Весть о предстоящем бегстве Филиппа быстро распространилась в войсках и вызвала чувства смятения и негодования. На другой день к французскому королю явилась депутация его собственных рыцарей, которые со слезами на глазах умоляли своего государя не позорить всех тех монархов, которые уже ходили походом в Палестину или еще придут сюда. Разве может быть что-нибудь постыднее нарушения обета паломника? Но на Филиппа все их речи не произвели желаемого действия.

Через неделю после визита французской знати к Ричарду французский король снова попросил его официального согласия на свой уход. Ричард практически не имел выбора, а может, был даже рад отделаться от слабодушного союзника. Он согласился, взяв с французского собрата клятву, что тот не причинит никакого вреда европейским владениям Ричарда, пока сам он будет находиться в Палестине. Разумеется, король Филипп поклялся в этом на Священном Писании, причем обязался держаться этой клятвы и в течение сорока дней после возвращения английского короля из Крестового похода.

Теоретически это было возобновлением Божьего мира. Впоследствии его, к сожалению, ожидала участь других договоров. Прежде чем покинуть Палестину, Филипп вручил половину своих трофеев из Акры Конраду Монферратскому, а еще через несколько дней передал ему всех знатных мусульманских заложников, включая Каракуша. Командование французской армией он поручил герцогу Бургундскому, так же щедро одарив его за счет своей доли добычи.

Итак, опозоренный, значительно обедневший всего за несколько дней, потерявший часть волос и не вполне здоровый, король Франции убрался из Палестины со своей свитой на пяти кораблях, два из которых он «позаимствовал» у Ричарда. Вслед ему летели проклятия за клятвопреступление. Один из очевидцев негодовал: «Позор, позор! Осквернив всех святых, нарушив волю Господа, он решил постыдно улизнуть прочь. Этот мерзавец пожнет только зло, которое стало ему пищей!» Да и сам король Ричард написал на родину, что Филипп Август «поступил низко, отказавшись от цели своего паломничества, нарушил обет и волю Божью, покрыв вечным позором себя и свое королевство». Вскоре двух королей стали сравнивать с Авраамом и Лотом из Книги Бытия, которые не могли ужиться вместе, и Авраам остался в Ханаане, а Лот отправился в злонравный Содом.

Филипп и его люди благополучно достигли Антиохии, и первая часть их путешествия домой прошла спокойно. Но когда корабли вошли в страшный Анатолийский залив, где шторм недавно рассеял корабли Ричарда, на море снова поднялась сильная буря. Рыцари Филиппа сгрудились вокруг своего короля, в страхе делая предположения, что либо снова возникла дьявольская голова, либо черный дракон засасывает воду в свою пасть. Филипп отверг суеверия насчет драконов и дьявольских голов: неожиданно он принял героическую позу и важно заявил своим людям: «Не надо бояться, ибо в нашей стране в этот час монахи бодрствуют и молятся за нас!»

Вскоре буря улеглась, и корабли французов спокойно прибыли в Брундизий. Королевский поезд пустился в обратный путь через Рим. Там Филипп Август пожаловался папе на грубость английского короля и, не краснея, заявил, что Ричард силой заставил его вернуться назад из Крестового похода. Филипп умолял папу освободить его от клятвы не нападать на владения английского короля. Такое поведение послужило для Целестина III лишним свидетельством в пользу его низкого мнения об истинных побуждениях крестоносцев. Он смиренно благословил французского короля, но в голосе папы звучало презрение, когда он напомнил Филиппу о Божьем мире и запретил ему под страхом отлучения от церкви поднимать меч против последнего короля, еще воюющего за Сион.

Куда больше повезло Капетингу с императором Священной Римской империи, который состоял в родстве с герцогом Австрийским и бывшим императором Кипра. Филипп в живописной манере рассказал императору об унижениях, которым король Ричард подверг его родичей, и получил от него заверения, что если Ричард попытается пройти через земли империи, то он будет захвачен.

Ричард Львиное Сердце со своим желанием отвоевать Святую землю остался, по сути, в полном одиночестве.

В течение месяца, прежде чем его армия покинула Акру, король Ричард занимался ремонтом и укреплением крепостных стен. Как военный инженер он не знал себе равных. Он постоянно расхаживал по территории крепости, неожиданно появляясь в местах, где велись работы, отдавая приказы и понуждая своих людей трудиться с большим старанием. Все огромные английские осадные машины и катапульты были разобраны и тщательно упакованы, потому что войску Ричарда предстояла еще не одна осада. Короля все больше беспокоило разлагающее влияние на армию этих мест, где имелось много женщин, и трудно было устоять от соблазнов. Ричард приказал своим охочим до удовольствий «паломникам» убраться из города и жить в палаточном лагере на равнине за его стенами. В расположение лагеря не допускали женщин, за исключением прачек. Солдаты (особенно французские) покидали город медленно и неохотно.

Через несколько веков сэр Вальтер Скотт напишет, что Ричард, дабы сгладить их неудовольствие и развлечь своих усталых и победоносных воинов, устроил большой рыцарский турнир. Сохранилось предание о том, как благородный Айвенго победил на поединке злонравного нормандского рыцаря Бриана де Буагильбера. Когда в Англии сформировался так называемый среднеанглийский язык, о доблести Ричарда в бою за Акру сложили романтическую поэму, где упоминался и его богатырский боевой топор в двадцать фунтов весом. Вот какую сцену прибытия короля Ричарда в гавань Акры нарисовало воображение одного из поэтов:

Тут было чем восхищаться — пусть это всего лишь поэтический вымысел.

Через два дня после жестокой резни мусульман в субботу, в День святого Варфоломея, герольды объявили общий сбор. На рассвете были погашены лагерные костры, как полагалось делать перед походом. Армия разделилась на три отряда. Каждый воин нес запас еды на десять дней, а большую часть всех припасов и оружия погрузили на баржи, следовавшие параллельно армии, направившейся на юг по древней дороге, построенной еще римлянами. За баржами двигались пустые галеры, на которые в случае необходимости можно было погрузить войска. Ричард занял свое место в авангарде из тамплиеров, нормандцев и англичан, а король Ги находился в середине процессии со своими рыцарями и гвардией, окружавшей штандарт крестоносцев. Это огромное боевое знамя развевалось на мачте, установленной на повозке, запряженной четырьмя великолепными лошадьми-тяжеловозами, и его было видно за несколько миль. Это знамя представляло собой сакральный символ, напоминающий о происхождении Иисуса из царственного рода Давида, под знаменами которого собирались истинно верующие в ветхозаветные времена. Позади ехали госпитальеры и приунывшие французы, с грустью вспоминавшие увеселения Акры и все еще сожалевшие об отъезде их короля.

Армия крестоносцев пересекла реку Акру и, свернув на дорогу среди песчаных дюн, направилась в Хайфу. Когда она приблизилась к холмам Кармельской гряды, противник начал действовать. Саладин внимательно наблюдал с высоты своего командного пункта за медленным продвижением неприятеля и, когда настал подходящий момент, послал ему навстречу свои отряды. Группы мусульман по двадцать — тридцать человек, спускаясь по горным склонам, яростно атаковали крестоносцев. Один католический историк сравнивал их с оводами: «Их приходится все время отгонять, а стоит остановиться, и они возвращаются. Поэтому все время приходится от них отмахиваться».

Однако «оводы» доставили крестоносцам немало неприятностей. Были убиты многие французские солдаты, отставшие от своих, и сверх того европейцы потеряли четыре сотни ценных боевых коней. Был момент, когда замыкающий отряд потерял связь с центром, и будь у Мелик-аль-Афдаля, сына Саладина, побольше людей, он бы вовсе отрезал французов от основных сил. Мелик послал отцу донесение: «Если бы мы располагали достаточными силами, мы бы их всех взяли в плен». Но когда Саладин получил это сообщение и послал подкрепление, французы уже догнали основную массу армии крестоносцев. Тем не менее во время одного из налетов мусульмане захватили в плен важного венгерского графа, заманив его в ловушку.