Филину не пришлось жалеть о потраченном времени, когда на следующий вечер лис представил его своей супруге. Да и наблюдать за тем, как Фредди играет с лисятами, ему было приятно.

Как бы там ни было, он испытывал к Фредди особенное расположение, когда они добрались до Карьера, на дне которого уже сгущалась темнота. Обоим казалось, что лучшего места для серьезного разговора не найти во всем лесу. Тем не менее Филин время от времени нервно вздрагивал, и влажный ночной холод был здесь ни при чем. Если Фредди предал его, то это, скорее всего, должно было выясниться здесь же, в каменоломне, и он вздохнул с облегчением, когда никакой засады на месте встречи не оказалось. К тому же Фредди тепло поблагодарил его за подсказку насчет кроличьего садка, и Филин совсем расслабился.

— Ты хотел объяснить мне, почему ты решил уйти.

— Что было самого плохого в твоей жизни? — вдруг спросил лис, и Филин озадаченно замолчал. Он как-то не думал о таких вещах и не был готов ответить на этот вопрос. Впрочем, Фредди не нуждался в его ответах.

— Для меня самым худшим всегда была травля лисиц, — продолжал он. — Для всего нашего племени это самое скверное, что может с нами случиться. Представь себе, ты живешь себе спокойно, потихоньку занимаешься своими делами и ничто-то тебя не заботит, кроме безопасности твоей норы, дичи насущной и вопросов продолжения рода. Все очень хорошо, все налажено, так что иногда даже позволяешь себе всякие невинные развлечения… И вдруг из-за холма вылетает свора разъяренных гончих и люди верхами. И все они против тебя, а ты один, и рядом никого.

Филин удивленно уставился на Фредди. Он никогда еще не видел своего друга таким взволнованным.

— Конечно, если быть до конца откровенным, приятно потягаться с таким сильным соперником, особенно если уверен, что, когда станет по-настоящему туго, можно будет вильнуть хвостом и сбить погоню со следа каким-нибудь подходящим способом. Если действовать трезво, с холодной головой, от охотников можно просто убежать. Но вместе с тем ты знаешь: одна ошибка, один неверный поворот или случайное падение — и тебе конец. И чем старше становишься, тем меньше у тебя шансов победить в этой гонке.

Он снова посмотрел на Филина в упор, хотя это никогда не было ему свойственно.

— Самая скверная штука, Фил, это отсутствие уверенности, когда не знаешь, что будет завтра с тобой самим и со всем тем, ради чего ты столько времени трудился не покладая сил… Не надейся на щелкунов, они остановили копалки, но что они сделали для того, чтобы запретить охоту на лисиц?

Филин всегда считал, что у людей есть достаточно причин, чтобы охотиться на Фредди и ему подобных.

Взять хотя бы опустошительные налеты на курятники… Лисы нарушали слишком много правил, чтобы любое живое существо — будь то человек или распоследняя лесная мышь — могло чувствовать себя комфортно по соседству с ними.

— Тяжело вам приходится? — спросил он, прибегнув к этой нейтральной фразе, чтобы что-нибудь сказать.

— Не то слово, Фил, не то слово…— мрачно отозвался Фредди. — И опасность грозит нам даже в самых глухих уголках. Вот почему мы, как и многие другие лисы, решили, что жить рядом с человеком намного безопаснее, чем стараться избегать его любой ценой. Как ни парадоксально это звучит… В наши дни все больше лисьих семейств переселяются на окраины больших человеческих колоний, которые называются городами. Известно ли тебе, Фил, что у людей в городах так много еды, что они ее выбрасывают? И какой еды!.. Экзотические сорта мяса, острые соусы, морская рыба, какая-то очень вкусная штука, которая называется сыр, сахарные косточки, требуха… да всего и не перечислишь! Люди в городах специально собирают всю эту ненужную снедь в такие большие железные ящики, и это, как ты понимаешь, весьма устраивает нас, лис.

— Звучит неправдоподобно, — заметил Филин, имея в виду буквальное значение этого слова. Ему всегда казалось, что большие поселки людей, которые Фредди назвал городами, это настоящий кошмар. — Впрочем, ты, наверное, уже все решил, так что тебя и отговаривать-то не стоит…

— Мне лично будет очень нелегко оставить лес, — признался Фредди. — Но я должен думать о детях, Фил. Они просто бредят яркими огнями, уличной жизнью, контейнерами с едой… Нет, конечно, жизнь в городе наверняка не подарок — взять хотя бы те же грохоталки, которых в городах наверняка тысячи и тысячи, но зато там не охотятся на лис, и это перевешивает все. Вот почему лисы в наши дни все чаще повторяют: «Если нельзя победить их, значит, нужно

к ним присоединиться». — Он длинно вздохнул. — Мир меняется, Фил, и лес меняется вместе со всем остальным. И дело не только в норках. Все процессы идут в десятки раз быстрее. И с каждым днем будет все труднее и труднее хранить верность старым традициям. Ты и сам это знаешь…

Он замолчал, печально поглядывая на Филина, но тот был слишком потрясен, чтобы что-нибудь сказать.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, Фил. Я никому не рассказывал об этом. О моей матери… как я видел ее в последний раз. — Он помолчал. — Я был очень мал тогда. Как-то раз нас разбудили звуки приближающейся охоты. «Мамочке придется выйти по важному делу,— сказала она нам, четырем несмышленым лисятам. — А вы обещайте, пока меня не будет, сидеть тихо-тихо. И, что бы ни случилось, вы должны помнить, что мама вас любит».

Я до сих пор помню ее силуэт на фоне входа в нору. Она выглядела так, как будто сердце у нее разрывается. Раньше мы никогда не видели маму по-настоящему испуганной, но теперь… Я разглядел в ее взгляде страх и отчаяние и почему-то сразу понял, что больше ее не увижу.

Мы сбились в кучу в самой глубине логова и сидели тихо, как она велела. Сначала земля тряслась и дрожала, потом все стихло, а мы все ждали и ждали, но мама так и не вернулась. Теперь-то я, конечно, понимаю, что она отвлекла охоту на себя, но тогда я думал только о том, как могла мама бросить нас одних? Отец очень старался заменить нам ее, но он не мог дать нам настоящей материнской любви, в которой мы четверо так нуждались. Это была большая потеря, и довольно долгое время нам было очень тяжело.

— Это ужасно, Фредди,— сказал Филин.— Как жаль, что люди травят лисиц, а не норок.

— В самом деле, — отозвался Фредди и злобно оскалился.

Он долго думал, прежде чем решиться предать норок. Он тщательно взвесил все варианты, но убийство золотой иволги произвело на него устрашающее впечатление. Это была бессмысленная, нерассуждающая жестокость, убийство ради убийства. Сам Фредди никогда не поступал таким образом, разве что ему удавалось забраться в курятник. Тогда, опьянев от крови, он тоже убивал направо и налево, но даже в минуты полного неистовства он не забывал о возможном возмездии. Норки же не боялись никого и ничего…

Хватит, решил в конце концов лис, он сыт норками по горло. При этом Фредди нисколько не раскаивался и не искал способа искупить свою вину. Он сотрудничал с норками потому, что это казалось ему правильным, да, строго говоря, общение не носило столь тесного характера, как считал кое-кто в лесу. Просто лис сообщил им кое-какие незначительные сведения, а в обмен получил возможность жить мирно и спокойно со своей семьей. Зато теперь Фредди нашел прекрасную возможность обелить свое имя. Больше того, в случае удачного стечения обстоятельств он надеялся одним ударом причинить как можно больше вреда самым ненавистным ему существам: собакам, людям, норкам. У него были все основания считать, что в случае опасности норки будут сражаться за свою землю и за свою судьбу до конца. Значит, стая собак пойдет на стаю норок, а люди окажутся в самой середине этого чудовищного сандвича. Только ради одного этого стоило попробовать осуществить его план.

— Что, если на колонию норок наткнутся не твои безвредные щелкуны, а охотники? — спросил лис.

Филин потрясенно молчал.

— К-как? — выдавил он наконец, пытаясь привести в порядок свои мыслительные способности.

— Я приведу охотников на Плато, — небрежно отозвался Фредди и, лихо облизнувшись, осклабился во всю ширину своей пасти.