Продолжая перелистывать дневник, Роджер пришел к выводу, что его писали два разных человека; точнее, одна рука, но некоторые записи были сделаны как бы от себя, а другие под диктовку. Разница ощущалась не столько в формулировках, сколько в тоне.

Нет, что-то тут не то. Или и в самом деле писали два человека, или у отца Маркворта серьезные проблемы психического свойства.

Роджер задумался, можно ли каким-то образом использовать дневник против Маркворта. Скажем, прийти с дневником к королю, присовокупив к нему то, что было известно самому Роджеру: что какой-то монах, а вовсе не поври убил аббата Добриниона и что барона Бильдборо тоже убил человек, имеющий отношение к церкви, а не дикий зверь.

Нет, его слова будут восприняты как вздор, даже если в качестве доказательства он представит дневник. Роджер поискал еще какие-нибудь отрывки о короле, но отец Маркворт был очень осторожен в выражениях; никаких намеков на предательство или умысел против короны, просто философские рассуждения. Это не доказательство, одна болтовня.

Зато еще кое-что привлекло внимание Роджера: снова и снова Маркворт упоминал о каком-то озарении, о голосе внутри, о направляющей руке. Складывалось впечатление, будто отец-настоятель думает, что с ним напрямую говорит Бог и что сам он единственный в мире представитель Высшего Существа.

Эта мысль снова заставила Роджера содрогнуться; замеченное прежде теперь выглядело совершенно иначе. Что может быть опаснее человека, возомнившего себя представителем Бога?

Он положил дневник на столик и покинул спальню.

Теперь оставалась лишь одна, запертая дверь. Подозрения Роджера усилились, когда стало ясно, что на ней установлены три отдельных замка. Более того, на двух из них обнаружились ловушки по типу «игла-пружина».

Потратив немало времени на изучение ловушек, Роджер приступил к делу, орудуя зубочисткой и выводя ловушки из строя таким образом, чтобы потом можно было легко вернуть их в прежнее состояние. Поняв, сколько он потерял на них времени, Роджер тяжело вздохнул и все же, прежде чем приступить к замкам, тщательно проверил, не пропустил ли еще чего-нибудь. Наконец дошла очередь и до замков, с которыми он, как обычно, справился без труда.

Комната оказалась почти пуста, если не считать нескольких подсвечников, большой раскрытой книги и вырезанного на полу странного узора. Сердце Роджера бешено заколотилось, дыхание участилось, а по спине побежало неприятное покалывание. Здесь была совершенно жуткая аура — холод, тьма духа, чувство полной, всеобъемлющей безнадежности. Его так и тянуло поскорее уйти, и все же он набрался мужества и взглянул на название книги. «Колдовские заклинания». Роджер тут же покинул комнату, а когда закрыл дверь, то несколько долгих минут простоял, прислонившись к ней и дожидаясь, пока перестанут дрожать руки, чтобы можно было заняться замками.

Теперь оставалось лишь осмотреть приемную и огромный письменный стол со множеством выдвижных ящиков, в надежде обнаружить хоть там что-нибудь стоящее.

— Он, должно быть, где-то здесь, брат, — извиняющимся тоном произнес магистр Мачузо, полноватый невысокий человек с румяными и такими округлыми щеками, что в них почти утопал крошечный нос. С этими словами он повел брата Фрэнсиса по кладовым, но молодого человека, которым тот интересовался, нигде не было. Магистр как раз шел на вечерню, когда Фрэнсис задержал его под предлогом неотложного дела. — На этой неделе Роджер Биллингсбери должен работать в кладовых.

— Прошу прощения, магистр Мачузо, — вежливо поклонившись, с улыбкой сказал Фрэнсис, — но у меня такое впечатление, что здесь его нет.

— Само собой! — Мачузо смущенно засмеялся. — Ох, я стараюсь держать их в узде, но, сам знаешь, по большей части они здесь надолго не задерживаются. Заработают на выпивку или курительный табак — и поминай как звали. Все сельские жители наслышаны о нашем великодушии и знают, что им ничего не будет, если они сбегут. Я даже возьму их обратно, когда спустя несколько недель они придут снова и будут умолять, чтобы им дали работу. — Жизнерадостный магистр снова рассмеялся. — Если уж Божьи люди не станут прощать людям их слабости, то кто тогда станет?

Фрэнсис сумел заставить себя улыбнуться.

— Деревенские жители, вы сказали. Этот Роджер Биллингсбери… Он из деревни Санта-Мер-Абель? Вы знакомы с его семьей?

— На второй вопрос уверенно отвечаю «нет» и, наверно, то же самое и на первый. Я знаком с большинством жителей… конечно, из самых почтенных семей… но не знаю никаких Биллингсбери. Если не считать юного Роджера, конечно. Хороший парнишка. Старательный, ловкий такой. И не дурак.

— Он сказал, что он из этой деревни? — продолжал допытываться Фрэнсис.

Мачузо пожал плечами.

— Может, и так. По правде говоря, я мало обращаю внимания на такие детали. Во время войны многие были вынуждены покинуть родные места. Некоторых деревень просто больше нет. И если юный Роджер заявляет, что он из Санта-Мер-Абель, с какой стати я стану допрашивать его?

— Конечно, конечно. — Фрэнсис снова поклонился. — Вы этим вовсе не должны заниматься, магистр Мачузо. Уверен, что, если бы все мы в Санта-Мер-Абель относились к своим обязанностям столь же добросовестно, как магистр Голвай Мачузо, жизнь отца-настоятеля была бы несравненно легче. — Общительный толстяк снова рассмеялся. — А куда еще мог отправиться юный Биллингсбери, не знаете?

Мачузо задумался, но затем покачал головой и беспомощно развел руками.

— Если он не сбежал, то наверняка вернется в кладовые. Говорю тебе, он усердный малый.

Фрэнсис от всей души надеялся, что Роджер не покинул Санта-Мер-Абель. Если подозрения Фрэнсиса имеют под собой почву, Роджер избавит его от некоторых очень назойливых проблем. Он попрощался с Мачузо и вернулся к себе, где хранил камень души, который аббат подарил ему из личной коллекции. Нужно произвести собственное расследование, и побыстрее.

В ящиках вопреки ожиданию лежало совсем немного: скомканный кусок бумаги с одним из первых набросков указа, осуждающего магистра Джоджонаха, где упоминались какие-то таинственные «незаконное вторжение и бегство», и еще одна бумага о том, что заговор внутри аббатства по-прежнему существует. К великому огорчению Роджера, в письменном столе не обнаружилось ни одного потайного отделения, хотя, по его мнению, они должны были существовать. Однако время истекало, пора было уходить. Он направился к двери, в последний раз оглядел комнату, чтобы удостовериться, что в ней все так, как было, и выскользнул в коридор.

И только повернулся, чтобы закрыть дверь, как голос из полумрака произнес:

— Запри замок.

Юноша замер на месте, словно обратившись в камень. Только взгляд метался туда и обратно, ища путь к отступлению. Волны паники нахлынули на него, и все же он лихорадочно пытался придумать какую-нибудь правдоподобную историю. Уголком глаза он заметил движение в стороне, повернулся и оказался лицом к лицу с человеком, который держал в руке палку от его метлы.

— Странный инструмент для того, кто должен работать в кладовых, Роджер Биллингсбери, — сказал брат Фрэнсис.

По белой веревке, которой была подпоясана темная ряса, Роджер догадался, что перед ним монах довольно высокого ранга, возможно послушник.

— Мне велели прийти сюда и убраться…

— Тебе велели работать в кладовых, — перебил его Фрэнсис, не имея ни времени, ни желания слушать подобные глупости.

Он только что использовал камень души, дух его воспарил над коридорами аббатства и по счастливой случайности заглянул в приемную отца-настоятеля, где и обнаружил, к своему крайнему изумлению, юного кухонного подручного, склонившегося над письменным столом.

— А-а, ну да-а-а… Но брат Йохимелд…

— Хватит! Ты Роджер Биллингсбери? — спросил Фрэнсис. Роджер кивнул, лихорадочно обдумывая, что делать. Можно ударить монаха метлой и броситься бежать; тот хотя и был выше него, но не выглядел сильным. — Откуда ты?