Обеспечив оборону и дав отряду отдых, Гурко принялся изучать обстановку.

По сведениям, главные силы армии Сулейман-паши скоро должны причалить в портах, и тогда, конечно, они двинутся на Передовой отряд. Уже первые таборы из армий Ариф-паши и Салиля, высадившиеся в Деде-Агача, выступили в направлении Новое Тырново и Семенли.

Черногорская кампания не слишком ослабила армию Сулеймана, и морской путь не отразился на солдатах. Гурко прекрасно понимал: необходимо как можно быстрее овладеть Шипкой и, соединившись с дивизией, наступавшей из Габрово, остановить Сулейман-пашу…

Изложив свой план на военном совете, Гурко велел начать подготовку к наступлению на Казанлык, предварительно проведя демонстрацию к Новой Загоре.

– В Новой Загоре, – сказал он, – по данным разведки, располагаются пять таборов, в Казанлыке – около десяти, столько же обороняют Шипкинский перевал. Не разбив таборы в Новой Загоре, мы не можем идти на Казанлык. Демонстрацию к Новой Загоре поручаю генералу Рауху.

Во гневе владыка Блистательной Порты. Узнав о переходе Передового отряда через Балканы, Абдул-Хамид велел казнить Измир-пашу и с ним пять генералов, чьи таборы обороняли Хайнкией.

Замерла жизнь в зале Дивана, и никто из сановников, даже члены тайного военного совета, не осмеливались нарушить уединение великого султана.

Недвижима стража у ворот. Подобно изваяниям, застыли янычары у кованых, с причудливым орнаментом двустворчатых дверей дворца. Как тени скользят слуги. Тише, чем обычно, звенят струи фонтанов, и смолкло всё живое в тенистом саду.

На четвёртый день вызванный повелением Абдул-Хамида министр иностранных дел Турции Саффет-паша вошёл в летнюю резиденцию, в полном неведении, что услышит от султана?

В огромном зале, где стены и потолок отделаны мозаикой из золота и драгоценных камней, а на ветвях поют райские птицы, на низком помосте, инкрустированном слоновой костью, в одиночестве восседал Абдул-Хамид. Прикрыл глаза, и не поймёшь: спит ли, нет?

Ступил Саффет-паша на пушистый ковёр, переломился в поклоне. Однако молчит султан, будто не замечает министра. Но вот дрогнули тонкие пальцы рук, пробежали по полам шёлкового халата. Сказал почти не разжимая зубов:

– Саффет-паша, едва последний корабль Сулеймана поднял якорь и отчалил из Дубровников, как горцы снова взялись за оружие. – Абдул-Хамид приоткрыл один глаз. – Австрия и Италия хотят, чтобы Черногория и Сербия подписали мир с Портой.

– Но, великий султан, их князья заявили, что ведут войну с Оттоманской империей в союзе с Россией и находятся под её высоким покровительством.

Голосом резким, не терпящим возражений, Абдул-Хамид прервал министра:

– Если сербы и черногорцы отказались от мира с Портой, я велю уничтожить всех жителей этого горного края…

В тот же день, после вечернего намаза, султан созвал тайный военный совет, решивший выделить орду в тридцать таборов для продолжения военных действий в Черногории и Сербии.

Халюсси-паша считал шипкинские укрепления неодолимыми. Всей своей мощью они повернулись к Габрово, откуда Халюсси ждал прихода русских. У Среднего Беклеме двухъярусные стрелковые окопы; стрелковые окопы на горах Индийская Стена и Узук-Иушь; на Шипке батареи из трёх орудий и стрелковые окопы; на горе Святого Николая две батареи и окопы…

Никак не предполагал Халюсси-паша, что придётся отражать наступление Гурко с юга.

Накануне заместитель Гурко генерал Раух бросил к Новой Загоре два батальона пехоты и конный полк при трёх орудиях, завязав бой с тремя турецкими таборами и конными черкесами. После кратковременной артиллерийской дуэли фланговыми ударами пехота принудила турок к отступлению. Атака черкесской конницы наткнулась на конницу русских и захлебнулась.

Обеспечив тыл, Передовой отряд навалился на Халюсси-пашу. Несколько раньше, когда Гурко брал Казанлык, к Шипкинскому перевалу со стороны Габрово подступил отряд Дерожинского. Его Орловский пехотный полк и Донской казачий при одной батарее имели приказание главнокомандующего оказать конкретную поддержку генералу Гурко по овладению Шипкинским перевалом.

Дерожинский прибыл к перевалу ранее Передового отряда. Не став дожидаться подхода Гурко, генерал-майор Дерожинский принял решение начать бой. Чтобы отвлечь внимание Халюсси-паши от дороги из Габрово, по которой Дерожинский имел намерение повести основное наступление, две пехотные роты и две сотни казаков, посланные им, сбили с горы Большой Бедек, расположенной к востоку от Шипкинского перевала, три турецких табора. Этим путём генерал-майор Дерожинский предполагал наладить связь с Гурко, когда Передовой отряд начнёт наступление на перевал с юга.

Однако в проведение операции вмешался подошедший к перевалу командовавший Габровским отрядом командир пехотной дивизии генерал-адъютант Святополк-Мирский. Не став дожидаться совместных действий с Передовым отрядом, Святополк-Мирский решил наступать самостоятельно…

Халюсси-паша даже и не мечтал о таком промахе русских генералов. Он творил утренний намаз, когда явился офицер с докладом, что русские начали наступление от Габрово тремя колоннами. Одна шла на укрепления, две другие пытались продвигаться на флангах.

– О аллах, – воздел руки бородатый, со слезящимися глазами Халюсси-паша. – Ты лишил русских генералов разума. Я перебью их поодиночке, сначала Святополк-Мирского, потом собаку Гурко, который выскочил впереди своры. Пусть не умолкают наши пушки и не опускаются ружья у аскеров даже когда гяуры Святополк-Мирского побегут вспять.

Когда на следующий день генерал Гурко повёл наступление, он оказался в сложном положении. Перед ним стоял весь Шипкинский отряд Халюсси-паши…

Стоян поднимался в горы со стрелками полковника Климановича. По каменистым лесным тропам их вели два габровских проводника. Болгары ориентировались легко. Шли быстро. Перед Узуновым маячила спина коренастого Климановича.

Лес кончился, впереди открылась дорога и турецкие укрепления на Шипке и горе Святого Николая. И тут стрелки увидели, как над турецкими укреплениями подняли белый флаг.

– Они сдаются! – закричали несколько голосов.

– Не выдюжил турок, тонка кишка! – повеселели стрелки.

Полковник засомневался:

– Неужели Халюсси-паша намерен сдаться?

– Парламентёры! – подал голос Стоян, заметив офицеров с белым флагом…

В сопровождении командира первой роты Климанович направился к турецким парламентёрам. Стрелки с нетерпением ждали их возвращения, переговаривались:

– Шипка не Хайнкией, дорога, гляди, какая!

– Теперь наш солдат валом попрёт. Скоро и войне конец!

– Удаляются парламентёры, полковник ворочается. Тише, послушаем, о чём сказывать будет!

– Поручик, – сказал проходивший мимо Стояна Климанович. – Халюсси-паша готовит капитуляцию. Привал, братцы!

– Ваше превосходительство, велите щец сварганить.

– Будут вам, братцы, и щи, и баня.

Не успели солдаты и на привал расположиться, как турецкие укрепления ожили. Загрохотали пушки на Шипке, турки повели пальбу по стрелкам.

– Они время выигрывали, полковник, – сказал Стоян.

– Ах, чёртовы башибузуки! Братцы, пойдём в штыки!

Климанович поднял стрелков. Турки встретили их отчаянной контратакой. Куда ни кинь взгляд, из-за укрытий, за камнями-валунами, в горах, как маки, цвели их фески.

Стрелки катились цепью. На них набегали турки. Вот они сошлись в рукопашной.

Смерть опахнула Стояна. Она была совсем рядом. Он, Узунов, чуял её, но страха не успел ощутить. Поручик разглядел свою смерть. Она появилась перед Стояном в образе красивого офицера с совсем не злым лицом.

Не успел поручик скрестить с ним саблю, как турок ловким ударом выбил её из руки Стояна и занёс над ним свой ятаган.

Тут бы и принял смерть поручик Узунов, но подоспел стрелок. Длинным выпадом он вонзил штык в грудь офицера и сам упал, сражённый чьей-то пулей.

Стоян подхватил ружьё и вместе с другими стрелками ворвался в укрепление…