— Армия какой страны придет к нам на обед? — воскликнула она, но тут же схватила кукурузный кекс, надломила его и вдохнула теплый пар. — А можно вам помочь?

Мы сделали малиновый пирог и сливовые тарталетки, яблочные тортики, крученое печенье и миндальные бисквиты. Мы куховарили до тех пор, пока в кладовке не осталось припасов, пока я не забыла то, что ты сказала мне у пруда, пока не закончился сахар, пока мы все не перестали замечать отсутствие отца, пока не наелись досыта.

— А что теперь? — спросила Амелия. В кухне уже не было свободного места от выпечки.

Я так давно ничего не пекла, что, начав, не смогла остановиться. Наверное, я подсознательно еще была настроена на обслуживание целого ресторана, а не одной семьи (тем более неполной).

— Можем раздать соседям, — предложила ты.

— Ни за что! — возмутилась Амелия. — Пускай покупают.

— Мы пока не открыли свой бизнес, — заметила я.

— Так давай откроем! Торгуют же овощами возле домов. Мы с Уиллоу сделаем огромную вывеску «Сладости от Шарлотты», ты всё это завернешь…

— Возьмем закрытую коробку из-под обуви, — продолжала ты, — сделаем в крышке прорезь, и покупатели будут бросать туда деньги. Десять долларов за каждый пирог.

— Десять долларов? — фыркнула Амелия. — Скорее один, тупица…

— Мама! Она назвала меня тупицей…

Я представляла себе выбеленные стены, стеклянную витрину, столики кованого железа с мраморными столешницами. Представляла ряды фисташковых кексов в промышленной печи, тающее во рту безе и звонкое теньканье кассового аппарата.

— «Конфитюр», — перебила я тебя, и вы обе обернулись на мой голос. — Так и напишите на вывеске.

В ту ночь, когда Шон вернулся домой, я крепко спала. Когда же я проснулась, он уже снова ушел. Я бы и не знала, что он ночевал дома, если бы не кружка, оставленная в раковине.

В животе резало, но я увещевала себя, что это просто голод, а не досада. Спустившись в кухню, я поджарила тост и достала хрустящий белый фильтр для кофеварки.

Когда мы с Шоном только поженились, он каждое утро готовил мне кофе. Сам он кофе не пил, но вставал на службу рано и так программировал кофеварку, чтобы свежая порция ждала меня аккурат после душа. Уже с двумя ложками сахара. Иногда рядом лежала записка «До скорого!» или «Уже соскучился».

В это утро в кухне было холодно. Пустая кофеварка не издавала ни звука.

Я отмерила нужное количество воды и кофейных зерен и нажала на кнопку, чтобы жидкость стекала в графин. Потянувшись было за кружкой в шкаф, я вдруг передумала и взяла кружку Шона из раковины. Помыла ее и налила себе кофе, который оказался слишком крепким и горчил. Мне стало интересно, касались ли губы Шона ободка в тех же местах, в которых касалась его я.

Я никогда не доверяла женщинам, которые утверждали, что их брак распался в одночасье. «Разве ты ничего не понимала? — думала я. — Неужели ты не замечала тревожных сигналов?» Так вот, позвольте доложить: когда изо всех сил гасишь огонь прямо перед собой, перестаешь замечать пекло у себя за спиной. Я не могла вспомнить, когда мы с Шоном последний раз над чем-то смеялись. Не помнила, когда я последний раз его поцеловала, — просто так, без всякой причины. Я так увлеклась заботой о тебе, что осталась абсолютно беззащитной.

Иногда вы с Амелией играли в настольные игры. Ты бросала кость — и она застревала в складке диванной обивки или скатывалась на пол. «По новой!» — говорила ты в таких случаях. Второй шанс — это несложно. Вот чего мне сейчас хотелось: по новой. Но, честно признаться, с чего начать — я не знала.

Я вылила кофе в раковину и какое-то время наблюдала, как он исчезает в стоке.

Кофеин мне был ни к чему. И кофе мне готовить поутру не надо. Выйдя из кухни, я накинула куртку (судя по запаху, Шона) и пошла за газетой.

Зеленый ящик, предназначенный для местной газеты, был пуст. Должно быть, Шон забрал ее перед уходом — куда бы он ни ушел. Слегка огорчившись, я оглянулась по сторонам и тут заметила тележку с выпечкой, которую мы вчера выставили на подъездной дорожке.

В тележке осталась только обувная коробка, из которой Амелия смастерила эдакую «основанную на доверии» кассу. Рядом торчал знак, на котором ты блестками вывела слово «Конфитюр».

Подобрав коробку, я со всех ног бросилась к вам в спальню.

— Девочки! — крикнула я. — Вы только гляньте!

Вы как по команде повернулись ко мне, не успев еще выпутаться из кокона сна.

— Боже мой… — промычала Амелия, косясь на часы.

Я присела на твою кровать и раскрыла коробку.

— Где ты взяла эти деньги? — спросила ты, и этого было достаточно, чтобы Амелия тоже подскочила.

— Какие еще деньги? — заинтересовалась она.

— Это наша выручка! — пояснила я.

— Дай сюда. — Амелия выхватила у меня коробку и стала раскладывать деньги по кучкам. Там нашлись купюры и монеты всех номиналов. — Да тут, наверное, целая сотня баксов!

Ты переползла со своей кровати на кровать Амелии.

— Мы разбогатели, — сказала ты и, зачерпнув несколько банкнот, осыпала себя ими.

— На что ж мы их потратим? — спросила Амелия.

— Надо купить обезьянку, — сказала ты.

— Обезьяны стоят гораздо дороже, — презрительно фыркнула Амелия. — Лучше купить телек нам в комнату.

А я подумала, что нам надо расплатиться за кредитку, но вы вряд ли поддержали бы меня.

— У нас уже есть телевизор. В гостиной, — напомнила ты.

— Ну и дурацкая обезьяна нам тоже не нужна!

— Девочки, — вмешалась я. — На всех угодить можно только одним способом: напечь еще и заработать больше. — Я по очереди заглянула вам обеим в глаза. — Ну что? Чего ждем?

Вы бросились в ванную, откуда вскоре донесся шум воды и методичный скрип ворсинок на зубных щетках. Я застелила тебе постель, а когда повторяла эту же процедуру на кровати Амелии, то, поправляя одеяло, случайно задела матрас — и наружу вылетела стайка конфетных фантиков, целлофан из-под хлеба и несколько пакетиков из-под крекеров. «Подростки», — подумала я, сметая мусор в ведро.

Из ванной был слышен ваш ожесточенный спор на тему, кто же не закрутил колпачок на зубной пасте. Я снова взяла в руки коробку и подбросила пригоршню банкнот в воздух. Но вместо бумажного шелеста я слышала перезвон серебряных монет — песню надежды.

Не надо было, наверное, брать эту газету, подумал я, сидя в кафе в двух городках от Бэнктона. Покачивая в руке стакан апельсинового сока, я ждал, пока фастфудный повар поджарит мне яичницу. В конце концов, с этого начиналось каждое мое утро дома: Шарлотта, прихлебывая кофе, внимательно просматривала газетные заголовки. Иногда даже читала рубрику «Нам пишут» вслух, особенно клинические случаи. Улизнув из дома в шесть утра, я замер, прежде чем забрать газету: понял, что ее это разозлит. Признаюсь, это был достаточный стимул, чтобы таки забрать ее. Но теперь, развернув страницы и пробежав глазами по передовице, я точно понял, что нужно было оставить ее в ящике.

Потому что там была статья обо мне и моей семье.