Филипп обратился к Фронтеньяк, съежившейся у двери.

– Спуститесь на кухню. Найдите что-нибудь металлическое, длинное, толщиной с мой палец – кочергу или заточенный прут. Положите его на угли, раздуйте огонь и раскалите металлический кончик докрасна. Принесите мне прут и угли. И еще – надо найти в доме хоть немного виски.

Фронтеньяк повиновалась лишь после того, как принцесса в знак согласия кивнула.

Филипп повернулся к принцессе.

– Где тот паж, который привел меня сюда? Отправьте его в мой дом, пусть приведет Сюзанну. Она должна взять мой ящик с медикаментами. В нем хватает лекарств, способных унять кровотечение и предотвратить загноение.

Он подошел к окну и глянул вниз.

– Ему нужна вооруженная охрана. На улицах сейчас – настоящий сумасшедший дом.

Он вернулся к кровати и, притронувшись к руке Анны-Марии, невольно отдернул руку, ощутив ледяной холод ее пальцев. Ее ногти от потери крови стали почти синими.

– Если нам удастся до его возвращения сохранить в ней жизнь, я, может быть, смогу спасти ее.

Принцесса шагнула к двери.

– Паж!

Когда он появился, она быстро дала ему указания и вернулась.

– Лекарства принесут через полчаса.

Филипп отошел к окну убедиться, что юноша уже в пути, но сразу вернулся, услышав, что дыхание Анны-Марии стало более судорожным.

Принцесса низко склонилась к ней:

– Не умирайте, Корбей. Вы слышите? Не сдавайтесь! – Страстность ее голоса поразила Филиппа. Что произошло между ними, что победило обычную сдержанность принцессы?

В дверь осторожно постучали, и в комнату вошла Фронтеньяк, неся перед собой на вытянутых руках железный поднос с пылающими углями и раскаленным острым прутом.

– Хорошо. Поставьте поднос на камин. – Он подошел к камину. Принцесса двинулась следом. Филипп раздул угли, помешал их кочергой и, вернувшись к кровати, безо всяких церемоний обратился к Великой Мадемуазель:

– Отошлите Фронтеньяк вниз, чтобы она дожидалась ящика с медикаментами, и закройте дверь.

В обычных обстоятельствах за такую наглость в обращении с принцессой не сносить бы ему головы. Но сейчас она покорно передала распоряжения Филиппа фрейлине и заняла место возле него.

– Чем я могу помочь?

– Мне действительно нужна ваша помощь, но я боюсь, что вы можете упасть в обморок. Если стрела задела артерию, то, стоит мне вытащить наконечник, хлынет кровь. Я не могу терять ни секунды, обрабатывая рану.

Она с вызовом ответила:

– Мне доводилось видеть кровопролитие не меньше вашего, сир, и еще ни разу я не падала в обморок. – Она указала на грудь Анны-Марии. – Эта стрела предназначалась мне. Ваша жена встала на ее пути, чтобы закрыть меня. Я сделаю все, что необходимо, чтобы помочь вам спасти ее. Вы можете положиться на меня.

Он кивнул:

– Хорошо. Оторвите от простыни несколько полос для перевязки, а потом держите ее покрепче.

Филипп нагнулся пониже, чтобы внимательно осмотреть изуродованную руку Анны-Марии. Он совершенно не был уверен, что его попытки не ухудшат положения, однако нельзя было терять времени. Он видел, что с каждым ударом сердца жизнь вытекает из нее.

Великая Мадемуазель быстро порвала на полосы две наволочки и сложила их на постель.

– Готово. – Она обогнула кровать и вытащила подушки из-под головы Анны-Марии. Нагнувшись вперед, она прижала плечи потерявшей сознание женщины и ухватилась за безжизненную неповрежденную руку.

Филипп вытащил раскаленную кочергу из углей.

– Начнем?

Она кивнула.

Сначала надо было избавиться от древка стрелы. Филипп поднес к нему красно-оранжевый кончик кочерги, и оно, потрескивая, сгорело, выпустив клубы ядовитого дыма.

– Рука пробита насквозь. Первым делом я освобожу ее от острия и прижгу рану. Держите ее крепко. Она может дернуться, когда я притронусь к телу кочергой.

Он подсунул пальцы под приколотую руку и резко дернул вверх. Кровь была скользкой и липкой, но рука легко высвободилась. Из дыры в ладони кровь алой струей хлынула ему на рубашку. Крепясь, Филипп ткнул раскаленный дымящийся прут глубоко, прямо в рану.

Неожиданно ее пальцы крепко обхватили кочергу. Глаза Анны-Марии мгновенно открылись, огромные и глубокие, само олицетворение страдания, губы разлепились, выпуская сдавленный хрип. Потом глаза закатились, и она обмякла. Запах опаленной плоти тошнотворно-сладкой волной распространился вокруг кровати, вызывая в его памяти знакомый запах сражений.

Принцесса сотрясалась в рыданиях, но не оставила свой пост.

Увидев, что кровь уже не течет из почерневшего места, он осторожно пощупал руку возле раны. Стрела задела кость и, очевидно, порвала артерию.

– Кровь здесь не течет. Но вы не накрывайте пока руку, чтобы я мог взглянуть на нее после того, как разберусь со стрелой.

Он подтянул к себе поднос с углями. Кочерга зашипела, когда он сунул ее в самую гущу пылающих углей.

Филипп сел в кресле, ожидая, пока кончик прута вновь раскалится докрасна. Несмотря на все сложности, которые Анна-Мария внесла в его жизнь, он с ужасом думал – неужели ему придется жить без нее? Вдруг его попытки помочь ей лишь ускорят ее смерть?

Поворачивая прут в углях, он откровенно сказал:

– Сейчас самое страшное. Я не могу точно сказать, застрял ли наконечник в ребрах или прошел глубже. Если наконечник стрелы проник в сердце, она умрет в ту же секунду, как я его вытащу. – Филипп отпустил прут и наклонился вперед. – Может быть, нам лучше подождать и не трогать ее. Я постараюсь найти врача.

Великая Мадемуазель подошла к Филиппу и почти спокойно заговорила:

– Мы оба знаем, что она не доживет до врача. – Ее голос стал почти нежен. – Не мучайте себя, Филипп. – Тут она вновь перешла на повелительный тон: – Вы должны вынуть стрелу. Это единственный шанс. Если у нее задето сердце, она в любом случае умрет. Но, во всяком случае, надо попытаться. Приступайте!

Он вытащил дымящийся инструмент из углей и, подойдя к кровати, протянул его принцессе.

– Возьмите это. Мне понадобятся обе руки, чтобы вытащить стрелу. Молите бога, чтобы наконечник не отломился.

Он стиснул древко стрелы и осторожно слегка его потянул. Из отверстия, в котором торчала стрела, выплеснулась кровь.

– Она слишком глубоко застряла, чтобы свободно выйти. Я попробую ее покрутить. – Он с усилием попытался повернуть стрелу, но та и не пошевельнулась. Другое, более мощное усилие слегка покачнуло стрелу. Теперь в ответ на его осторожный нажим стрела пошла чуть легче.

– Надо поворачивать и тащить одновременно. Держите кочергу наготове и правой рукой упритесь в ее плечо. Я дерну на счет «три». – Пальцы обеих рук сомкнулись вокруг коротенького древка, он начал считать вслух: – Один… два… три!

Все туловище Анны-Марии поднялось, когда он изо всех сил дернул вверх упрямую стрелу, повернув ее при этом. Ее спина оторвалась от кровати, прежде чем стрела уступила-таки их усилиям. Затем Анна-Мария обессиленно рухнула на кровать, а он бросил окровавленную стрелу рядом с ней и потянулся за раскаленным прутом. Тупой красный кончик зашипел, когда он опускал его в рану, но, уйдя вглубь, почти тут же остановился.

На этот раз Филипп не почувствовал отвратительного запаха.

– Стрела прошла неглубоко.

Слава богу, она жива, он не погубил ее!

Филипп осторожно приложил ухо к груди Энни и услышал частое, слабое биение ее сердца.

– Она будет жить.

Филипп упал в кресло возле кровати. Губы его бессвязно шевелились в благодарственной молитве.

Осторожно, чтобы не побеспокоить Анну-Марию, Великая Мадемуазель поднялась с подушек и подошла к окну. Она посмотрела на бурлящий внизу хаос и вздохнула:

– Все еще не кончилось. После того, что произошло сегодня, ни один из моих приближенных не может чувствовать себя в безопасности. Вам надо ее спрятать, увезти в надежное место – до тех пор, пока я не узнаю, как Мазарини намерен отомстить.

Внезапный стук в дверь заставил их обоих подпрыгнуть от неожиданности.