– Простите, Дмитрий Алексеевич, мы с вами хотя люди и военные, но не будем вмешиваться в стратегические разработки Дунайской армии. Нам пока не в чем её упрекнуть. Гурко уже спустился в Забалканье.

– С силами, какими располагает генерал Гурко, без поддержки других отрядов и главных сил армии он способен выполнить лишь тактическую задачу или разведку боем, наконец, военную демонстрацию. А ошибка Криденера, ваше величество, может обойтись нам слишком дорого.

– Да, я с вами согласен, Криденер допустил оплошность, но не надо накалять обстановку, Дмитрий Алексеевич. В Кишинёве мы имели удовольствие собственными глазами лицезреть отличное состояние Дунайской армии. И, полагаю, великий князь Николай Николаевич сам разберётся с генералом Криденером… – И, вздохнув, закончил разговор: – Ах, Дмитрий Алексеевич, знаете, о чём я сейчас подумал? Сегодня мне доставили почту из Санкт-Петербурга. «Русский инвалид» сообщает: в Большом театре идёт «Баядерка», в Мариинском – «Жизнь за царя», в Александрийском – «Гувернёр», а мы тут, на Балканах, лишены прекрасного…

Четырёхугольник крепостей Силистия – Рущук – Шумла – Варна вызывал серьёзную озабоченность у русского командования. Особенно с того дня, когда вместо Абдул-Керим-паши Стамбул назначил главнокомандующим Мехмет-Али-пашу.

В районе четырёхугольника сосредоточилась семидесятипятитысячная турецкая армия. Столь значительные силы создавали восточному крылу Дунайской армии непосредственную угрозу. Турки могли в любой момент начать здесь наступление либо ударить по русским тылам в Румынии. Именно из этого исходил штаб Дунайской армии, выдвинув против Восточно-Дунайской турецкой армии Рущукский отряд цесаревича Александра и Нижнедунайский генерала Цимермана.

Перезрелому наследнику российского престола словно суждено было выполнять миссию защитного барьера.

Однако не станем слишком жестоко судить дела и поступки императорской семьи, тем более цесаревич выполнял предписание великого князя Николая Николаевича. Последний по-своему также был прав. Новый главнокомандующий турецкой армией Мехмет-Али-паша, взяв в свои руки Восточно-Дунайскую армию, начал готовить её к наступлению. По его настоятельному требованию Стамбул, сняв с Кавказского театра четырнадцать таборов пехоты, направил их в распоряжение Мехмет-Али. Одновременно тридцать шесть новых таборов формировались внутри четырёхугольника крепостей…

К концу июля Мехмет-Али-паша, сформировав полевую армию, сосредоточил её у Разграда. А от Разграда до Плевны сто двадцать вёрст.

Балканы! Стара Планина! Мать-Покрова вольнолюбивых болгарских гайдуков…

Высокие горы в зелёном лесном массиве, гранитные скалы. Леса, поляны, на которых вольно разросся дикий шиповник. Разлапистые грецкие орехи, а у вершин сочные травы с крупными и мелкими цветами, жёлтыми и синими, белыми и красными, отчего всё кажется огромным, искусно сотканным ковром.

– Выпаса-то! – вздыхают солдаты.

У Хайнкиея полкам дали короткий отдых. Предстояло пройти тридцативёрстный перевал. Узкая каменистая тропа петляла вверх к ослепительно белеющим вершинам. Тропа терялась в угрюмо насупившихся горах, где гулял пронзительный ветер и клочьями зависали на скалах рваные тучи, а под обрывами рокотали бурные реки.

– Весьма неприветливая картина. – Глазастый Гурко приподнялся в стременах. – Пейзаж не для солдата, а для кисти художника Верещагина.

– Пожалуй, – подтвердил Столетов.

– А что, братцы, – обратился к стрелкам Гурко, – пожалуй, здесь и шинелишка пригодится?

– Раскатаем, ваше превосходительство! – ответил за всех бойкий солдат.

– Иосиф Владимирович, пустите в бой болгарских ополченцев, они рвутся в дело.

– Похвально, похвально, что вы ратуете за своих воинов. Вам, Николай Григорьевич, вместе с 27-м Донским полком держать Хайнкией.

Поручик Узунов стоял в группе проводников и хорошо слышал разговор генералов.

– Но, Иосиф Владимирович…

– Никаких «но», Николай Григорьевич. Нам предстоит серьёзное дело, и, при всём моём уважении к болгарским воинам, здесь я могу положиться только на русского солдата. Вашим же дружинам надлежит обстреляться. Убеждён, они ещё успеют показать себя, так и передайте ополченцам.

– Иосиф Владимирович, это болгарская земля, и дружинники будут драться за неё до последней капли крови.

– Разве мы лишаем их возможности сражаться за свою родину? Их патриотический порыв заслуживает глубокого уважения. Оставляя вас здесь как арьергард, убеждён, в случае наступления противника на перевал болгарские воины и донцы удержат позиции. – И, повременив, добавил: – Вы же, Николай Григорьевич, прекрасно понимаете, Хайнкией – слабая ниточка, которая на сегодня будет соединять наш отряд с Дунайской армией, когда мы окажемся в Забалканье.

– Разрешите отдать распоряжение?

– Поезжайте. Не будем терять времени, начнём марш. Да и усачи заждались, видите, поглядывают нетерпеливо, – Гурко указал на проводника.

– Иосиф Владимирович, может, возьмёте одну из дружин?

– Нет, болгары пойдут вслед за бригадой драгун. На той стороне перевала я намерен дать простор кавалерии. Конной атакой мы овладеем селением Хайнкией. Поручика Узунова оставьте при мне, он будет нашим связным.

В окружении штаба Гурко смотрел, как первыми стали подниматься к перевалу 4 –я стрелковая бригада и две сотни пластунов. Казаки шли легко, подоткнув полы черкесок под узкие наборные пояса. Один за другим, прижимаясь к скалам, уходили солдаты в гору. В батареях снимали с лафетов орудия, опорожняли зарядные ящики. Орудийная прислуга готовилась нести пушки на руках.

– Распорядитесь помочь им, – бросил Гурко адъютанту. – Снаряды раздать по ротам. Пусть батальонные пустят вперёд кашеваров. Возьмём Хайнкией, накормим солдат горячей пищей, иначе ввяжемся в бой, – впору сухариков погрызть… Ну-с, господа, – Гурко обвёл взглядом штабных офицеров, – пора и нам на ту сторону…

За стрелками, ведя коней в поводу, тронулась конница, а следом к Хайнкиею потянулись дружины.

– В добрый путь, братушки! – напутствовали солдат ополченцы.

Генерал Столетов отдавал указания командирам дружин:

– Первой и пятой дружинам прикрыть выходы на перевал. Данную задачу возлагаю на вас, полковник Вяземский. В резерве дружина капитана Попова… За Хайнкией мы в ответе…

Когда командиры дружин разошлись, Столетов сказал начальнику штаба ополчения:

– Я верю в болгарского воина.

– Разделяю вашу точку зрения, – согласился подполковник Рынкевич. – Убеждён, ваше превосходительство, неприятель не предпримет попыток отбить перевал.

– Подполковник, – прервал Рынкевича Столетов, – мы не можем полагаться только на интуицию. Туркам известны на Балканах все тропы, и кто поручится, что они не попытаются отрезать генерала Гурко от основных сил.

А Передовой отряд всё выше и выше поднимался в горы. Крутая тропинка местами вилась над самым обрывом. Лошади пугливо косились, храпели. Солдаты жались к скалам. Стоян вёл коня в поводу, то и дело поглаживая его по холке.

– Внизу теплынь, а тут вона – снега, – переговаривались солдаты.

– Глаза слепнут, братцы!

– Всю обутку в горах дорвали. Вона, сапоги каши просят!

– По такой стёжке вниз босыми спустимся.

– Ты ещё попробуй спустись. Не доведи Бог, турок вон ту горку оседлает и на выбор постреляет.

– Всех до едина положит…

Спуск оказался труднее подъёма. Ноги скользили на мелких камешках, от усталости била дрожь. Жалобно ржали кони, садились на зад, упирались передними копытами в каменистую тропу.

Гурко подбадривал солдат:

– Скоро конец пути, братцы, а там привал: еда горячая, сон. Вспомните, как суворовские чудо-богатыри Альпы-горы одолели. Будем их достойны!

К вечеру, спустившись с перевала, стрелки заняли оборону, а драгуны и казачья бригада повели наступление на селение Хайнкией. Державший оборону турецкий табор от удара конницы отступил. Ему на помощь прибыл из Твердины ещё один табор, но и он был отброшен.