В находившейся по соседству мечети Аль-Акса храмовники устроили свои квартиры и конюшню для своих лошадей. Теперь здание было расчищено, приведено в порядок, вымыто розовой водой (которую специально привезла из Дамаска сестра Саладина) и подготовлено к первой проповеди. В михрабе, нише, которая указывала священную для мусульман сторону света, прежние жильцы устроили отхожее место. Эту нишу также вычистили, выскоблили, отреставрировали и по приказу Саладина стены ее выложили прекрасными мраморными плитами, на которых было воспроизведено его имя. Надпись гласила: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Я повелел восстановить священный михраб и отстроить заново мечеть Аль-Акса, что и было совершено с благочестием. Слуга Аллаха, правящий Его именем, победоносный царь Салах ад-Дин, чьей рукой Аллах покорил этот город в месяц раджаб 583 г. Царь просит у Аллаха принять его благодарность за эту милость и даровать ему отпущение грехов по своему милосердию».

Все изображения людей и животных были уничтожены. Из Дамаска в мечеть привезли знаменитую кафедру из Алеппо, созданную мастером по дереву Хамедом бен Тафира. Она была изготовлена в 1168 г., и на ней выгравировали имя Нур ад-Дина, который был предшественником нынешнего султана. Коран сменил Библию, пол устлали коврами, мечеть наполнили ароматы розовой воды и благовоний, а голос муэдзина заменил столь привычный для христиан колокольный звон. Снова в мечети зазвучали струны суры, и чистый, сильный голос: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, Хранителю миров… Да укажет Он нам правый путь…»

В первую же неделю после падения Иерусалима туда явилось множество духовных лиц из Египта, Сирии и Месопотамии. Все ждали решения Саладина о том, кого он удостоит высочайшей чести — выступить в городе с первой проповедью. Многие из прибывших в Иерусалим второпях сочиняли тексты своих выступлений, чтобы представить их на рассмотрение султану. Однако выбор Саладина пал не на одного из именитых старцев, а на тридцатидвухлетнего провидца Мухи ад-Дина, который был кади (шариатским судьей) в Алеппо. Имя его означало «Возродитель веры». Этот человек был также талантливым поэтом, автором провидческой поэмы, в которой предсказывалось взятие Иерусалима после падения Серой Крепости — Алеппо: «Если ты взял Серую Крепость в месяц сафар, то Иерусалим будет взят в месяц раджаб». Этим Мухи навсегда завоевал расположение Саладина.

Мухи ад-Дин, появившийся на кафедре в великолепном черном одеянии (это был дар багдадского халифа), отнюдь не разочаровал высокое собрание. Прирожденный оратор, он соединил восхищение победой с духовными наставлениями победителям и подвел прочную нравственную основу под их свершения. Сам Аллах, сказал проповедник, доволен своими детьми, и обитатели рая сейчас радуются случившемуся даже больше, чем люди на земле.

«Берегитесь, — предостерег он своих слушателей, — как бы дьявол не внушил вам, что этой победой вы обязаны вашим острым саблям, быстрым коням и личной храбрости в бою. Нет, клянусь Аллахом! Победа исходит не от Силы, но от Мудрости».

Мухи ад-Дин напомнил о сакральном значении Иерусалима, о том, что пророк даже первоначально учил правоверных обращаться во время молитвы в сторону этого города, а не Мекки. Он сравнил Святой город с отбившейся от каравана верблюдицей, которая была похищена неверными и находилась у них в плену почти целый век, а теперь была возвращена домой. «Возрадуйтесь очищению этого дома, посвященного имени Аллаха», — сказал он. Проповедник указал на различия между христианской верой в Троицу и исламом, признающим лишь единого бога — Аллаха, а также напомнил о правильном для мусульман отношении к Иисусу, пророку, который при своей святости оставался только человеком. Не побоялся Мухи ад-Дин и темы возмездия: «Изгоняйте повсюду зло, очищайте всю землю от скверны, которая прогневала Аллаха. Искореняйте повсюду то, что насаждено неверными, ибо наступило время возгласить: „Отмстите за ислам! Аллах могуществен! Аллах всех подчиняет своей воле! Он усмирит неверных!“»

Закончилась проповедь панегириком Саладину: «Меченосец возмездия, защитник твоей веры, о Аллах, заступник и освободитель твоей Святой земли, великий государь, утвердивший своей властью истинную веру и изгнавший неверных, дарующий благо миру, Султан Ислама, очистивший истинный храм, повелитель правоверных».

Эта проповедь, по свидетельству слушателей, была красноречивой и веской, поэтичной и убедительной, поучительной и прекрасно построенной, и она вызвала общее восхищение.

Сорок с лишним дней продолжался печальный исход христиан из Иерусалима. У всех городских ворот эмиры руководили подсчетом полученных доходов. Возник черный рынок, и быстро распространилось взяточничество. Некоторые из христиан бежали, спускаясь на веревках со стен, других вывозили из города, спрятав среди багажа. Иные в отчаянии продавали за полцены все, что имели, лишь бы заплатить выкуп. Из церквей забирали золото и драгоценности, а священники припрятывали многое из оставшегося не для того, чтобы собрать средства на выкуп для бедняков, а чтобы удержать церковное богатство. Особенно «отличился» сам патриарх Ираклий, который изъял множество драгоценных вещей из собственной церкви. Когда по приказу патриарха со стен снимали золотое покрытие, один из помощников Саладина пожаловался своему султану на алчность духовных лиц.

«Это великое богатство. Его стоимость составит более двухсот тысяч динаров, — говорил он в сердцах. Названная им сумма вдвое превышала ту, которую Саладин должен был получить в качестве совокупного выкупа за все население города. — Ты разрешил франкам сохранить их личное имущество, но это не распространялось на имущество церковное. Не позволяй этим негодяям сохранить за собой такие сокровища!»

«Если мы их задержим, они обвинят нас в вероломном нарушении договора, — спокойно отвечал Саладин. — Пусть лучше они подчиняются букве договора, чтобы потом никто не мог упрекнуть правоверных в преступлении клятвы. Лучше пусть рассказывают другим о нашем милосердии».

Во всей этой кутерьме со взятками, сделками и разборками тысячи горожан оказались оставленными без помощи и должны были быть проданы в рабство.

Саладин, однако, оказывал готовность удовлетворить конкретные просьбы. Патриарх прямо обратился к султану с просьбой освободить еще часть бедняков без выкупа, и это позволило спасти дополнительно пятьсот человек. Православные христиане попросили разрешения остаться в городе, и Саладин согласился на это, освободив их от выкупа, с тем чтобы они платили подушную подать; они получили разрешение молиться в храме Гроба Господня, а также покупать имущество христиан, покинувших Иерусалим. Пятьсот армян были отпущены просто потому, что они были армяне, а еще тысяча — просто потому, что они были жителями Эдессы, гостями Иерусалима. Королеве Сивилле было разрешено уйти из города со всем ее двором, так же как вдове негодяя Шатийона, без всяких видимых причин. Султан сочувствовал вдовам погибших воинов и женам пленников. Он не только отпустил их на все четыре стороны, но и щедро одарил. Даже брат Саладина Мелик-аль-Адель проникся сочувствием к беженцам и обратился к Саладину с просьбой: «Государь! Я помог тебе покорить эту землю и город Иерусалим. Теперь я прошу тебя подарить мне тысячу рабов из числа иерусалимских бедняков».

Саладин удовлетворил эту просьбу, зная заранее, что брат отпустит их на волю.

Балиан хотел выиграть время, чтобы воспользоваться этими проявлениями великодушия в полной мере (ему казалось, что Саладин в душе готов отпустить на волю всех жителей города). Но милости закончились после того, как поймали одного глупца, который пытался вынести из города золотые монеты, спрятанные в винном кувшине. Его задержал стражник у выхода из города, но не потому, что заподозрил обман, а просто из чувства возмущения пьяницами. «Из-за этого вина Аллах и решил освободить город от христиан!» — заявил он.

Наконец число бедняков, подлежащих обращению в рабство, сократилось до восьми тысяч. Балиан и патриарх предлагали себя в заложники в обмен на их свободу, но Саладин на это не согласился. Он заявил: «Я не могу держать в плену двоих вместо восьми тысяч». Вопрос был исчерпан.