– Так вы – что-то вроде чудовищного реаниматора, – сказал Чарли. И быстро добавил: – Я имею в виду – в наиприятнейшем смысле.

– Спасибо, мистер Торговец Смертью, – улыбнулась Одри в ответ, встала и подошла к столу за ножницами. – Видимо, нужно отпустить вас на свободу и послушать, как вы, ребята, нашли себе такую работу. Мистер Гринстрит, вы не могли бы принести нам еще чаю и кофе?

Существо с черепом рыси вместо головы, в феске и красном атласном смокинге поклонилось и, обогнув Чарли, направилось к кухне[81].

– Пиджачок ничего так, – заметил Чарли.

Человеко-рысь на ходу показал ему большой палец. От ящерицы.

Император встал лагерем в кустах неподалеку от водоспуска, что открывался в ручей Лобос в Пресидио. Здесь, на мысу около самого моста Золотые Ворота, на стороне Сан-Франциско, со времен испанцев располагался форт, который не так давно переоборудовали в парк. Император скитался по городу много дней – кричал в ливнестоки, шел за лаем своего отбившегося гвардейца. Сюда же его привел верный ретривер: здесь рас-полагался один из немногих в городе канализационных лазов, из которого бостонский терьер мог выбраться и не смыться при этом в Залив. Лагерь был разбит под камуфляжным пончо; они ждали. К счастью, после того как Фуфел кинулся в канализацию за белочкой, дождей не было, однако над городом уже два дня кипели черные тучи. Предвещало это дождь или нет, Император не знал, но за судьбу города опасался.

– Ах, Лазарь, – произнес он, чеша своего подопечного за ухом, – будь у нас хоть вполовину то мужество, что свойственно мелкому нашему сотоварищу, мы спустились бы в сию трубу и его нашли. Но что мы без него – что наше мужество, что наша доблесть? Мы можем быть верны и праведны, друг мой, но без мужества рискнуть собою ради нашего собрата мы – лишь политики, хвастливые бляди риторики.

Лазарь тихо зарычал и навострил под камуфляжем уши. Солнце только что зашло, но в темном отверстии трубы Император заметил движение. Не успел он подняться на ноги, как шестифутовый тоннель изрыгнул из себя нечто – оно выползло и практически распустило себя в русле: огромное быкоглавое нечто с горящими зелеными глазами и крыльями, похожими на кожаные зонтики.

Тварь сделала три шага и подпрыгнула в сумеречные небеса, а крылья ее забились парусами корабля смерти. Император содрогнулся и на миг подумал, не перенести ли лагерь в город, – может, заночевать на Рыночной, где мимо все время ходят люди и полицейские? Но тут из глубин трубы он услышал очень слабый лай.

Одри водила гостей по буддистскому центру – за исключением приемной и гостиной, переделанной в комнату для медитаций, дом оставался крайне похожим на любые изрядные викторианские особняки. Обставлен скудно и по-восточному – это да, и еще, пожалуй, всепроникающий аромат благовоний, но в остальном – просто большой старый дом.

– Это просто большой старый дом, – сказала Одри, заводя их в кухню.

От Мятника Свежа ей было неуютно. Он все время счищал клочки монтажной ленты, налипшие на рукава зеленого пиджака, и смотрел на Одри так, словно говорил: “Пусть только попробует не отлипнуть при химчистке – по жопе надаю”. Робость внушали сами его габариты, но теперь на лбу у него к тому же вспухали шишки от столкновения с притолокой, и он смутно походил на клингонского воина[82] (минус пастельно-зеленый костюм, само собой). Ну, может, на засланца клингонских воинов.

– Так что, – сказал он, – если Беличий Народец считал меня плохим парнем, чего ж тогда они меня спасли от сточной гарпии в метро на прошлой неделе? Они кинулись на эту гадину, и я успел удрать.

Одри пожала плечами:

– Не знаю. Предполагалось, что они просто за вами следят и сообщают мне. Должно быть, сообразили, что на вас охотится такое, что гораздо хуже вас. Они же в душе люди, не забывайте.

Она остановилась перед дверью в кладовку и повернулась к Чарли и Свежу. Битвы на улице перед домом она не видела, но Эстер подглядывала в щелочку и рассказала Одри про женоподобных тварей, которые напали на Чарли. Эти странные люди – явно союзники, занимаются примерно тем же, что она полагала своим священным долгом: помогают душам – перейти к – дальнейшему воплощению. Но метод? Можно ли им доверять?

– Значит, судя по тому, что вы, ребята, говорите, везде ходят тысячи бездушных людей, так?

– Вероятно, миллионы, – ответил Чарли.

– Может, это и объясняет результаты последних выборов, – сказала она, стараясь потянуть время.

– Вы же говорили, что вам видно, есть у человека душа или нет, – сказал Мятник Свеж.

Он верно заметил, но, видя бездушных, Одри не думала ни об их количестве, ни о том, что бывает, если новоумершие не совпадают с новорожденными. Она покачала головой:

– Стало быть, переход душ зависит от материального приобретения? Это же так… не знаю… постыдно.

– Одри, поверьте, – сказал Чарли. – Нас обоих механика этого дела озадачивает так же, как вас, а мы – ее инструменты.

Она посмотрела на Чарли – по-настоящему на него посмотрела. Он говорил правду. Он пришел сюда сделать что-то правильное. Одри распахнула дверь в кладовку, и всех омыл красный свет.

Кладовая была величиной с современную спальню, и все полки до потолка, а также бо́льшая часть пространства на полу были заставлены пылающими сосудами души.

– Ничего себе, – сказал Чарли.

– Я собрала сколько могла. Вернее, Беличий Народец собрал.

Мятник Свеж нырнул в кладовку и встал перед стеллажом с компакт-дисками и виниловыми пластинками. Сколько-то он выхватил с полки и стал перебирать, затем повернулся к Одри и показал ей веер из полудюжины коробочек:

– Это из моего магазина.

– Мятник, она уберегла их от плохих парней, – сказал Чарли, шагнув в кладовку. – Возможно, спасла их, а то и нас с вами.

– Фиг там, мужик, все началось из-за нее.

– Нет, это было неминуемо. Я видел в другой “Большущей-пребольшущей книге”, в Аризоне.

– Я просто хотела им помочь, – сказала Одри.

Чарли уставился на компакты в руках Мятника. Потом, словно бы впав в транс, протянул руку и взял диски, будто завязшие в какой-то густой жидкости, перетасовал и убрал все, кроме одного, осмотрел его, перевернул, прочитал, что написано с тыльной стороны. И плюхнулся на пол. Одри едва успела придержать ему голову, чтобы затылком не стукнулся о полку.

– Чарли, – сказала она, – вам нехорошо?

Мятник Свеж присел на корточки рядом, хотел забрать компакт-диск, но Чарли не отдал. Мятник взглянул на Одри.

– Это его жена, – сказал он.

Одри увидела, что на задней стороне коробочки выцарапано имя “Рейчел Ашер”. В душе ее что-то всколыхнулось. Бедный Чарли. Она обняла его за плечи.

– Мне так жаль, Чарли. Простите меня.

На компакт-диск закапали слезы, и Чарли не поднял головы.

Мятник Свеж встал и покашлял. На лице у него не читалось ни ярости, ни упрека. Ему, кажется, было даже как-то стыдно.

– Одри, я несколько дней мотался по городу на машине. Я бы не отказался от такого места, куда можно кинуть кости, если вы меня пустите к себе.

Та кивнула, не отрывая щеки от спины Чарли:

– Спросите у Эстер, она вам покажет.

Мятник Свеж, пригнувшись, вынырнул из кладовки.

Одри не отпускала Чарли еще долго – баюкала его, и хотя он окончательно потерялся в мире компакт-диска, где жила любовь всей его жизни, а она, Одри, осталась снаружи, на корточках посреди красного сияния безделушек со всего света, она плакала вместе с ним.

Прошел час, а может, и три, – вот так течет время любви и скорби. Чарли повернулся к ней и спросил:

– А у меня есть душа?

– Что? – не поняла она.

– Вы сказали, что видите, как у людей внутри пылает душа. У меня она есть?

– Да, Чарли. Да, у вас есть душа.