Иван Селиверстович Марущак внимательно осмотрел номер, в который его поместили на время консилиума, и удовлетворенно хмыкнул. МОАГУ не жалело средств для своих подчиненных. В номере из трех больших и светлых комнат, не считая ванны бассейнового типа и комнаты с шарообразным душем, было все для того, чтобы человек, даже избалованный, чувствовал себя комфортно.

— А вот фаллоимитатор мне не нужен! — вслух вознегодовал Иван Селиверстович, увидев за дверцей застекленного шкафчика на стене ванной комнаты названный предмет. — Сволочи, совсем извратились!

Громко выражая свое возмущение, Иван Селиверстович вытащил фаллоимитатор из шкафчика вместе с коробкой презервативов, держа их перед собой, открыл дверь номера и выглянул в коридор. Увидев шедшую по нему молоденькую, японистого вида, горничную, позвал ее.

— Вот, — протянул он ей фаллоимитатор, как букет цветов, — заберите эту гадость.

Он сунул в левую руку девушки секс-прибор, а в правую презервативы и захлопнул перед ней дверь номера. Девушка осталась в коридоре, прижимая к груди победно устремленный ввысь фаллоимитатор и разнузданно-яркую коробку предохранительных средств.

— Ой-ля-ля! — воскликнул проходивший мимо датчанин, начальник отдела транзитной информации МОАГУ. И, взяв из рук горничной и то и другое, удалился, весело напевая.

Поль Нгутанба поднялся с кресла и стал прохаживаться по огромному кабинету, изредка бросая взгляд в сторону Ивана Селиверстовича, который стоял возле стенки бара в дальнем углу кабинета и рассматривал бутылку с анжуйским вином.

— Мы должны уважать законы страны, в которой базируемся, — продолжал Поль Нгутанба давно начатый разговор. — Зачем вам нужна, точнее, зачем нам нужна конфронтация с высшими силовыми учреждениями?

Иван Селиверстович поставил бутылку на стойку и, неопределенно пожав плечами, ответил:

— Это не мы, это они на нас наехали. Вы, господин Нгутанба, плохо знаете Россию. У нас спецслужбы, если им вожжа под хвост попадет, могут и на танк с топором броситься.

— Я понимаю, — ничего не понял Поль Нгутанба. — Топор — оружие пролетариата, но тем не менее вы должны прекратить свару внутри страны. Она неуместна, вредна и антипрофессиональна.

— Господин Нгутанба, — потер подбородок рукой Иван Селиверстович, — я все понимаю, но вы же знаете, что у меня на балансе Чебрак. У него хроническая предрасположенность к уголовщине. Он оставляет свои преступные следы на каждом шагу. Ведет себя так, что солнечным приходится убивать кого-то, чтобы спасти его. Это не человек, а монстр какой-то. В Другом месте его пристрелили бы.

— Это в другом месте!

Лицо Поля Нгутанбы стало властным и надменным. Он подошел к стене кабинета и открыл потаенную дверь. Молча вошел в комнату за ней и через десять минут вышел обратно в ярко-лиловой мантии посвященного и с широким агатовым обручем на голове. Лицо Ивана Селиверстовича вмиг стало сосредоточенным, он подобрался и склонился в глубоком поклоне.

— Смею вас заверить в своей преданности, командор.

— Властью, данной мне высшим миром, — в голосе преобразившегося Поля Нгутанбы преобладал металл, — повелеваю немедленно прекратить распри внутри Государства Российского, а также выражаю свое неудовольствие и повелеваю прекратить выпады и оскорбительные высказывания в адрес великого ученого и врача Алексея Васильевича Чебрака. Он не может совершать преступления, ибо он вне их.

Иван Селиверстович преклонил одно колено и с глубочайшим уважением произнес:

— Слушаю и повинуюсь, командор.

Поль Нгутанба вновь скрылся за дверцей в стене и через некоторое время вернулся в обычном одеянии.

— Послушайте, — заинтересованно спросил он у Ивана Селиверстовича, — а зачем этот ваш монстр лезет на аудиенцию к лазурным ламам?

— Не знаю, — хмуро ответил Иван Селиверстович, вновь начиная вертеть в руках бутылку с вином. — Он мне не докладывал.

«Братья» Рогонян с определенной ностальгией рассматривали свой город. «Своим» его можно было назвать с большой натяжкой. В их отсутствие уже все поделили чужаки.

— Ну что, вернулись, суки? — задал им деликатный вопрос Степа Басенок. — В город юности потянуло?

Оперативники отнеслись к возвращению «братьев» с благосклонностью, им не нравилась компания шумных и лукавых греков, заправляющих в городе сутенерским бизнесом. С «братьями» легче, и поэтому Степа Басенок, продекламировав свой очередной спич «Грекам лучше через реку, а у нас свои дела», сразу же взял быка за рога:

— Братишек Констанди и Петонди за наркоту уже пора прятать. Девушкам платят копейки, совсем их жадность одолела, сервиса никакого, полчаса перепихнина и в море иди купайся. На берег выходишь, а в штанах лишь мелочь на трамвай и сигарета на перекур. Я уже троих в зону отправил.

— Но это же греческий беспредел! — вскинув головы, как боевые кони при звуке трубы, возмутились «братья» и отчетливо услышали запах удачи.

— Ну и вы, допустим, не аленькие цветочки, — меланхолично сообщил им Слава, — так что с вас пятьдесят процентов на усиление пенсии для работников МВД, а мы греков гоним хотя бы куда, хоть в Афины магаданские.

— Было же двадцать пять, Слава? — жалобным голосом произнес меркантильный Арам Рогонян.

— Так когда-то и солнце ярче, и небо выше было, а сейчас без войны не обойтись, в городе восемь сутенерских групп, в каждой гуляет наркота. Кроме греков, есть еще азеры, есть и наши, но у них, по-моему, с башней туговато, им не сутенерством, а осеменением коров заниматься.

— Хватит разговаривать, — вдруг разозлился Степа. — Будете бизнес брать или нет? Можно подумать, у нас в городе проституция самая основная проблема.

— Да! — в один голос рявкнули «братья».

— Оружие есть?

— Так это, как его… — начал объяснять Роберт.

— А никак и без как, выше газовика не прыгать, азеров и греков мы сами разгоним, узнаю, что у вас боевой ствол есть, голову оторву. Ясно?

— Да! — опять в один голос рявкнули «братья» Рогонян, прислушиваясь к приятным и родным накатам азовской волны на таганрогский берег.

Чем ближе подходило время свадьбы с Самвелом Тер-Огонесяном, тем больше Глория Ренатовна Выщух ощущала внутреннее беспокойство. Она хорошо знала свой город, его мистическую силу, непредсказуемость людей, вместивших в себя слишком сложный кровяной коктейль. Она любила и одновременно боялась Таганрога и его жителей, которые, несмотря на свое бросающееся в глаза грубоватое мещанство, могли в одно мгновение стать экспансивными и маниакальными… Глория Ренатовна выпила три таблетки снотворного и легла, мечтая о желанной и так ее пугающей свадьбе с Тер-Огонесяном. Она уснула вместе с городом, но, вполне возможно, ей так только казалось. Таганрог никогда не спал, у него была трехсотлетняя бессонница.

Опасения Глории Ренатовны подтвердились на следующий день. Все началось со странностей. Самвел вот уже три дня находился по делам в Ростове, и Глория Ренатовна, спасаясь от духоты и зноя, приехала в его загородный дом. Ключи у нее были, а сторож и садовник встретили ее словами восторга: «О! К нам мадам явилась!»

Войдя в большую прихожую-зал, Глория Ренатовна неожиданно наткнулась на два больших раскрытых картонных ящика с одеждой. В этом не было ничего удивительного, Самвел баловал ее красивой одеждой. Но не такой же! В одном ящике она обнаружила пять новеньких и упакованных комбинаций французского производства, это ее поразило. Во-первых, они не подходили ей по размеру, во-вторых, она не любила красное, и Самвел знал об этом, а в-третьих, поверх комбинаций лежал изящный, весь в клепках, кожаный хлыст. Глория Ренатовна кое-что о таких атрибутах слышала. Во втором ящике оказалась кожаная одежда из Испании. В комплект входили мужские шорты с характерным вырезом сзади. «Неужели Самвел извращенец?» — с ужасом подумала она и, поднявшись на второй этаж, увидела на прикроватном столике фотографию. На ней был изображен Самвел в компании с двумя странными на вид личностями кавказско-азиатского типа. Самвел, сонно закатив глаза, стоял между ними в красной комбинации, которая не могла скрыть его могучие мужские достоинства. «02», — сразу же решила Глория Ренатовна, и телефон в спальне Самвела, по воле ее пальцев, нажимающих кнопки, именно так и соединил загородный дом с 02.