В результате Филин просидел на своем председательском сучке примерно полдня. К счастью, Филин, имевший удовольствие наблюдать Лопуха за работой, уже начал постигать искусство повернуть дело так, чтобы вынесенное решение непременно оказалось в твою пользу. Трюк был предельно простым, но требовал недюжинного гражданского мужества: кроликов можно было взять на измор, заставив их сидеть до победного (для тебя) конца, или по крайней мере до тех пор, пока количество твоих соперников не уменьшалось настолько, что ты мог быть уверен в победе твоей фракции. Только уловив этот момент, можно было смело переходить к голосованию.

С самого дня захвата власти Психо твердил Меге, как важно им не испортить отношений с Хранителем.

— Может, он действительно наш враг, и норки должны знать об этом,— подчеркивал он,— но, пока мы не освободились, это мы зависим от него, а не наоборот. Чтобы массы не пострадали, нам необходимо заигрывать с ним, а тебе надо издать недвусмысленный приказ: «Не расстраивайте Хранителя!»

Норки послушно исполняли приказ Меги, и никто не смел предпринять ничего враждебного в отношении Хранителя, однако что толку? После неожиданной кончины Рамсеса дисциплина упала, и в этом разброде даже самые тупые норки видели: Хранитель что-то подозре-

вает. Несомненно, он заметил, как изменился статус его любимцев — бывших Старейшин. Молчаливые и вялые, они больше не бросались к решетке, чтобы первыми приветствовать его, а все усилия человека, пытавшегося разжечь в них прежнее подобострастие, ни к чему не привели.

Вскоре события стали развиваться стремительно, причем ситуация все ухудшалась. Выходы на игровую площадку большую часть времени оставались закрытыми, клетки никто не убирал, еду Хранитель грубо швырял прямо сквозь проволочную сетку. Уборная была в жутком состоянии, но Хранителя это, казалось, не беспокоило. В довершение всего он начал пропускать кормления, и норки сидели полуголодные.

Глядя на игровую площадку, Мега обратил внимание еще на одно обстоятельство, которое, возможно, насторожило Хранителя. Освободившийся от власти Старейшин молодняк творчески развил сорвавшееся с языка Психо неосторожное замечание насчет «веселых паршивцев», объединившись в новые хулиганствующие группировки. Подростки обоего пола развязно фланировали по площадке, задирали друг друга и пачкали где только могли. Их неухоженный вид, неаккуратность и постоянная агрессивность ужасали родителей, в то время как молодняк настаивал, что это просто новый стиль. Они этот стиль разрабатывали и пестовали с особым тщанием. Макси, будучи приверженцем аккуратности и чистоты, даже предлагал «начесать соплякам холку», однако Мегу неожиданно поддержала Мата, выступившая сторонницей самостоятельного развития молодежной субкультуры. Меге же очень нравилось, что его молодые последователи хотят утвердить собственную индивидуальность и проявить свое подлинное «я».

Но в это утро, слушая регулярный доклад о состоянии дел, он уловил в голосе Макси новую тревожную нотку. Его военный советник начинал хорошо, даже очень хорошо. После того как предложение Макси о массовой казни Старейшин было отвергнуто, он скрупулезно и точно выполнял приказы своего Вождя, ни разу не усомнившись в них и не оспорив. После убий– ства Рамсеса все шуточки на его счет прекратились моментально, и Макси, обретя добавочную порцию уверенности, погрузился в задачу превращения норок в военную силу, с которой пришлось бы считаться. Он спал, ел и дышал с этой идеей, благо она была его собственной, и дело двигалось. В первое время Макси приносил исключительно оптимистические доклады, с энтузиазмом рассказывая, как проходит подготовка норок к жизни во «внешнем мире», однако вскоре Макси начал жаловаться, мол, молодняк становится все более неуправляемым. Последнее его сообщение оказалось наиболее мрачным.

— Осмелюсь доложить, мой Вождь, — жалобно сказал он, теребя усы, как всегда делал в затруднительных случаях, — норки перестают меня слушаться. До сегодняшнего дня это выражалось, главным образом, в вызывающем поведении, но боюсь, еще немного, и мы будем иметь дело с полновесным мятежом. Если не предпринять решительных мер, Мега, крышку с котла сорвет.

— Ты что, позабыл о своей обязанности сидеть на этой крышке? — резко перебил его Мега и тут же поймал себя на том, что впервые заговорил с Макси таким тоном. Это могло означать только одно — он тоже нервничал.

Пожалуй, не мешает посоветоваться с Психо.

— Пойми меня правильно, Мега, — твой призыв к свободе послужил нам прекрасным подспорьем в деле свержения власти Старейшин, — сказал Психо мрачно. Этот разговор с Вождем он предвидел, и нельзя сказать, чтобы он ждал его с нетерпением. — Конечно, моя песня о хреновине и штука с Рамсесом тоже сыграли свою роль, однако чаша весов склонилась на нашу сторону, потому что мы смогли предложить массам что-то новое. И твоя выдумка насчет свободы оказалась очень кстати. Это было умно, Мега; ведь свободы нет и никогда не будет. Но кого это волнует? Обещания дают только затем, чтобы их потом нарушать. Пока массы носятся с идеей освобождения, мы потихоньку правим, разве не

так? Если ты интересуешься моим мнением, то вот оно: дать массам новую игрушку, на которой они могли бы сосредоточить свою энергию.

Как и Макси, Психо сильно изменился после переворота. Он был весьма благодарен Меге, и его благодарность проявлялась в том, что он бродил среди норок, прислушивался, приглядывался и запоминал все разговоры, отмечал все подозрительные высказывания и порожденные завистью выражения недовольства и был в курсе всех подводных течений и скрытых тенденций. Психо казался вездесущим; никто из обитателей вольера и раньше не мог быть уверенным, что маленький негодяй не подслушивает их разговоры; теперь же, когда он перестал быть парией, не имеющим ни веса, ни влияния, даже сторонники Меги замолкали, лишь только замечали его поблизости. Тем не менее беспечные или слишком увлеченные спором всегда находились; к таким Психо умело подбирал ключик и выкачивал из них столько сведений, сколько было возможно. Полученную информацию либо передавал Вождю, либо запоминал, и в его безобразной остроконечной, как клин, головке хранилось уже несколько десятков досье, которые все пополнялись.

Но в последнее время и Психо все чаще сталкивался с фактами, не располагающими к спокойствию.

— Боюсь, Макси прав, — продолжал Психо, нервничая, ибо понимал, что его сообщение не может обрадовать Мегу. — Разумеется, большинство норок из старшего поколения продолжает тебя недолюбливать, но для нас это не новость. Важно другое: с каждым днем их недовольство растет. На данном этапе я не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что вокруг Старейшин сплачиваются заговорщики.

Мега нахмурился. Заговор? Пожалуй, Макси будет рад об этом узнать. Военный советник давно жаловался, что ему не нравится, как эти извергнутые из общества не-норки молча бродят по игровой площадке. Они слишком на виду, говорил он.

Потом Мега отвлекся мыслью, насколько странен и противоестествен его союз с Психо. Особенно ему не

давал покоя разговор, который состоялся у него с Макси некоторое время назад.

«Ты считаешь, нельзя иметь дело с этим недоноском?* — напрямую спросил Мега.

«Нет, если ты так ставишь вопрос, босс, — ответил Макси, и было видно, что грубоватая откровенность Вождя смутила его. — Он нам чужой, если ты понимаешь, что я имею в виду».

«Может быть, ты и прав, Макси, но он нужен нам, он слишком умен. Впрочем, моя безопасность — в твоих лапах, именно тебе придется смотреть, чтобы Психо не нанес удара в спину».

«Насчет этого можешь не беспокоиться, босс», — пробасил Макси и улыбнулся, весьма довольный тем, что у него есть чем заняться.

— Но наше-то поколение по-прежнему на нашей стороне, разве не так? — прервал Мега затянувшуюся паузу.

— Боюсь, и здесь мне нечем тебя порадовать, — с еще большим трепетом ответил Меге специалист по импровизациям. — И это самое неприятное. Молодые говорят, что наша помойка развалилась слишком быстро, и хотят выбраться отсюда как можно скорее. Теперь же, сейчас! Мне это не нравится, Мега.