Наконец девять из десяти кораблей пришли в Лиссабон. Десятый волны отнесли к югу, к городку Сильва, который католики лишь год назад отвоевали у мусульман, и неверные постоянно нападали на него; поэтому местные власти захватили судно крестоносцев и разобрали его, чтобы соорудить баррикаду для защиты своего поселения. Морякам девяти кораблей, спасенным благодаря вмешательству свыше, было за что благодарить Небеса. Англичане еще больше воспрянули духом, когда в порт Лиссабона дополнительно пришли 63 королевских корабля, собранных по всем портам Европы, а вскоре подошла флотилия из тридцати судов. Таким образом, весь королевский флот теперь состоял из 106 кораблей, включая 6 грузовых.

Наемные солдаты из разных стран Европы были возбуждены и агрессивно настроены. Командирам было нелегко контролировать этих людей, уверенных в том, что им-де покровительствуют Небеса. Вскоре начались драки между приезжими крестоносцами и португальцами. Мародеры и любители легкой добычи из числа пришельцев, пользуясь возникшими беспорядками, выгоняли иудеев и мусульман из домов, грабили их, поджигали дома, насиловали женщин. Разумеется, вовсе не это имел в виду Томас Бекет, когда, представ перед священниками, говорил о благочестивом и достойном поведении воинов. Ворота Лиссабона закрылись для мародеров, а около семисот наиболее распоясавшихся попали в тюрьму.

Прежде чем английский флот вышел в море, славный король Ричард в своем замке Шиньон на Луаре составил законы, регламентирующие поведение воинов. Если кто-либо из них совершал убийство на борту корабля, то его следовало привязать к телу жертвы и вместе с ним сбросить за борт. За убийство на суше виновного следовало также привязать к телу жертвы и похоронить заживо. Если солдат ударил другого человека ножом, ему следовало отрубить руку, а просто за нанесение удара товарищу виновного следовало трижды окунуть головой в море. За каждое оскорбление товарища по службе устанавливался штраф в одну унцию серебром. Если крестоносца уличали в краже, его полагалось обрить наголо, облить голову горячим дегтем и осыпать перьями.

Однако эти королевские законы не совсем подходили к тому безобразному положению, которое сложилось в Лиссабоне, и наказания именно за эти дела не были предусмотрены. Никого не обливали дегтем и не окунали в море, поскольку Робер де Сабль знал: для войны с арабами ему потребуется каждый здоровый человек. Если уж его людям суждено гибнуть, то лучше пусть это случится в бою за святое дело. На их преступления смотрели сквозь пальцы, и король Португалии испытал большое облегчение, когда английский флот отплыл на юг.

Корабли крестоносцев прошли через Гибралтар и вышли в Средиземное море. Начиная с этого момента по левую руку от их флота лежали владения христиан, а по правую — земли неверных. Тем легче было теперь для крестоносцев делить весь мир на добрых и злых, светлых и темных, на европейцев и всех остальных.

Когда 22 августа флот прибыл в Марсель, хронист упомянул о том, что участники плавания счастливо избежали «ужасных скал, бурь в Гибралтарском проливе и всех опасностей, подстерегающих людей в океане», но ничего не сказал о безобразиях в Лиссабоне. Начались торжественные мероприятия. С флагманского корабля спустили сходни, чтобы приветствовать на борту своего короля и повелителя, который после коронации, забыв об отдыхе и развлечениях, чувствуя себя избранником Господа, целиком посвятил себя «великому, трудному и благому делу, столь необходимому для всех».

Но короля нигде не было. Оказалось, что неутомимый Ричард прибыл в Марсель еще три недели назад, 31 июля, и, не найдя флота, отплыл в Италию на командорском корабле.

Ричард был разочарован, не найдя в Марселе своего флота. В это время его корабли еще только проходили через Гибралтарский пролив, хотя сам король знать этого не мог. Поскольку точно о времени прибытия флота ничего не было известно, Ричарду вскоре надоело ждать. Он знал, что при благоприятных условиях плавание от Марселя до Палестины занимает всего пятнадцать дней. Ему также было известно, что немецкая армия, почти равная по численности англо-французской, лишилась командования и застряла где-то к северо-западу от Сирии. Король провел в городе около недели, коротая время в беседах с монахами аббатства Сен-Виктор. Наконец, не желая больше ждать, он нанял двадцать галер и два грузовых корабля, погрузил на них свою гвардию и отправился на юг.

Корабли Ричарда шли неторопливо, так как он надеялся, что его флот нагонит их по дороге. Он велел сделать остановку в Генуе, чтобы навестить тяжело заболевшего Филиппа. У постели больного состоялся разговор о начатом ими предприятии. Филипп попросил у английского короля пять кораблей для предстоящей экспедиции. Ричард даже в этот раз не упустил случая позлить Капетинга и предложил всего три корабля. Обиженный французский король отказался. Затем Ричард сделал остановку в Остии у горы Тибр, и здесь сумев вызвать раздражение своих союзников. К нему явились два папских легата, тепло приветствовали английского короля и пригласили в Рим для аудиенции у папы Климента III, однако Ричард отказался.

Как ни странно, он пренебрег приглашением того человека, на чей призыв к Крестовому походу откликнулся первым. У английских королей давно были сложные отношения с Римом по вопросу о роли церкви в государстве. Помня старые ссоры по поводу убийства Томаса Бекета, Ричард уже в начале своего царствования обратился к папе, выразив недовольство независимостью Кентерберийского аббатства. Письмо короля папе выглядело довольно резким. Он заявил: «Если мудрость Апостольского престола не обуздает гордыни этих монахов, мы более твердо применим к ним нашу королевскую власть». Это была пока лишь угроза, но она не могла не ухудшить взаимоотношений Плантагенета с Римом. Были трения между Ричардом и папской курией и в дальнейшем — например, из-за назначения его единокровного брата Джеффри архиепископом Йоркским.

Общению с римским двором Ричард предпочел отдых на лоне природы в Неаполе и Салерно, где он провел три недели. Он охотился и развлекался, но главная причина его задержки состояла в заботе о флоте. Королю не терпелось узнать о его судьбе, о том, прибыли ли его корабли в Марсель и отплыли ли в Мессину. Прошло ли плавание благополучно — этот вопрос больше всего беспокоил короля.

Король, которому наскучило пребывание на корабле во время плавания, охотно разъезжал на лошади по Калабрии, останавливаясь на ночлег в местных монастырях. Однажды, неподалеку от городка Милето, резиденции епископа, Ричард едва не погиб. Это случилось, когда он, сопровождаемый лишь одним рыцарем, проезжал через какую-то захудалую деревеньку и услышал крик ястреба, донесшийся из крестьянской хижины. Поскольку по правилам рыцарства не допускалось, чтобы простонародье владело такими благородными охотничьими птицами, Ричард спешился, вошел в дом и схватил ястреба, словно он был местный полицейский. Такое вторжение чужестранца в жизнь деревни вызвало негодование местных жителей, и вскоре король был окружен толпой разозленных крестьян, вооруженных палками и камнями. Один смельчак даже обнажил нож против лучшего воина Европы. В ответ Ричард стал бить крестьян мечом плашмя, пока тот не сломался, и король, вооруженный лишь обломком с золоченой рукоятью, должен был отступить, швыряя в противников обыкновенные камни, пока не нашел приют в небольшом местном монастыре Ла Баньяра. Большинство историков Третьего Крестового похода опускают этот нерыцарский эпизод.

А что было бы, если бы Ричард погиб столь бесславно? Ему, наверное, вспоминался ужасный случай с другим королем-крестоносцем. Фридрих Барбаросса, германский император, почти вдвое старше Ричарда, также был храбрым рыцарем, ни в чем не уступавшим английскому королю. Хотя его русые волосы и некогда рыжая борода поседели, глаза императора излучали отвагу и силу духа. Несмотря на возраст, он был высок, статен и крепок телом. Как и Ричард, Фридрих, узнав о катастрофе в Иерусалиме, сразу принял крест. Он проявил себя как прекрасный военный организатор и собрал свою армию быстрее еще и потому, что не занимался тогда междоусобными дрязгами. Собранное по всей обширной Священной Римской империи, его войско, как обычно, отправилось в Крестовый поход на юг через Венгрию и Румынию, и в октябре 1189 г. император достиг Константинополя.