Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Можно? — спросила ты.

— Если будешь осторожно себя вести. Амелия, отвези ее…

— Я помогу.

Какой-то мальчик отделился от толпы и взялся за ручки твоего кресла. У него были грязно-белые волосы, падавшие прямо на глаза, и улыбка, способная растопить ледник. А если не ледник, то по крайней мере Амелию, с которой он не сводил глаз.

— Разве что ты хочешь присоединиться…

Амелия, как бы невероятно это ни прозвучало, зарделась.

— Может, позже, — сказала она.

Хотя в гостинице были выделены номера, оборудованные под нужды инвалидов, мы забронировали обычную комнату. Нам с Амелией как-то не улыбалось пользоваться душем без стенки, а от одной мысли, что тебе придется брать сиденье напрокат, у меня мурашки бежали по коже. Мыться ты запросто могла в ванной, а голову мыть под краном. Прослушав доклад о современных исследованиях в области остеопсатироза, мы отправились на роскошный фуршет с низкими столиками, до которых легко доставали люди в инвалидных креслах.

— Отбой, — объявила я, и Амелия, не вынимая наушников «Айпода», зарылась под одеяло. Экран тускло мерцал сквозь ткань. Ты перевернулась на бок, уже наполовину погрузившись в сон.

— Мне здесь нравится, — сказала ты. — Я хочу остаться тут навсегда.

Я улыбнулась.

— Ну, когда все твои ОП-друзья разъедутся по домам, тут станет гораздо скучнее.

— А мы еще сюда приедем?

— Надеюсь, Уиллс.

— А в следующий раз папа поедет с нами?

Я смотрела, как цифры на электронных часах медленно перетекают друг в друга.

— Надеюсь, — повторила я.

Как мы, собственно, очутились на этой конвенции?

Однажды утром, пока вы с Амелией были еще в школе, я, как обычно, пекла. Я пристрастилась к этому занятию, меня успокаивал дзенский ритм, в котором нужно смешивать сахар с жиром, отделять яичные белки и пастеризовать молоко. По кухне витали пары ванили и карамели, корицы и аниса. Я взбивала чудесную глазурь, раскатывала великолепную корочку для пирогов и истово месила тесто. Чем больше двигались мои руки, тем ниже был риск неприятных мыслей.

Шел март. Два месяца, как Шон вышел из игры. Еще пару недель после нашей ссоры на раскопанной трассе я оставляла постельное белье у камина — на всякий случай. С моей стороны это можно было счесть попыткой извиниться. Он временами появлялся дома, чтобы проведать дочек, но в такие моменты я казалась себе четвертой лишней. Тогда я проверяла чековую книжку или мыла ванную, с замиранием сердца вслушиваясь в ваш смех.

Жалко, что мне не хватило мужества сказать ему простую вещь: да, я совершила ошибку, но ведь и ты не без греха. Квиты?

Иногда я томилась по Шону всем своим существом. Иногда злилась на него. Иногда мне хотелось повернуть время вспять и вернуться к тому мигу, когда он спросил: «Как насчет поездки в Диснейленд?» Но чаще всего меня занимал другой вопрос: как так получается, что голова работает быстро, а сердце еле переставляет ноги? Даже когда я обрела уверенность в собственных силах, даже когда я поверила, что мы справимся без него, я все равно продолжала его любить. Его уход был сравним с утратой чего-то неизменного, с вырванным зубом или ампутированной ногой. Ты знаешь, что этого не вернуть, но язык все равно нащупывает лунку в десне, а по ночам просыпаешься от фантомных болей в отрезанной конечности.

Поэтому каждое утро я пекла, чтобы забыться. Пекла, пока окна на кухне не запотевали и каждый вдох не приравнивался к сытному обеду. Пекла, пока кожа на руках не краснела, стершись до мяса, а на ногтях не нарастала мучная корка. Пекла, пока не переставала думать, почему тяжба движется всё медленнее. Пекла, пока не забывала, что мне нечем платить кредит за дом в следующем месяце. Пекла, пока в кухне не становилось так жарко, что я надевала лишь топик и шорты под фартук. Пока я не начинала воображать себя пленницей в золотом сдобном замке, собственноручно возведенном, пленницей, ждущей спасителя Шона, который должен пробить дрожжевой купол, прежде чем пленница задохнется.

Из сладких грез меня выдернул оглушительный звонок в дверь. Я как раз заканчивала фруктовую начинку и никого не ждала — мне вообще некого было ждать. На пороге стоял незнакомец. Под его взглядом я особенно явственно поняла, что, во-первых, почти раздета, а во-вторых, волосы у меня убелены сахарной пудрой.

— Мисс Конфитюр? — поинтересовался мужчина.

Он был невысокого роста, пухлый, с двойным подбородком и дугами залысин на голове. В руке он держал полный пакет моих бисквитов, перевязанный зеленой ленточкой.

— Это просто название, — сказала я. — Меня, конечно, зовут иначе.

— Но… — Он оценил мой наряд. — Вы же кондитер, верно?

— Да. Я кондитер. — Не золотоискательница, не проклятая стерва и даже не мать. Некая обособленная личность, простая и понятная, как нержавеющая сталь кастрюли. Я протянула ему руку. — Шарлотта О’Киф.

Он уверенно шагнул на наш коврик для ног.

— Мне бы хотелось купить вашей выпечки.

— Ну, для этого не нужно заходить в дом, — отмахнулась я. — Можете просто кинуть пару долларов в коробку.

— Нет, вы не поняли. Я хочу купить всю вашу выпечку. — Он протянул мне визитку с рельефными буквами. — Меня зовут Генри Де Вилль. Я владелец сети магазинчиков на заправках по всему штату. И мне хотелось бы стать вашим официальным представителем. — Он слегка покраснел. — Главным образом, потому что я сам постоянно их ем.

— Правда? — Я робко улыбнулась ему.

— Пару месяцев назад я ехал в гости к сестре, она живет тут неподалеку. Я заблудился и страшно хотел есть. И с тех пор я восемь раз возвращался сюда — по два часа на каждую поездку, — чтобы отведать ваших изделий. Может, я не самый умелый делец, но в вопросах вкусных десертов — настоящий профессор.

Согласилась я лишь через неделю. У меня не было ни времени, ни желания развозить кексы по всему Нью-Гэмпширу с первыми петухами; я не могла обещать точных объемов производства. На каждую проблему у Генри находилось решение — и на седьмой день мы с Марин набросали черновой вариант контракта, условия которого меня более-менее устраивали. Чтобы отпраздновать сделку, я испекла кофейный пирог с миндалем и голубикой. За мой кухонный стол Генри уселся уже в компании свежеиспеченной бизнес-леди.

— У меня никак не получается сформулировать это, — размышлял он, глядя, как я ставлю подпись. — Но в вашей выпечке есть нечто особенное. Ничего подобного я не ел. Это как наркотик.

Улыбнувшись своей самой сладкой улыбкой, я вернула подписанные бумаги, пока он не передумал. Потому что Генри Де-Билль был прав: в моей выпечке имелся ингредиент насыщеннее любого концентрата и пикантнее любой специи. Ингредиент, который все узнавали, но не могли назвать: раскаяние. Оно проявляется тогда, когда меньше всего ожидаешь.

На следующее утро мы отправились на спортивные состязания, где дети должны были пройти или проехать в кресле четверть мили, а то и целую половину. Когда тебе вручили вожделенный сертификат, мы быстро позавтракали, пока не начались групповые сессии. Амелия могла поспать подольше, а я собиралась посетить лекцию о телесном образе в жизни девочек с ОП.

В «Детской зоне» тебя приняли радушно: медсестре, давшей тебе «пять», удалось заставить тебя поднять правую руку выше, чем любому физиотерапевту. Оставив тебя там со спокойной душой, я решила вымыть руки перед началом лекций. Как и всё остальное в гостинице, туалеты были подстроены под детей с ОП: внешнюю дверь держали открытой, чтобы не затруднять проезд, на низеньком столике лежали мыло и полотенца.

Едва я пустила воду, как в туалет вошла какая-то женщина со стаканом молока в руке. Молоко раздавали для поддержки общего здорового духа, царившего на конвенции: ОП же возникает из-за дефицита коллагена, а не кальция.

— Мне это нравится, — с усмешкой сказала она. — Это, пожалуй, единственная конференция в мире, на которой в перерывах угощают молоком, а не кофе или соком.

— Так, наверно, дешевле, чем колоть всем памидронат, — сказала я, и женщина рассмеялась.

64
{"b":"142093","o":1}