Прибытие английского флота в Мессину было одним из самых поразительных зрелищ для коренных сицилийцев. Море, насколько хватало глаз, было заполнено военными кораблями разных видов, на которых толпились возбужденные чужеземные моряки. Их радостные вопли, лязганье металла, треск канатов, звуки труб слились в один невообразимый шум. На носу флагманского корабля стоял сам Ричард в великолепных королевских одеждах, с посохом пилигрима в руке. Все это со стороны выглядело впечатляюще — Плантагенет был мастером устраивать зрелища.

За два дня до того на Сицилию прибыл Филипп Август — тихо, без всяких церемоний, словно простой купец, путешествующий по торговым делам. Весь его флот состоял из одного корабля. Филипп не стал встречаться с толпой на берегу, которая собралась, чтобы приветствовать столь высокого гостя, и слуги окольным путем отвели его во дворец. Ожидавшие разошлись в негодовании, ворча, что такому королю ни за что не спасти христиан. Он и в дальнейшем чурался местного населения, делая вид, что ничего не замечает, когда его солдаты на берегу вели себя неподобающе.

Ричард Английский вовсе не желал повторять подобных ошибок. Одним из первых его распоряжений был приказ установить на площади виселицы, чтобы публично казнить нескольких грабителей и убийц. Эта демонстрация власти выгодно отличала Ричарда от Филиппа и произвела огромное впечатление на сицилийцев. Один из них даже заметил: «Его слава меркнет перед его действительными достоинствами». Вскоре сицилийские «грифоны» (т. е. «греки» — прозвище сицилийцев) прозвали Филиппа Барашком, а Ричарда — Львом.

Сначала короли и их спутники тепло приветствовали друг друга, потому что у них было много общих дел, а взаимное раздражение еще не накопилось. Но и первые встречи прошли не совсем гладко. Уже на другой день, как будто недовольный общением с бывшим любимцем, Филипп Август сел на корабль и отбыл в Святую землю. Его отъезд оказался более пышным, чем прибытие. Но в тот же день на море начался шторм, а Филипп был подвержен морской болезни, и вскоре он вернулся в Мессину, чтобы продолжать переговоры уже в лучшем настроении.

Более серьезную проблему представлял король Сицилии. Это был Танкред, захвативший трон два года назад, после кончины законного короля Вильгельма Доброго, добродушного католического государя, который первым узнал о катастрофе в Иерусалиме и поднял тревогу. Вдова Вильгельма Иоанна Плантагенет была младшей дочерью королевы Элеоноры и младшей сестрой Ричарда. Захватив трон, Танкред заточил Иоанну, и это никак не могло понравиться ее брату. Кроме того, здесь речь шла о больших деньгах: приданое Иоанны включало ее позолоченный трон, золотой стол длиной в 12 футов, большой шелковый шатер, двадцать четыре золотые чаши, а также флот из ста военных галер, взятый в аренду на два года. Когда Ричард выразил протест против такого обращения с сестрой, Танкред освободил ее, оставив ей лишь несколько необходимых вещей.

Вдобавок к напряженным отношениям с королем-узурпатором среди местного населения росла тревога, вызванная действиями Ричарда. В принципе сицилийцы очень не любили европейцев-северян, и прибытие к ним Ричарда создавало прецедент. Он быстро забрал под свой контроль стратегические укрепления вокруг Мессины, а также занял монастырь Ля-Маньяра, отделенный от острова проливом, и поместил туда свою сестру Иоанну, чтобы она жила там в безопасности. Затем Ричард завладел монастырем на одном из островов на Дальней реке, выгнал монахов, оставил там охрану и устроил свой арсенал. Сицилийцам были не по душе эти агрессивные действия, им мерещилось, что за ними последует полная оккупация их острова.

Опасная ситуация началась с оскорблений. Люди Танкреда стали обзывать англичан «длиннохвостыми», намекая на хвосты чертей, а англичане, в свою очередь, прозвали их «недомерками, похожими на арабов». Сам Ричард обозвал сицилийцев «женоподобными». Не хватало только искры, чтобы вспыхнул пожар.

Беспорядки начались со спора между английским солдатом и местной торговкой из-за веса и цены буханки хлеба. Когда англичанин устроил ссору из-за грошей, на него напала уличная толпа, сбила с ног и затоптала насмерть. Вслед за этим вспыхнула настоящая смута, во время которой были убиты несколько невооруженных английских воинов. Ричард попытался успокоить смутьянов и сам проехал на коне по улицам, уговаривая горожан успокоиться, но те отвечали ему насмешками. После этого ворота Мессины закрылись.

Эти враждебные действия скоро переросли в побоище. Возможно, в душе Ричард рассматривал эту стычку с местными как некое испытание, пробу для его войска перед походом в Палестину. Как писал трубадур де Борн, «их Владыка точит и заостряет их, подобно ножам на точильном камне, и благодаря этому они становятся острыми и надежными и обретут вечную жизнь». Как бы то ни было, король построил свое войско и обратился к нему с речью: «Мои солдаты, мощь моего королевства, те, с кем я вместе прошел через сотни опасностей, покорил стольких тиранов и столько городов! Вы видите, как оскорбляет вас этот трусливый сброд? Сможем ли мы покорить турок и арабов, навести ужас на грозного противника, вернуть Иерусалим, если мы отступаем перед мерзкими женоподобными „грифонами“? Кажется, вы бережете свои силы, чтобы потом лучше воевать с Саладином?

Я, ваш король и повелитель, люблю вас и ценю ваше чувство чести. Но говорю вам снова и снова: если вы оставите эти преступные выпады неотмщенными, в дальнейшем вам уже никогда не подняться высоко. Даже старухи и дети восстанут на вас. Я не позову тогда вас за собой, потому что страх одних из вас поколеблет во время битвы веру других в себя. Я сам либо погиб бы, либо отомстил этим негодяям. Не пришлось бы мне отплыть отсюда одному, чтобы сразиться с Саладином! Оставите ли вы меня, своего короля, одного?»

Ответом ему был единодушный вопль: «Мы с тобой!» Король одобрительно заметил: «Мне по душе ваше желание смыть позор». Он собрал две тысячи храбрых рыцарей и две тысячи лучников. Его инженеры доставили огромный таран, а рыцари развернули устрашающее боевое знамя с изображением дракона. Ричард надел свои великолепные доспехи. Когда наглые горожане увидели это элитное войско во главе с самим королем, они, по свидетельству хрониста, «побежали, как овцы от волка». На самом деле все произошло не так быстро. Прошло десять часов, прежде чем знамена Плантагенетов взвились над стенами Мессины. И все же скорость операции была запечатлена в одном куплете:

Скорее, это замечание могло бы относиться к проворству, с которым Танкред выложил Ричарду тысячу унций золота в виде компенсации за смуту.

Хотя французские солдаты не участвовали в этой полицейской акции, рядом с английскими львами вскоре появились знамена с французскими лилиями, а Филипп потребовал своей доли в добыче, ссылаясь на соглашение в Везелэ о разделе трофеев во время Крестового похода.

«Кто же из нас имеет право вывешивать свои флаги, — язвительно ответил Ричард, — те ли, кто стоял в стороне, пока другие дрались, или те, кто смело бросился вперед?»

Это был не первый и не последний плевок Ричарда в сторону Филиппа. Все же английский король уступил — у них были тогда гораздо более важные дела, требующие решения.

К ним относились, например, такие вопросы, как азартные игры в армии, права собственности погибших на войне и даже цены на хлеб. Все это не было согласовано в Везелэ и не вошло в Шиньонский указ Ричарда. Оба короля собрались, чтобы решить эти дела, через несколько дней после взятия Мессины. Инцидент, произошедший между солдатом и торговкой хлебом, заставил их начать регулировать правила торговли хлебом и вином для нужд войска. Теперь торговцы могли продавать продукты военным по цене только на десять процентов дороже той, за которую их приобрели. Запрещалась продажа и перепродажа мяса животных, если не было известно, когда они были убиты, и свежее мясо можно было продавать только при условии, если животное убито прямо на территории военного лагеря.