В XII веке гости из Европы поражались испорченности, чванливости и вместе с тем изнеженности своих бывших собратьев. Епископ Акрский так писал о своей дурной пастве и о ее городе: «Среди пуленов едва ли один на тысячу серьезно относится к браку. Они не считают прелюбодеяние серьезным грехом. С детства они избалованы и привычны к плотским утехам, но склонны чураться слова Божьего. Почти ежедневно здесь кого-то убивают. По ночам мужья душат своих жен, если ненавидят их, а жены убивают своих мужей древним, как мир, способом, с помощью ядовитого зелья, чтобы выйти замуж за других мужчин. Город полон публичных домов, и так как их хозяева хорошо платят за аренду, то не только миряне, но и духовные лица — даже монахи! — сдают им свои жилища».

Хотя потомки первых крестоносцев успели растерять свое былое воспитание и моральные ценности, они все равно чувствовали себя чужаками во враждебной стране. Все эти 90 лет, включая период Второго Крестового похода, они жили в состоянии непрерывного, скрытого или явного, конфликта с арабами и презирали метисов — «европейских сирийцев». Вот как писал о них тот же прелат: «По большей части они недостойны доверия. Это двурушники, хитрюги, не лучше греков, лжецы и переметные сумы, изменники, легко доступные подкупу, для которых украсть и обмануть ничего не стоит. За небольшую плату они становятся шпионами и выдают секреты христиан арабам, среди которых выросли, на языке которых охотнее всего говорят и криводушию которых подражают».

К иудеям относились также с презрением и неприязнью из-за «их вечного позора». «Господь, — писал тот же епископ, — сохранил им жизнь на время, словно дикому псу из леса, чтобы убить его зимой, или подобно больному винограднику, дающему лишь горькие плоды. Они напоминают нам о смерти Спасителя».

К 1187 г. культурные арабы с не меньшей неприязнью относились к европейским захватчикам. Они не внесли никакого вклада в культуру Востока, не принесли туда ни образования, ни искусства, но только горе и кровь. Один из владетелей Северной Сирии писал о них: «Франки (да лишит их Аллах силы!) не имеют ни одного хорошего свойства, присущего людям, не считая храбрости». Однако он делал различия между первыми крестоносцами и выскочками вроде Режинальда Шатийона, зловещего владетеля Керака: «Те из франков, которые пришли и поселились среди нас прежде, были гораздо выше других, которые присоединились к ним позднее. Новые пришельцы всегда бесчеловечнее, чем прежние поселенцы».

К числу пришельцев принадлежал и сам король Иерусалима, Ги Лузиньян. Он происходил из не очень знатного аквитанского рода и прибыл на Восток всего несколько лет назад при щекотливых обстоятельствах. Его выслали из родного Пуату после того, как он убил графа Солсбери, который, будучи человеком благочестивым, возвращался из паломничества в Сантьяго-де-Компостела. По иронии судьбы, указ об изгнании Ги подписал принц Аквитанский Ричард, в будущем прославившийся как король англичан Ричард I Львиное Сердце. Чтобы обратить свой позор в добродетель, Ги принял монашество и отправился в Святую землю. Как и Шатийон, он достиг своего положения в Палестине отчасти с помощью наглости, отчасти с помощью умелого подкупа. Он был скорее любовником, нежели воином.

Напористый, амбициозный, дьявольски обаятельный, Ги очаровал Сивиллу, недавно овдовевшую сестру короля Иерусалимского. Вопреки желаниям своей семьи и рекомендациям церковного совета она настояла на неравном браке с этим аквитанцем. Кое-как, наспех был совершен обряд венчания, да еще на Светлой неделе, когда заключение браков обычно не разрешается, и хитрый преступник в одночасье стал близким родственником короля. По словам Вильгельма Тирского, великого летописца Иерусалимского королевства, его род был «достаточно знатным, чтобы хотя бы иметь дело с королевской семьей», но эти обстоятельства не радовали никого, кроме Сивиллы. Ги Лузиньян, принадлежавший к роду, основательницей которого считалась легендарная женщина-змея Мелюзина, изгнанный из Пуату пройдоха, женившись, стал государем Яффы и Аскалона.

Со дня этой свадьбы в 1180 г. Ги исключительно везло. Королем Иерусалима в то время был Балдуин IV, мудрый правитель, который имел несчастье заразиться проказой, изуродовавшей и ослепившей его, от этой болезни он и скончался, не оставив наследника. Когда объявился Ги, король был уже очень плох. Наследником его был объявлен племянник Балдуина, болезненный маленький ребенок. Из-за тяжелой болезни короля и малолетства принца Ги в 1184 г. был назначен регентом и проник во все детали государственного управления. Его статус повысился и укрепился, но знать терпеть не могла этого выскочку, и это обстоятельство нарушило нормальную жизнь армии. После того как Ги проявил малодушие в битве с мусульманами, его лишили регентства, но это никак не сказалось на его правах на престол, хотя Сивиллу призывали развестись и выйти замуж за более достойного человека. Главным соперником Ги в то время был граф Раймунд, правитель Триполи.

В 1185 г. Балдуин скончался, а его маленький племянник пережил дядю лишь на год. Хотя знать ненавидела Ги, а Раймунд имел больше шансов на престол, Лузиньян упорно шел к своей цели путем интриг и маневров. Снова состоялась поспешная церковная церемония: в храме Гроба Господня, великой святыне христиан, патриарх Иерусалимский короновал Сивиллу, ставшую королевой. Затем он сказал ей, словно не знал, что она ответит: «Госпожа, настал час вашей славы. Было бы хорошо, если бы рядом с вами стоял тот, кто поможет вам править страной, кто бы это ни был».

Так патриарх освободил себя от ответственности за ее собственный выбор. Конечно, она возложила корону на голову своего возлюбленного Ги. Затем состоялся праздник с хорошо отобранным составом гостей. В такой спешке и суете Ги и сделался королем в сентябре 1186 г.

«Он не продержится и года», — проворчал один из важных баронов. Но земляки нового короля ликовали, видя в этом победу уроженцев Пуату над палестинскими рыцарями-«пуленами». Они, дразня своих противников, сочинили куплет: «Назло пуленам заживем с королем из Пуату».

Эта ехидная и наглая насмешка породила ответную вражду, которая существовала весьма долго. Новый король Иерусалимский так и не завоевал уважение своей знати.

На том месте, где стояла крепость Керак, в библейские времена была столица моавитян. Недалеко отсюда некогда находился город Равва. По преданию, в этих местах царь Давид некогда злокозненно овладел прекрасной женой своего верного слуги Урии, которая забеременела от него, а сам несчастный Урия был послан на смерть.

Люди, контролировавшие Керак, контролировали тем самым и торговлю, и паломничество, и даже войска, проходившие через эту узкую долину. Это была не просто крепость, а, пожалуй, целый укрепленный город с гарнизоном в тысячу двести человек, с нижним и верхним дворами, с тринадцатью резервуарами для питьевой воды, со множеством галерей, казарм, складов, конюшен, системой подземных туннелей, системой сточных труб, кухней и винодельней. За массивными стенами этой крепости хранились запасы провизии, достаточные, чтобы выдержать годовую осаду. Ее начали возводить полвека назад на старых римских фундаментах, но быстро достроили за шесть лет благодаря местной рабочей силе и рабам. Крепость была построена в византийском стиле. Керак был одним из лучших образцов военного зодчества XII в. Его положение у входа в теснину, именуемую Вади-аль-Керак, идущую с западной стороны вниз, к Мертвому морю, обеспечивало контроль над всеми транспортными потоками, идущими со стороны Мертвого моря. Крепость эта господствовала над царским путем, проходившим по ущелью.

Помимо выгодного стратегического положения, замок был с трех сторон защищен эскарпами, кроме восточной стороны, где его защищали высокие стены и ров, на который опускали подъемный мост — единственный вход в эту твердыню. Его еще именовали «Вороньим замком» — может быть, потому, что он зловеще «нависал» над дорогой. Эта крепость считалась почти неприступной.