1941 ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ Хмуро тянется день непогожий. Безутешно струятся ручьи По крыльцу перед дверью прихожей И в открытые окна мои. За оградою вдоль по дороге Затопляет общественный сад. Развалившись, как звери в берлоге, Облака в беспорядке лежат. Мне в ненастьи мерещится книга О земле и ее красоте. Я рисую лесную шишигу Для тебя на заглавном листе. Ах, Марина, давно уже время, Да и труд не такой уж ахти, Твой заброшенный прах в реквиеме Из Елабуги перенести. Торжество твоего переноса Я задумывал в прошлом году Над снегами пустынного плеса, Где зимуют баркасы во льду. ____________________ Мне так же трудно до сих пор Вообразить тебя умершей, Как скопидомкой мильонершей Средь голодающих сестер. Что сделать мне тебе в угоду? Дай как-нибудь об этом весть. В молчаньи твоего ухода Упрек невысказанный есть. Всегда загадочны утраты. В бесплодных розысках в ответ Я мучаюсь без результата: У смерти очертаний нет. Тут всё – полуслова и тени, Обмолвки и самообман, И только верой в воскресенье Какой-то указатель дан. Зима – как пышные поминки: Наружу выйти из жилья, Прибавить к сумеркам коринки, Облить вином – вот и кутья. Пред домом яблоня в сугробе. И город в снежной пелене — Твое огромное надгробье, Как целый год казалось мне. Лицом повернутая к Богу, Ты тянешься к нему с земли, Как в дни, когда тебе итога Еще на ней не подвели. 1943 ЗИМА ПРИБЛИЖАЕТСЯ Зима приближается. Сызнова Какой-нибудь угол медвежий По прихоти неба капризного Исчезнет в грязи непроезжей. Домишки в озерах очутятся. Над ними закурятся трубы. В холодных объятьях распутицы Сойдутся к огню жизнелюбы. Обители севера строгого, Накрытые ночью, как крышей, На вас, захолустные логова, Написано: «Сим победиши». Люблю вас, далекие пристани В провинции или деревне. Чем книга чернее и листанней, Тем прелесть ее задушевней. Обозы тяжелые двигая, Раскинувши нив алфавиты, Россия волшебною книгою Как бы на середке открыта. И вдруг она пишется заново Ближайшею первой метелью, Вся в росчерках полоза санного И белая, как рукоделье. Октябрь серебристо-ореховый, Блеск заморозков оловянный. Осенние сумерки Чехова, Чайковского и Левитана. Октябрь 1943
В НИЗОВЬЯХ Илистых плавней желтый янтарь, Блеск чернозема. Жители чинят снасть, инвентарь, Лодки, паромы. В этих низовьях ночи – восторг, Светлые зори. Пеной по отмели шорх-шорх Черное море. Птица в болотах, по рекам – налим, Уймища раков. В том направлении берегом – Крым, В этом – Очаков. За Николаевом книзу – лиман. Вдоль поднебесья Степью на запад – зыбь и туман. Это к Одессе. Было ли это? Какой это стиль? Где эти годы? Можно ль вернуть эту жизнь, эту быль, Эту свободу? Ах, как скучает по пахоте плуг, Пашня – по плугу, Море – по Бугу, по северу – юг, Все – друг по другу! Миг долгожданный уже на виду, За поворотом. Дали предчувствует. В этом году — Слово за флотом. 1944 ОЖИВШАЯ ФРЕСКА Как прежде, падали снаряды. Высокое, как в дальнем плаваньи, Ночное небо Сталинграда Качалось в штукатурном саване. Земля гудела, как молебен Об отвращеньи бомбы воющей, Кадильницею дым и щебень Выбрасывая из побоища. Когда урывками, меж схваток, Он под огнем своих проведывал, Необъяснимый отпечаток Привычности его преследовал. Где мог он видеть этот ежик Домов с бездонными проломами? Свидетельства былых бомбежек Казались сказочно знакомыми. Что означала в черной раме Четырехпалая отметина? Кого напоминало пламя И выломанные паркетины? И вдруг он вспомнил детство, детство, И монастырский сад, и грешников, И с общиною по соседству Свист соловьев и пересмешников. Он мать сжимал рукой сыновней, И от копья архистратига ли На темной росписи часовни В такие ямы черти прыгали. И мальчик облекался в латы, За мать в воображеньи ратуя, И налетал на супостата С такой же свастикой хвостатою. А дальше в конном поединке Сиял над змеем лик Георгия. И на пруду цвели кувшинки, И птиц безумствовали оргии. И родина, как голос пущи, Как зов в лесу и грохот отзыва, Манила музыкой зовущей И пахла почкою березовой. О, как он вспомнил те полянки Теперь, когда своей погонею Он топчет вражеские танки С их грозной чешуей драконьею! Он перешел земли границы, И будущность, как ширь небесная, Уже бушует, а не снится, Приблизившаяся, чудесная. |
