский был схвачен без моего ведома и согласия. И я готов отчитаться о потраченных деньгах из королевской казны до последнего фартинга». К этому он добавил ценное признание: «Я боюсь короля больше, чем всех вас».

Эти пустые самооправдания были заглушены проклятиями возмущенных англичан: «Чтоб он пропал! Он же все развалил! Надо с ним покончить, пока он не кончил всех и вся. Если он сотворил такое с зеленым деревом, то что же сделает с сухим?!»

Судебная процедура с участием баронов и епископов отличалась строгой торжественностью и видимым уважением к законности, которое было характерно для Англии той эпохи. Даже принц Джон действовал в этом случае как взвешенный политик и проявил нехарактерную для него сдержанность. Он чувствовал настроение судей и старался им не перечить, поскольку хорошо понимал: в этом деле для него на карту поставлено нечто большее, нежели просто устранение канцлера. Для самого Лонгчэмпа исход дела был предрешен. На суде было вскрыто и оглашено одно из писем Ричарда, в котором говорилось: если Лонгчэмп выступит против одного из назначенных королем государственных лиц, то он подлежит низложению и должен быть заменен архиепископом Руанским. Это решило дело: Лонгчэмп был отстранен от должности и отлучен от церкви.

И тут принц Джон смог осуществить свое заветное желание. Под влиянием его дипломатии суд, при одобрении представителей граждан Лондона, торжественно провозгласил: в случае кончины короля Ричарда, если последний не оставит завещания, наследником престола следует считать Джона, графа Мортэньского.

Лонгчэмп не присутствовал при оглашении собственного приговора: он бежал в Дувр. Некоторое время он носился с идеей стать крестоносцем и присоединиться к войску Ричарда, чтобы смыть позор, но позднее предпочел отправиться в Рим с жалобой на причиненную ему «несправедливость». У бывшего канцлера еще имелись сторонники за границей. Чтобы бежать из страны незамеченным, он переоделся женщиной и сменил свое прежнее облачение на длинный зеленый женский плащ с большим капюшоном и в таком виде пришел на пристань, чтобы дождаться попутного судна. Позднее епископ Ковентри посмеялся над незадачливым беглецом: «Он притворился женщиной (этот пол он всегда ненавидел) и оделся, подобно шлюхе. О позор: мужчина превратился в женщину, вельможа — в уличную девку, священник — в шута!»

В то время, когда Лонгчэмп одиноко сидел на камне, по берегу проходил какой-то рыбак, который решил заключить «даму» в объятия, однако, откинув капюшон, вдруг увидел смуглую физиономию бывшего канцлера. Рыбак отпрянул в изумлении, а затем стал звать своих друзей: «Идите-ка все сюда! Я вам покажу чудо. Я нашел тут женщину, которая оказалась мужчиной!»

Вокруг них быстро собралась толпа любопытных. Женщины насмешливо интересовались, сколько «этот гермафродит» хочет за свой наряд. Но Лонгчэмп не понимал по-английски, и его молчание разозлило толпу. Дело приняло дурной оборот. Кончилось тем, что люди схватили «это чудище», протащили по улицам города и доставили в Дуврский замок, где Лонгчэмп был посажен в ту же камеру, в которой прежде сидел Джеффри.

В конце концов экс-канцлеру удалось вырваться на континент, где он за несколько месяцев наделал много дел. Он, например, сообщил Ричарду, что принц Джон злоумышляет на его трон, а потом явился к самому принцу Джону и дал ему большую взятку, чтобы тот восстановил прежний статус бывшего вельможи. В своих жалобах Лонгчэмп особенно негодовал на своего «ложного друга» епископа Ковентри, который выставил на потеху публики скандал с маскарадом в Дувре. «С таким епископом, — писал жалобщик, — не должен общаться никто из честных людей, чтобы столь порочная овца не могла испортить всю паству». Ученые люди и в то время, конечно, умели браниться друг с другом, но теперь никакая брань уже не могла помочь Лонгчэмпу, и он сошел со сцены.

Последствия дела Лонгчэмпа были вредоносными для короля Англии. Его брат теперь стал достаточно сильным, чтобы подорвать власть Ричарда, и продолжение смуты в стране было Джону лишь на руку. На родине не хватало железной руки короля: торжественный договор о мире превратился в пустую формальность, внутреннее положение Англии стало очень ненадежным, и пренебречь этим для отсутствующего правителя значило бы рисковать своей властью. Когда сведения обо всем этом дошли до Ричарда, он, несмотря на упоение победой под Акрой, не мог не задуматься: а стоит ли продолжать рисковать?

Уже через несколько недель после падения Акры короля постиг новый удар, после чего опасность существенно возросла.

Безусловно, город Акра пал только благодаря прибытию к его стенам многочисленных французского и английского войск. Но, едва взяв этот город, Ричард и Филипп принялись делить добычу между собой, словно только они вдвоем одержали эту замечательную победу. Оба короля игнорировали своих вассалов, которые имели право на значительную часть трофеев, и только смеялись над притязаниями баронов Иерусалимского королевства. А между тем именно они потеряли собственность, завоеванную армией Саладина, и выдерживали всю тяжесть двухлетней войны за дело христианства с превосходящими силами противника, пока не прибыли хорошо оснащенные и снабженные провизией европейские войска.

Вдобавок к этому французский и английский короли не хотели признавать роли итальянских, фламандских, немецких и австрийских крестоносцев. Презрение англичан к остаткам германской армии имело в перспективе довольно неприятные последствия. Узнав о гибели Фридриха Барбароссы, его единокровный брат Леопольд V, герцог Австрийский, бросился в Палестину, чтобы возглавить остатки германской армии под Акрой. После взятия города он победоносно поднял свое красно-белое знамя над одним из важных зданий, однако английские солдаты сорвали его и бросили в ров, потешаясь над своими германскими собратьями. В дальнейшем у входа в крепость была выставлена стража, которая пропускала только англичан и французов, а всех прочих не допускала вовнутрь, причем с применением самого грубого насилия. Тринадцать солдат других национальностей даже оказались изувеченными за попытку проникнуть в крепость без санкции англичан — им отрубили ступни ног. Охваченные алчностью и глухие к нуждам других, англичане и французы стали долго и нудно делить огромную добычу между двумя своими лагерями. Всем, кто находился вне этих лагерей, по их мнению, следовало остаться с пустыми руками.