— Он немного дзэн, — пояснила она, — но он — это все, что я могу пока себе позволить.
Не произнеся больше ни слова, мама вышла из конюшни и по тропинке зашагала к раскинувшемуся слева полю. Подойдя к ограде, она оперлась локтями о деревянные ворота и снова замерла, наблюдая за пасущейся вдали лошадью. Даже с этого расстояния я понимала, что это необычайно крупное животное. Соболиная шерсть коня лоснилась, а две передние ноги до колен были белоснежными, как будто он только что вступил в облако.
— Как ты меня нашла? — небрежно поинтересовалась мама.
— Тебе удалось неплохо запутать следы, — с трудом сохраняя спокойствие, ответила я.
Похоже, наша встреча меня взволновала гораздо сильнее, чем ее! И пусть вначале мое появление застало ее врасплох, она быстро взяла себя в руки и теперь держалась так спокойно и непринужденно, как будто знала, что я приеду. Не этого я ожидала. Я поняла, что рассчитывала если не на искренний интерес к своей персоне, то как минимум на любопытство. Втайне же я надеялась на то, что она все еще меня любит.
Я обернулась к ней, ожидая, что какой-то жест, улыбка или модуляции голоса пробудят в моей душе ворох воспоминаний. Но между этой женщиной и той, которая оставила меня в пятилетнем возрасте, не было ничего общего. Я провела последние несколько дней… последние двадцать лет… проводя параллели и выдвигая предположения. Я знала, что мы очень похожи внешне. Я знала, что мы обе покинули свои семьи, хотя мне не были известны причины, по которым это сделала она. Мне казалось, что мы встретимся и она протянет ко мне руки, и, шагнув в ее объятия, я наконец обрету себя. Мне казалось, что мы должны одинаково рассуждать, одинаково мыслить и одинаково двигаться. Но, оказавшись в ее мире, я поняла, что чужая здесь. Это была ее жизнь, и она шла своим чередом и без меня. Суть проблемы заключалась в том, что я ее почти не знала, когда она от меня уехала, и я совершенно не знала ее сейчас.
— Один из моих друзей свел меня с частным детективом, который отследил твой путь до «Конских штучек»… а потом я увидела потолок.
— Потолок, — рассеянно прошептала мама, — ах, потолок! Как в Чикаго.
— Вот именно, как в Чикаго, — отчеканила я.
Мама резко развернулась ко мне.
— Я не хотела оставлять тебя, Пейдж, — сказала она. — Я просто хотела уехать.
Я пожала плечами, как будто мне не было до этого никакого дела. Но во мне загорелась какая-то искра. Я вспомнила круглое личико Макса и сильные руки Николаса, прижимающего меня к своей горячей груди. Я не хотела их бросать. Я просто хотела уехать. Я сбежала не от них. Я просто сбежала. Я искоса посмотрела на маму. Возможно, наше сходство не ограничивается внешностью. Возможно, между нами намного больше общего, чем кажется на первый взгляд.
Мама как будто поняла, что мне нужны доказательства. Она свистнула пасущейся в дальнем конце поля лошади. И конь сорвался с места и сломя голову ринулся к нам. Подбежав к маме, он пошел по кругу, восстанавливая дыхание, и только после этого остановился. Он кивал и встряхивал головой, а потом потянулся к маминой руке и принялся тереться об нее носом.
Это было самое прекрасное животное из всех, что я когда-либо видела. Мне хотелось его нарисовать, но я знала, что мне никогда не удастся перенести на бумагу его неистовую энергию.
— Это моя лучшая выставочная лошадь, — сказала мама. — Он стоит больше семидесяти пяти тысяч долларов. Все это, — она обвела рукой поля и строения огромной фермы, — все мои уроки и тренировки… и все остальные мои занятия — все это посвящено его содержанию и возможности выступать с ним по выходным. Мы выступаем в элитных шоу и недавно даже заняли первое место в своем дивизионе.
Это произвело на меня должное впечатление, но я все равно не понимала, почему она все это мне рассказывает, в то время как существует множество других, гораздо более важных тем.
— Эта земля мне не принадлежит, — продолжала мама, снимая с лошади недоуздок. — Я ее арендую у «Конюшен Пегаса». Еще я арендую у них дом, фургон и грузовик. Кроме этой лошади, у меня, в сущности, ничего нет. Ты понимаешь, о чем я?
— Не совсем, — теряя терпение, отозвалась я и попятилась, когда конь резко тряхнул головой, отгоняя муху.
— Его зовут Донегол, — произнесла мама.
При звуке этого слова, ассоциирующегося у меня с названием одного из графств Ирландии, передо мной, как всегда, возникла картинка мест, где родился мой отец и о которых он нам без умолку рассказывал. «Яркие, как изумруды, поросшие клевером луга, каменные печные трубы, низкие облака и синие, как глаза твоей мамы, реки…»
Я вспомнила слова Эдди Савоя, утверждавшего, что люди всегда цепляются за свое прошлое.
— Донегол, — повторила я, и когда мама протянула ко мне руки, я шагнула в их ласковые объятия, сама не веря тому, что обрывки туманных воспоминаний способны выкристаллизоваться в такую теплоту и искренность.
***
— Я годы напролет ожидала твоего появления, — призналась мама, вместе со мной поднимаясь на крыльцо белого дощатого домика. — Я смотрела на входящих в конюшню маленьких девочек и думала: «Вот сейчас эта малышка снимет шляпу, и я увижу перед собой Пейдж». — У самой двери она обернулась ко мне. — Но я всякий раз ошибалась.
Почти спартанская обстановка маминого домика была чистой и аккуратной. На веранде было пусто, если не считать белого плетеного кресла-качалки, почти незаметного на фоне белой стены, и ярко-розовой бегонии в подвесном горшке. В прихожей на полу лежала вылинявшая ковровая дорожка и стоял изящный столик из кленового дерева, на котором расположилось несколько овальных деревянных шкатулок. Дверь справа вела в крохотную гостиную, а слева была лестница.
— Сейчас мы тебя устроим, — улыбнулась мама, хотя я не говорила, что собираюсь оставаться. — Но у меня еще несколько уроков, поэтому мне придется уйти.
Мы поднялись на второй этаж. Дверь в ванную находилась прямо на лестничной площадке, а справа и слева были спальни. Мама повернула направо, но я успела бросить беглый взгляд на ее собственную спальню — бежевую и прохладную, с кисейными шторами, развевающимися над белой кроватью.
Я переступила порог второй комнаты, и у меня перехватило дыхание. На обоях теснились огромные розовые цветы, кровать была украшена пышным пологом, а на комоде у стены расположилась компания из двух фарфоровых кукол и зеленого плюшевого клоуна. Это была комната маленькой девочки.
— У тебя есть еще одна дочь.
Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.
— Нет. — Мама шагнула к комоду и коснулась прохладной щечки одной из кукол. — Эта комната стала одной из причин, заставивших меня остановить свой выбор именно на этих конюшнях. Я все время думала о том, как сильно она тебе понравилась бы.
Я еще раз окинула взглядом приторно-сладкую обстановку комнаты, задержав взгляд на удушливо-розовых цветах. Даже если бы я была маленькой девочкой, мне здесь не понравилось бы. Я вспомнила о своей спальне в Кембридже с молочно-белым ковром и почти белыми стенами, которая мне тоже не нравилась.
— Когда ты здесь поселилась, мне было уже восемнадцать лет, — напомнила я. — Немного старовата для кукол.
Маму это замечание нисколько не смутило. Она лишь пожала плечами.
— В моей памяти ты осталась пятилетней малышкой. Я все время мечтала о том, как приеду и заберу тебя, но я не могла так поступить с твоим отцом. Кроме того, я знала, что если вернусь, то навсегда. Я не успела оглянуться, как ты уже выросла.
— Ты приезжала на мой выпускной, — вздохнула я, усаживаясь на кровать.
Матрас оказался жестким и весьма неуступчивым.
— Ты меня видела?
Я покачала головой.
— Частный сыщик. Очень скрупулезный.
Мама села рядом со мной.
— Перед тем как сесть в этот самолет, я десять часов провела в Рейли-Дарэм. Я никак не могла решиться. Я говорила себе: «Еду», и тут же отвечала: «Нет, не могу». Один раз я даже выбежала из самолета перед самым закрытием дверей.