Годы моего первого знакомства с грузинской лирикой составляют особую, светлую и незабываемую страницу моей жизни. Воспоминания о толках и побуждениях, вызвавших эти переводы, а также подробности обстановки, в которой они производились, слились в целый мир, далекий и драгоценный, признательности которому не вмещают рамки настоящего предисловия. 21 декабря 1946 г. ПЕРЕВОДЫ ИЗ ТИЦИАНА ТАБИДЗЕ Иду со стороны черкесской По обмелевшему ущелью. Неистовей морского плеска Сухого Терека веселье. Перевернувшееся небо Подперто льдами на Казбеке, И рев во весь отвес расщепа, И скал слезящиеся веки. Я знаю, от кого ты мчишься. Погони топот все звончее. Плетями вздувшиеся мышцы. Аркан заржавленный на шее. Нет троп от демона и рока. Любовь, мне это по заслугам. Я не болтливая сорока, Чтоб тешиться твоим испугом. Ты – женщина, а кто из женщин Не верит: трезвость не обманет. Но будто б был я с ней обвенчан — Меня так эта пропасть тянет. Хочу, чтоб знал отвагу Мцыри, Терзая барса страшной ночью. И для тебя лишь сердце ширю И переполненные очи. Свалиться замертво в горах бы Нагим до самой сердцевины. Меня убили за Арагвой, Ты в этой смерти неповинна. * * * Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут Меня, и жизни ход сопровождает их. Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места сдышит, И заживо схоронит. Вот что стих. Под ливнем лепестков родился я в апреле. Дождями в дождь, белея, яблони цвели. Как слезы, лепестки дождями в дождь горели. Как слезы глаз моих они мне издали. В них знак, что я умру. Но если взоры чьи-то Случайно нападут на строчек этих след, Замолвят без меня они в мою защиту, А будет то поэт, – так подтвердит поэт. Да, скажет, был у нас такой несчастный малый С орпирских берегов, – большой оригинал. Он припасал стихи, как сухари и сало, И их, как провиант, с собой в дорогу брал. И до того он был до самой смерти мучим Красой грузинской речи и грузинским днем, Что верностью обоим, самым лучшим, Заграждена дорога к счастью в нем. Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут Меня, и жизни ход сопровождает их. Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места сдышит, И заживо схоронит. Вот что стих. * * * Если ты – брат мне, то спой мне за чашею, И пред тобой на колени я грянусь. Здравствуй же, здравствуй, о жизнь сладчайшая, Твой я вовек и с тобой не расстанусь. Кто дал окраску мухранскому соку? Кто – зеленям на арагвинском плесе? Есть ли предел золотому потоку, Где б не ходили на солнце колосья? Если умрет кто нездешний, то что ему, Горы иль сон эта высь голиафья? Мне ж, своему, как ответить по-своему Этим горящим гостям полуяви? Где виноградникам счет, не ответишь ли? Кто насадил столько разом лозины? Лучше безродным родиться, чем детищем Этой вот родины неотразимой. С ней мне и место, рабу, волочащему Цепью на шее ее несказанность. Здравствуй же, здравствуй, о жизнь сладчайшая, Твой я вовек и с тобой не расстанусь. * * * Лежу в Орпири мальчиком в жару. Мать заговор мурлычет у кроватки И, если я спасусь и не умру, Сулит награды бесам лихорадки. Я – зависть всех детей. Кругом возня. Мать причитает, не сдаются духи. С утра соседки наши и родня Несут подарки кори и краснухе. Им тащат, заклинанья говоря, Черешни, вишни, яблоки и сласти, Витыми палочками имбиря Меня хотят избавить от напасти. Замотана платками голова. Я плаваю под ливнем роз и лилий; Что это – одеяла кружева Иль ангела спустившиеся крылья? Болотный ветер, разносящий хворь, В кипеньи персиков теряет силу. Обильной жертвой ублажают корь, За то чтоб та меня не умертвила. Вонжу, не медля мига, в сердце нож, Чтобы напев услышать тот же самый, И сызнова меня охватывает дрожь При тихом, нежном причитанье мамы. Не торопи, читатель, погоди. В те дни, как сердцу моему придется От боли сжаться у меня в груди, Оно само стихами отзовется. Пустое нетерпенье не предлог, Чтоб мучить слух словами неживыми, Как мучит матку без толку телок, Ей стискивая высохшее вымя. ПЕРЕВОДЫ ИЗ ПАОЛО ЯШВИЛИ
ОБНОВЛЕНЬЕ Большое чувство вновь владеет мной. Его щедрот мой мозг вместить не в силах. Поговорим. Свой взор вперяю в твой И слов ищу, простых и не постылых. На выходки мальчишеской поры, На то, за что я и сейчас в ответе, На это все, как тень большой горы, Ложится тень того, что ты на свете. И так как угомону мне не знать, То будь со мной в часы моих сомнений. А седины серебряная прядь — Лишь искренности новое свеченье. Ах, тридцать восемь лет промчались так, Как жизнь художника с любимым цветом. Разделим вместе мужественный знак Великих дней, которым страх неведом. Не бойся сплетен. Хуже – тишина, Когда, украдкой пробираясь с улиц, Она страшит, как близкая война И как свинец в стволе зажатой пули. |
