Полковник Самсонов был слегка сконфужен. Областная экспертиза установила, что фотография, превращающая Самвела Тер-Огонесяна в гея, на самом деле шедевр фотомонтажного искусства. «Да, — подумал полковник, — усложнили жизнь армянину». Дело в том, что слух о голубизне Самвела уже распространился по городу. Лучшие подруги Глории Ренатовны удовлетворенно вздохнули, по их мнению, восторжествовала справедливость. В конце концов, почему это Выщух, а не они понравились Самвелу? Бог, конечно, за такие ошибки наказывает. Они вполне искренне стали выражать свое сочувствие Глории Ренатовне й не понимали, почему она прервала с ними все отношения, даже при случайной встрече на улице не узнавала, в упор не видела.

«Не в газете же объявление давать, — недоумевал Самсонов, — мол, так и так, уважаемые граждане, наш предприниматель Самвел Тер-Огонесян совсем не педераст, а даже очень наоборот, так, что ли? Интересно все-таки, почему, если человек совершает подвиг, слух об этом не распространяется, надо каждый день сообщать об этом в газете, ставить человеку памятник после смерти, в официальном порядке предписывать чтить этот подвиг, и все равно не то? А если человек известный вдруг провалится в канализацию во время прогулки, то, сколько бы он затем ни совершал подвигов, в памяти народной так и останется на всю жизнь «человеком, который во время прогулки провалился в канализацию»…

На этом месте размышления Самсонова прервали. Без стука, без вызова, с шумом распахнув двери, в кабинет ворвался Степа Басенок, остановился посередине и радостными глазами посмотрел на Самсонова.

— Ну? — Самсонов почувствовал, как эта радость передается ему. — Не тяни, Степан, а то накажу, будешь баланду…

— Стромов, — не дал ему договорить Степан и во всех подробностях рассказал о скупщике краденого Найденове, о выпускнике радиотехнического института Ратушеве и о «неизвестном человеке корейско-китайской внешности».

Самсонов откинулся на спинку кресла, облегченно выдохпул и тихим, даже слегка ленивым голосом проговорил:

— Ну, с Богом, сынки, в атаку. Я сейчас распоряжусь, чтобы освободили камеры от балласта, а остальных увезли в СИЗО. Уверен, к вечеру вы их заполните новыми постояльцами.

Этот день стал черным днем для профессиональной группы воров-домушников высшего шниферского разряда. Первым взяли Вячеслава Ратушева. У оперативников был богатый опыт и продуманная тактика в отношении задержаний, и поэтому Ратушев оказался первым. Высшее образование, незаурядные способности, принадлежность к хорошей интеллигентной семье с традициями способствуют проявлениям искренности в арестованном. С выходцами из рабоче-крестьянского сословия слишком много хлопот, даже приходится применять нетрадиционные методы допроса. С интеллигенцией легче. В Ратушеве совесть и раскаяние проснулись сразу же после того, как он почувствовал на своих руках наручники. Еще по дороге в УВЖ он сказал Савоеву и Басенку:

— Делаю чистосердечное признание, если вы оформляете мне явку с повинной.

— Оформляем, — легко согласился Степа, — можешь начинать признаваться.

В течение дня были задержаны: слесарь авторемонтной мастерской, четырежды судимый тридцатитрехлетний Александр Новиков по кличке Лобастый, двадцатипятилетний безработный, дважды судимый Клим Билибин по кличке Калифорния, шестидесятилетний несудимый слесарь-инструментальщик завода «Гидропресс» Андрей Петрович Полуянов по кличке Комбат, был изъят с любовного ложа на квартире любвеобильной Сильвы Кировой Николай Степанович Лирин, прораб СМУ-2, несудимый, по кличке — без дураков — Паскуда. В доме Виктора Найденова обнаружили многие из украденных вещей, и он также был задержан. В этот же день все, кроме Комбата и Калифорнии, они молчали как партизаны во время допроса, дали показания. Выяснилась кличка «неизвестного» — Хонда, определилась и национальность: «кажется, вьетнамец», уточнился социальный статус: «грамотный вор», но где он находится в данный момент, даже приблизительно никто не знал.

В то время, когда в городе изымалась из свободного обращения и упаковывалась в камеры группа воров-домушников, Самвел Тер-Огонесян снимал с Глории Ренатовны Выщух одежды. Когда она предстала перед ним во всей своей грандиозно-грациозной наготе, Самвел, воскликнув «ооо!», зарылся лицом в ее груди, при этом его макушка слегка доставала до подбородка Глории Ренатовны, и возложил на постель, упав на нее сверху. Через мгновение Глория Ренатовна вскрикнула, радостно застонала и поплыла в неизъяснимом блаженстве.

В это же время в загородной психиатрической больнице Дарагановка обострилось состояние больной Сычевой Софьи Андреевны. Она вскочила на свою кровать ногами и, подпрыгивая на панцирной сетке, радостно кричала:

— Ты ко мне вернулся, она тебя забыла, ты мой, мой, мой!

Затем обессиленно упала на кровать, разорвала на груди ночную рубашку, блаженно улыбнулась и в истоме закрыла глаза. Когда в палату вбежали два санитара, медсестра со шприцем в руке и Мурад Версалиевич, то в их присутствии уже не было необходимости. Софья Андреевна умерла счастливой и любимой.

И в то же время, когда закрывали в камеру последнего вора из далеко не последней воровской группы, когда Глория Ренатовна, уткнувшись лицом в подушку, вскрикивала от наслаждения, когда Софью Андреевну Сычеву, накрытую с головой простыней, на носилках внесли в подвал для ожидания «труповозки» из городского морга, именно в это время на городском вокзале Таганрог-2 сделал двадцатиминутную остановку пассажирский поезд Москва — Новороссийск. Из пятого плацкартного вагона вышел высокий атлет со спортивной сумкой на плече. Саша Стариков оглядел вечерний вокзал и мысленно хмыкнул: «Приехали». Мимо него, выйдя из шестого купейного вагона, прошел мужчина, тоже высокий и мощного телосложения. Несмотря на летнюю духоту, он был в длинном легком плаще, шляпе и темных очках. Саша Стариков не был знаком с Мироновым и поэтому не обратил на мужчину внимания. Мужчина вышел на привокзальную площадь, огляделся и направился к стоянке такси. Вскоре он уже находился в многолюдном и праздном центре города. Миронов смешался с толпой, войдя в нее словно грозный, неуязвимый и до поры до времени законсервированный вирус, внедренный в программу компьютеров, обеспечивающих отсутствие хаоса на земле.

Алексей Васильевич Чебрак посмотрел на умирающего и отстраненно улыбнулся. Его всегда немного забавляло отношение людей к своей смерти. Глупое и вредное отношение. Разве можно оскорблять действие, которое дает тебе счастье, страхом? Страх перед смертью, что может быть противоестественней, разве что любовь к жизни?

Алексей Васильевич вышел из бокса «Ч» в своей подземной лаборатории и спросил у отвечающего за боксовый блок доктора медицинских наук, специалиста по танатологии, вот уже двадцать лет занимающегося изучением людей, находящихся в промежуточном состоянии «жизнь-точка-смерть».

— Как там наша роженица в боксе «У»? Вы уверены, что она умрет при родах, а ребенок через два часа после рождения?

— Да, Алексей Васильевич. — Доктор медицины Сергей Юрьевич Калиничук снял очки и стал протирать их извлеченной из кармана бархоткой. — Приборы показали интенсивную мобилизацию иммунной системы, начался процесс сгорания в крови глюкозы, организм уже испытывает панический стресс, сознание, как всегда, в неведении, но это хорошо, меньше хлопот будет. Ну а ребенок, что ж, ребенок обречен. Мы, конечно, могли бы не дать ему умереть в условиях нашей лаборатории, в любом другом месте это невозможно, но нет смысла. Нельзя оставлять в живых уже фактически умерших в утробе матери.

— Хорошо. — Алексей Васильевич кивнул в сторону бокса «Ч». — А этот когда?

— Бомж-то? Ну-у… — Сергей Юрьевич засмеялся. — Этот парень сопротивляется по полной программе. Еще бы, жил в теплотрассе, а тут такие условия, да пора умирать приспела. — Увидев, что Алексей Васильевич не склонен шутить, Калиничук оборвал свою веселость и доложил: — Агония начнется через два часа, роды тоже. Я проверил, совпадение агонии и рождения идеальное.