Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим. Надежному куску объявлена вражда. Тревожней ветр ночей – тех здравиц виночерпьем, Которым, может быть, не сбыться никогда. Наследственность и смерть – застольцы наших трапез. И тихою зарей – верхи дерев горят — В сухарнице, как мышь, копается анапест, И Золушка, спеша, меняет свой наряд. Полы подметены, на скатерти – ни крошки, Как детский поцелуй, спокойно дышит стих, И Золушка бежит – во дни удач на дрожках, А сдан последний грош – и на своих двоих. 1913, 1928 * * * Встав из грохочущего ромба Передрассветных площадей, Напев мой опечатан пломбой Неизбываемых дождей. Под ясным небом не ищите Меня в толпе сухих коллег. Я смок до нитки от наитий, И север с детства мой ночлег. Он весь во мгле и весь – подобье Стихами отягченных губ, С порога смотрит исподлобья, Как ночь, на объясненья скуп. Мне страшно этого субъекта, Но одному ему вдогад, Зачем, ненареченный некто, — Я где-то взят им напрокат. <1913, 1928> ЗИМНЯЯ НОЧЬ Не поправить дня усильями светилен. Не поднять теням крещенских покрывал. На земле зима, и дым огней бессилен Распрямить дома, полегшие вповал. Булки фонарей и пышки крыш, и черным По белу в снегу – косяк особняка: Это – барский дом, и я в нем гувернером. Я один, я спать услал ученика. Никого не ждут. Но – наглухо портьеру. Тротуар в буграх, крыльцо заметено. Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй И уверь меня, что я с тобой – одно. Снова ты о ней? Но я не тем взволнован. Кто открыл ей сроки, кто навел на след? Тот удар – исток всего. До остального, Милостью ее, теперь мне дела нет. Тротуар в буграх. Меж снеговых развилин Вмерзшие бутылки голых, черных льдин. Булки фонарей, и на трубе, как филин, Потонувший в перьях нелюдимый дым. 1913, 1928 ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ ДВОР Мелко исписанный инеем двор! Ты – точно приговор к ссылке На недоед, недосып, недобор, На недопой и на боль в затылке. Густо покрытый усышкой листвы, С солью из низко нависших градирен! Видишь, полозьев чернеются швы, Мерзлый нарыв мостовых расковырян. Двор, ты заметил? Вчера он набряк, Вскрылся сегодня, и ветра порывы Валятся, выпав из лап октября, И зарываются в конские гривы. Двор! Этот ветер, как кучер в мороз, Рвется вперед и по брови нафабрен Скрипом пути и, как к козлам, прирос К кручам гудящих окраин и фабрик. Руки враскидку, крючки назади, Стан казакином, как облако, вспучен, Окрик и свист, берегись, осади, — Двор! Этот ветер морозный – как кучер. Двор! Этот ветер тем родственен мне, Что со всего околотка с налету Он налипает билетом к стене: «Люди, там любят и ищут работы! Люди, там ярость сановней моей! Там даже я преклоняю колени. Люди, как море в краю лопарей, Льдами щетинится их вдохновенье. Крепкие [6] тьме полыханьем огней! Крепкие стуже стрельбою поленьев! Стужа в их книгах – студеней моей, Их откровений – темнее затменье. Мздой облагает зима, как баскак, Окна и печи, но стужа в их книгах — Ханский указ на вощеных брусках О наложении зимнего ига. Огородитесь от вьюги в стихах Шубой; от неба – свечою; трехгорным — От дуновенья надежд, впопыхах Двинутых ими на род непокорный». <1916, 1928> ДУРНОЙ СОН Прислушайся к вьюге, сквозь десны процеженной Прислушайся к голой побежке бесснежья. Разбиться им не обо что, и заносы Чугунною цепью проносятся понизу Полями, по чересполосице, в поезде, По воздуху, по снегу, в отзывах ветра, Сквозь сосны, сквозь дыры заборов безгвоздых, Сквозь доски, сквозь десны безносых трущоб. вернутьсяКрепкий кому – подвластный, обязанный данью или податью. (Примеч. Б. Пастернака.) |
