После купания, завершавшего торжественную церемонию, Мега наконец остался наедине с Матой. Он лежал на спине, любуясь вечерним небом, и чувствовал, как волна глубокого удовлетворения накрывает его. Что могло быть лучше ощущения, будто все вокруг принадлежит тебе? Что могло быть лучше, чем лежать, глядя на звезды, рядом с верной подругой и чувствовать себя законным вождем большой и счастливой стаи?

Он придвинулся к Мате и слегка пощекотал ее, лениво и вместе с тем чувственно. Мега был не единственным, кто ощутил носящиеся в воздухе флюиды и волнение в крови. Еще накануне побега самцы начали поглядывать на самочек в предчувствии брачного сезона, и в лесу столкновения и драки между ними стали особенно ожесточенными. Устанавливалась новая, жениховская иерархия.

Мега тоже чувствовал, как в нем пробуждается древний инстинкт. Весна действовала и на него, но не на Мату, которая с каждым днем становилась все более замкнутой.

— Если ты хочешь спросить меня кое о чем, Мега, — спокойно сказала Мата, отодвигаясь от него подальше, — то ответ будет отрицательным.

Это заставило Мегу сесть. До сих пор он считал само собой разумеющимся, что, как только настанет срок, именно Мата станет его супругой.

— Дело не в том, что я не люблю тебя, — ласково, но твердо продолжала она. — Люблю, но не в этом смысле. Просто я не собираюсь заводить детей ни от тебя и ни от кого другого.

— Поче… Что ты хочешь сказать? — спросил ошарашенный Мега. — А как же моя династия? Продолжение рода?

— Я же сказала — нет! Я не хочу оказаться в женском гетто среди всех этих неуклюжих мамаш с их огромными животами и набухшими сосками.

— Но это же совершенно естественно! — неуверенно возразил Мега.

— О, я знаю! Так же естественно, как и предшествующее, — с горечью отозвалась она. — Жаль, здесь нет моего отца — он бы рассказал тебе, что он считал естественным. Этот подонок домогался меня, еще когда я была крошкой, и в конце концов насиловал. И не один раз — это повторялось снова и снова… С тех пор я чувствую себя так, словно какая-то часть меня умерла. Конечно, я пыталась забыть, на так и не смогла. И я не выдержу, если ты — или кто-нибудь другой — снова сделает все это со мной. Только не жалей меня, Мега. Я рассказываю тебе все это только для того, чтобы ты знал — дело не в тебе, а во мне.

Слушая Мату, Мега сразу припомнил странную возню, доносившуюся из соседней клетки: сердитые вопли Мародера, всхлипы и жалобные стоны Маты, смешивающиеся с плачем ее матери, тупые удары и пронзительный визг. Как же все это отличалось от того, что Шеба рассказывала ему о своих отношениях с Соломоном! Судя по ее словам, это была не безрадостная случка, а настоящее романтическое увлечение, вкотором соединились в гармонии чудо, наслаждение и страсть.

— Это было давно, Мата, — терпеливо сказал он. — Неужели ты не можешь преодолеть это в себе?

— Ах, если бы я могла, — печально ответила она. — Но боюсь, это невозможно. Эта рана останется со мной на всю жизнь. Мы — хорошие партнеры и друзья, Мега, и этим все сказано. И мне хотелось бы сохранить наши отношения в таком виде, в каком они существуют сейчас. Пожалуйста, прояви уважение ко мне и сдержи себя. Поверь, я отплачу тебе за это сторицей. Суметь сохранить чистоту наших отношений — вот лучшее из испытаний! В самом деле, Мега, если бы я могла допустить до себя мужчину, это был бы ты и только ты. Я просто не могу — в этом все дело. Честное слово, Мега, ничего личного…

«В том-то и беда, — мрачно подумал Мега. — Ничего личного…»

— Почему бы тебе не попробовать другую самку, Мега? — предложила тем временем Мата. — Или всех по очереди? Это твое право — право Вождя. Разумеется, ты не можешь помешать другим самцам обладать ими после тебя, но зато все дети в колонии будут в какой-то степени твоими.

— Там посмотрим,— устало и покорно отозвался Мега.

Лопух выглядел так ужасно, что Филин сразу понял: случилась новая беда. После бойни на Большой поляне кроличий лидер ушел в подполье, постоянно кочуя из одной глубокой норы в другую. Филину потребовалось четырежды посылать сигналы по сети ОСПЛ, прежде чем ему удалось договориться о встрече с главным кроликом.

. Для встречи Филин выбрал небольшую группу деревьев на вершине некрутого холма в некотором отдалении от леса. Норки заглядывали сюда исключительно редко. К тому же в центре рощи было углубление, которое, как рассеянно подумал Филин в самый первый раз, когда он только его обнаружил, прекрасно подходило для секретных встреч. На случай, если какой-нибудь норке взбредет в голову все-таки наведаться сюда, Филин заранее отыскал самый удобный сук, с которого хорошо просматривались серовато-коричневые поля, отделяющие холм от опушки Старого Леса.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец кролик показался вдали. Он был один. Нервно оглядываясь по сторонам и петляя, Лопух скакал через поле.

Когда кролик приблизился, Филин ничего не сказал, ожидая, что Лопух заговорит первым.

— Маргаритка погибла-, — надломленным голосом произнес Лопух. — Норки поймали ее и стали пытать. И я ничего не сделал, чтобы помочь ей. Это самое ужасное… Я как сейчас слышу ее крик… Но что я мог сделать!? — жалобно закончил он.

— Ничего, — негромко отозвался Филин. — И не ты один. Мало кто из нас всостоянии что-либо предпринять.

«А тех, кто хочет действовать, еще меньше», — мрачно подумал он, вспоминая последнее заседание Общества Памяти Полевой Мыши.

Из глаз Лопуха покатились слезы. Он выглядел осунувшимся и похудевшим; даже его знаменитая задница, казалось, стала намного меньше, а рана на плече все еще не зажила. За то недолгое время, что они не виделись, Лопух ощутимо состарился, и его усилившееся сходство с ДД испугало Филина.

— Лесное Уложение и Билль о Правах Существ! — всхлипнул Лопух. — Они должны были сделать наш мир совсем иным, превратить его в королевство любви и согласия, где нет места таким существам, как норки. И вот как раз в тот момент, когда я собирался ввести их официально, все рухнуло, все погибло, и моя возлюбленная Маргаритка — тоже.

Кролик жалобно поглядел на Филина со дна ложбинки.

— Все наши усилия, все наши труды — ее и мои — все насмарку! А ведь мы жили и работали только ради этого. Где же на свете справедливость?! — воскликнул он надтреснутым голосом и сжал голову лапами.

Разумеется, Филин не мог не сочувствовать кролику, потерявшему подругу, но вместе с тем хорошо понимал, что крольчиху не вернешь, и не видел смысла вот так погрязать в эмоциях. Впрочем, ему хватило такта не сказать все это вслух.

— А когда ты спасся с Большой поляны? — напомнил он Лопуху, который в отчаянии заламывал лапы. — Разве это не справедливость? И как быть со справедливостью естественного — той самой, о которой вы все время толковали?

— В норках нет ничего естественного, — сухо отрезал Лопух, и в его глазах вспыхнула ненависть.— Они — самые противоестественные существа из всех, с кем я только сталкивался в своей жизни!

— А мне кажется, что они — как и все мы — просто стараются быть самими собой,— заметил Филин.

— Проклятыми хищниками — ты хочешь сказать! — с горечью выпалил Лопух. — Вот кем они стараются быть! Никто из травоядных не посмел бы проявить столь откровенное пренебрежение к правам других живых существ, в особенности к основному их праву — праву на существование. Неужели ты не видишь, как меняется наш лес?

— Вряд ли дело обстоит так плохо,— запротестовал Филин. — В конце концов, нас осталось довольно много…

— Ты имеешь в виду — много хищников, — быстро возразил Лопух. — Но мы, кролики, уже потеряли десятки своих товарищей. Маргаритка, Травобой, Черничка…— Он назвал еще дюжины две имен.— Ты сам видел, как ушли ласки и горностаи. Да и кому, как не тебе, лучше других знакомы звуки, сопровождающие внезапную смерть: мягкий удар, сдавленный писк, предсмертный хрип, а потом — тишина, страшная тишина…