К Пасхе Аскалон снова стал более или менее похож на нормальный средневековый город. Ричард был доволен. Был у него и другой повод для хорошего настроения. Когда он сам с отрядом выехал на разведку к южной крепости Дарум (единственной, которую Саладин не разрушил), они повстречали караван из тысячи с лишним пленников-европейцев. Освободить их удалось без боя: охрана разбежалась, увидев королевское знамя. Возможно, потому, что наступило время, когда французы собирались уйти, а он надеялся их удержать, а также для того, чтобы поднять боевой дух своих солдат, король Ричард устроил большой пир в честь праздника, а все воины получили дары и денежные награды. Как сказал придворный поэт:

Но ни пиры, ни щедрые подарки не изменили намерения подданных Филиппа Августа отправиться домой. Скрепя сердце Ричарду пришлось сдержать свое обещание. Он мрачно проводил глазами уходившую колонну французов, а затем послал курьера к своим людям в Акру с приказом не пускать туда дезертиров, когда они появятся.

Далеко в Иерусалиме Саладин с удовлетворением выслушивал все эти новости. Возможно, наступил поворотный момент. Узнав от своих шпионов о дезертирстве французов, султан разослал письма в разные части своей империи. Он писал: «Французы, вследствие их злой воли, покинули страну, оставив ее почти без защитников. Мощь армии крестоносцев подорвана, и мы надеемся вскоре овладеть Акрой и Тиром».

Для обеих сторон это было время мечтаний и фантазий. Один английский историк сообщал, что во время празднования Пасхи король Ричард посвятил в рыцари сына Мелик-аль-Аделя. О целях этой странной церемонии не сообщалось, но, вероятно, она должна была стать прелюдией для заключения договора между обеими сторонами.

К этому же времени относится сообщение англичан о чуде в храме Гроба Господня. По преданию, ежегодно в канун Пасхи с неба нисходит священный огонь, чтобы зажечь лампаду в этой святой церкви. Как утверждал один английский писатель, сам Саладин, заинтересовавшийся этим чудом, тайно проник в толпу пленных христиан, находившихся в храме, чтобы засвидетельствовать возгорание священного огня. Огонь возгорелся, как всегда, но Саладин усомнился в его природе и велел его погасить. Однако едва это сделали, как огонь возгорелся снова. Султан опять велел его погасить, но огонь чудесным образом загорелся в третий раз. Христиане, видя это, заговорили о том, что нет в мире силы выше мощи Господа, и никто из людей не в силах противиться Его воле. Саладин же, по словам англичанина, был так поражен этим, что предсказал: через год либо падет Иерусалим, либо он сам уйдет из жизни.

Мусульманские историки ничего не сообщают об этом, но пишут о деловых событиях того времени. На Пасху Саладин получил послание от короля Ричарда: «Я очень желал бы увидеться с Мелик-аль-Аделем, чтобы обсудить одно дело, которое может принести большую пользу обеим сторонам, а мне известно, что султан доверил вести переговоры своему брату».

Саладин хотел знать, действительно ли наступил поворотный момент или речь снова идет о бесплодных разговорах. Он ответил: «У нас было уже множество таких встреч, но они не принесли покамест ничего доброго ни одной из сторон… Наша новая встреча, которую ты предлагаешь, имеет смысл лишь в том случае, если я увижу, что предлагается действительно скорое разрешение наших споров».

На другой день после Пасхи на Восток из Европы начали прибывать путешественники, отправившиеся в путь полгода назад. В их числе был и приор Херефордский, который привез Ричарду письмо от его бывшего канцлера Лонгчэмпа, сообщавшего о беспорядках в Англии и о притязаниях на престол его брата Джона. Лонгчэмп умолял Ричарда вернуться домой и навести порядок, иначе будет поздно.

Пораженный полученными известиями, но, как обычно, настроенный решительно, король созвал своих баронов и ознакомил их с мрачным посланием экс-канцлера. Теперь, сказал он, ему придется возвращаться в Англию. Триста рыцарей и две тысячи оруженосцев останутся здесь, чтобы продолжать борьбу за его счет. Нужно решить, кто останется, а кто вернется в Европу со своим королем.

Бароны покинули королевскую резиденцию в состоянии крайнего волнения. Как им решить этот вопрос? Найдется ли среди них кто-то, одинаково искусный и в деле войны, и в деле дипломатии, чтобы взять на себя руководство Крестовым походом? Они как будто снова возвратились на пять лет назад. Снова приходилось делать негодный выбор между пустым местом и отступником. Король Иерусалимский Ги был верным, но пустым человеком, а маркиз Конрад был слишком коварен и уже пытался сговориться с Саладином в ущерб общему делу.

В должное время вассалы возвратились в штаб-квартиру короля. Их ответ был единогласным: они объявили, что все до одного готовы вернуться вместе с королем в Англию, если ему не найдется достойной замены. Под предводительством короля Ги успеха им все равно не видать, поскольку его никто не уважает и повиноваться ему не будут. Маркиз же Монферратский все-таки сильный, искусный военачальник, имеющий огромный опыт, пользующийся авторитетом, в том числе, что особенно важно, среди французов. Ричарду такой выбор был не по нраву. Недаром есть пословица: «Держись за землю, трава обманет». И все же он нехотя уступил своему окружению. В Тир отправилась делегация во главе с Генрихом Шампанским, Балианом Ибелинским и Рено Сидонским, чтобы пригласить на царство нового короля Иерусалимского.

Тем временем Ги, проигравший в политической борьбе, пришел к королю Ричарду за утешительным призом. За год до того орден тамплиеров выкупил у Ричарда остров Кипр за сорок тысяч золотых слитков. Этот остров должен был стать житницей для крестоносцев. Но высокомерие храмовников и их нежелание вести хозяйство, а также слишком высокие налоги, которыми они обложили киприотов, привели к тому, что на острове начались беспорядки и мятежи. После второго за год восстания рыцари вернули Кипр королю Ричарду. Теперь же Ги предложил купить остров у Ричарда уже за шестьдесят тысяч золотых слитков. Ричарду это предложение пришлось по нраву: оно помогало решить сразу две задачи. Ги, счастливый обладатель острова, отплыл в Фамагусту, а армия крестоносцев была рада, что от него избавилась. Ги, конечно, не прогадал: он стал основателем кипрской династии Лузиньянов, которая правила там триста лет.

Между тем в Тире Конрад, обычно человек жесткий, узнав о том, что выбор пал на него, опустился на колени и, воздев руки к небу, произнес: «О Господи, создавший меня и вдохнувший в меня душу, Судья справедливый и милосердный! Молю Тебя, даруй мне корону, если Ты полагаешь, что я достоин быть королем. Если же Ты судишь иначе, то яви свою волю».

Затем маркиз встал и торжественно прошествовал по улицам города, принимая поздравления от подданных. Теперь он превращался в будущего спасителя всего королевства.

Но недолго пришлось ему торжествовать, а его подданным — поздравлять его с победой.

Через несколько дней после того, как Генрих Шампанский отправился в Акру, Конрад по-прежнему пребывал в благодушном настроении. Предвкушая ужин в приятном обществе епископа Бовэ, маркиз был недоволен своей женой, которая слишком долго принимала ванну, и наконец отправился на встречу с прелатом один. К его разочарованию, добрый епископ уже успел отужинать, а Конрад не хотел садиться за трапезу в одиночестве. Еще более недовольный медлительностью своей супруги, маркиз отправился домой.

В изложении мусульман судьба их старого врага приобрела мистико-романтический оттенок. По словам мусульманского хрониста, «он был обречен попасть в ад, и ангел смерти давно ожидал его. В самых глубоких кругах преисподней пылало адское пламя, готовое поглотить его. Пропасть разверзлась, настал час страшной мести, и семь адских ворот раскрылись перед ним».