Поль Нгутанба задумчиво повертел перед своим лицом шар из горного хрусталя и улыбнулся преломленному в нем пространству.

— Клосс, — тихо спросил он у своего помощника и друга, — как ты думаешь, для чего вся эта суета под названием «жизнь»?

Клосс Воргман оторвался от раскладывания пасьянса картами Таро и веско ответил:

— Не спрашивай, Поль, о таком пустяке, как жизнь. Ты же знаешь лучше, чем кто-либо на земле, что это промежуточный и достаточно примитивный этап.

— Не скажи. — Поль Нгутанба приблизил шар к глазам и сквозь него посмотрел на Воргмана. — Из этого примитива можно не вырваться, попасть в капкан реинкарнаций. Ты с этим не шути, этих идиотов… — Поль кивнул, и Воргману стало понятно, что он кивнул в сторону поверхностного человечества, — радует мысль, что жизнь у каждого повторится. Они не понимают, что именно в этом весь ужас, замкнутый цикл, круговоротное бессмертие, жизнь — смерть, смерть — жизнь, тик-так, тик-так. Они мечтают о бессмертии, не подозревая, что они бессмертны, день — ночь — утро, жизнь — смерть — рождение. Они даже не знают, что на Земле постоянно живут одни и те же люди, они не обновляются, лишь засыпают в одном месте, а просыпаются в другом. День жизни провел в Туле, а утро следующего дня уже встречает на Филиппинах. Впрочем, случается, что и в двух кварталах от того места, где умер, в смысле заснул.

Клосс Воргман медленно положил последнюю карту Таро под названием «Дом Тайны» в ряд и стал расшифровывать расклад, одновременно разговаривая с Полем.

— Допустим, эти, — Клосс кивнул головой в сторону поверхностной цивилизации, — всего лишь статик-рабы, они скоро уйдут, и уйдут, надо сказать, удачно. Ты же знаешь, что скоро мы пересечем зону нейтральных вселенных, там их энергии останутся. Нейтрино хороши тем, что в алогичную действительность, в так называемый Ад, они ничего не сбрасывают, клио-вселенные Ада всегда идут параллельно с нейтрино, пересечение невозможно, несмотря на утверждение придурка Лобачевского. Чему я завидую, в неполной мере, конечно, так это тому, что поверхностные вполне могут попасть с нейтрино в оттеночную, лазоревую часть беспрерывного развития пульсирующей пустоты. А вот этих, — Класс указал пальцем в пол, имея в виду глубинных жителей, — попавших сюда из клио-вселенной, нам придется спасать, им не позавидуешь.

— Зависть, — хмыкнул Поль, не отрывая взгляда от горнохрустального шара, — глупое людское понятие, а ты носишься с ним как дурак с писаной торбой. Но ты прав, главное не в поверхности, главное там — в глубине.

— Да, — закивал головой Воргман, — это главное.

В это время шар из горного хрусталя в руках Поля Нгутанбы тихо, нежно, словно цветок, расцвел переливающимся светом. Не говоря ни слова, Поль и Клосс Воргман вскочили с кресел и бросились к двери соседствующего с кабинетом огромного зала, в центре которого был установлен самый мощный телескоп мира с линзами из осанна, усиленными энергетикой остановленных закрытым пространством стремящихся фантомных частиц. Это была обсерватория МОАГУ, расположенная внутри Эвереста; шторы вершины вместе со снегом раздвигались, и телескоп «Око Тибета» смотрел в сторону Вселенной…

Поль быстро вложил расцветший шар в нишу у основания телескопа, натянул, Клосс это уже сделал, на голову визуальный шлем, соединенный с «Оком Тибета», и, откинувшись в кресле, вперил взгляд в бесконечность. Розовый, бликующий черным, красным и необъяснимо кометным мир предстал перед их взором. Лица Поля и Клосса изменились, стали продолговатыми, с сильно заостренными подбородками, а глаза сделались узкими, длинными и ромбовидными. Но вот в кометное разноцветье, подсмотренное «Оком Тибета», вплыло гигантское облако, переливающееся мириадными оттенками бирюзово-аквамаринового цвета, и стало быстро уходить из поля зрения.

— Оооооо, — певуче вдохнули Поль и Клосс и восхищенно выдохнули: — Раа-аайй.

Отпустив свиту на перевале Чонзак, далай-лама плотнее запахнул верблюжью накидку и стал подниматься по узкой тропинке, направляясь к ручью Жорканского плато. Было холодно, но правитель Тибета не обращал на это внимания. Он поднимался все выше и выше, лишь изредка останавливаясь и оглядывая пространство вокруг. Китайских пограничников в этих пустынных суровых краях можно было не опасаться. Китайское правительство только делало вид, что Тибет оккупирован ими. В конце концов, они китайцы, потомки юсаней, а не идиоты, и отлично понимают, что такое Тибет для буддийского мира. «И будет править миром желтолицая, звероподобная раса». Далай-лама усмехнулся, вспомнив изречение из наивного христианского Евангелия. Высший и незаметный миру шовинизм желтолице-узкоглазой расы опытен, скрытен, терпелив… Наконец-то перед правителем открылось Жорканское плато, огромная каменно-кремниевая равнина на высоте 5670 метров, посередине плато стоял камень более десяти метров высотой. Далай-лама сделал еще несколько шагов и взобрался на небольшой выступ скалы сбоку от тропинки. Отсюда было хорошо видно, что камень на самом деле изображает сидящего атланта, застывшего в позе роденовского «Мыслителя». Разница была лишь в том, что высокогорной скульптуре было десять тысяч лет. Она олицетворяла конец эпохи атлантов, ушедших в страну демиургов, семипещерный мир тайны, оставив поверхность Земли тем, кому они дали эту суетливую и непростительно зависимую жизнь.

Далее путь правителя Тибета шел только вверх, тропы как таковой уже не было, лишь ее намек, насмешка над путником, но далай-лама продолжал восхождение. Через несколько часов пути он пришел к цели, к пещере великого отшельника, и, войдя в нее, опустился на колени. В пещере было холодно, но далай-лама и на это не обратил внимания. Он лишь кинул насмешливый взгляд на нишу в стене пещеры, где вздрагивали в пока еще тщетной попытке раскачаться глиняные ламы-дети на игрушечных деревянных качелях, и издал странный звук:

— Оз-зМаа, Оз-зМаа.

Он единственный, кто имел право оторвать отшельника от медитации, и анахорет открыл глаза. Если бы любой человек, даже самый умный, самый талантливый, самый самолюбивый и самоуверенный, самый властный взглянул в эти глаза, он сразу бы понял, что его собственный образ жизни и мировоззрение — это мычание идиота с примитивным набором физиологических потребностей.

— Зачем пришел, мальчишка? — спросил у далай-ламы отшельник.

— Сегодня ночью полная луна. Мне нужно увидеть и сказать слова людям полной луны.

— Что ты можешь сказать бледным демиургам, кроме какого-нибудь пустяка?

— Да, может, и пустяк, — спокойно согласился далай-лама, — но я должен о нем сообщить полнолунным людям.

— Значит, это не пустяк, — произнес отшельник, — а ты отважный человек, правитель Тибета, коль второй раз рискуешь встретиться с бледными демиургами.

— Но ты-то встречался с ними гораздо больше двух раз, а мне понадобилось много времени для этого решения, и я дрожу от ужаса уже сейчас.

— Я — это я, — равнодушно произнес отшельник, — а ты садись напротив меня и войди в растягивающуюся бессознательную спираль сферной медитации. Увидишь людей полнолуния, а я постараюсь, чтобы вторая встреча для тебя не была ужасной… мальчишка.

Основные входы и выходы глубинного государства находятся на дне Мирового океана, наиболее известные — в районе Бермудского треугольника и Марианской впадины, а также в двух местах — подо льдом Северного полюса и во внутреннем, Азовском, море. На суше это Гималаи и Анды в Южной Америке. Существуют и другие способы вхождения в глубинную страну. Они имеют блуждающе-пульсирующий принцип и служат для воздействия тонкими энергиями на ту или иную ситуацию в нашей цивилизации. Это воздействие может быть ужасным: глубинные обитатели способны прихлопнуть поверхностный мир со всеми его достижениями походя, словно комара у себя на лбу.

Утраченная память о прошлом заставила человечество смеяться над адом в глубинах Земли, придать ему статус произведения искусства, не имеющий никакого отношения к реальности. Это, конечно же, не так. Ад-алогичная действительность есть на нашей Земле…