А что выдает поставщика фейерверков нагляднее всего, как не отсутствие важных пальцев? Трехпалый Ху. Когда Ху разложил на столе свой пухлый киот с товаром, юный Чарли почувствовал, что прошел сквозь адский огонь и прибыл наконец в рай, – и восторженно разжал кулак с комком потных долларов. Пока длинные столбики серебристого пепла с сигареты Ху осыпались на фитили смертельным снегом, Чарли наслаждался выбором. Он так разволновался, что чуть не напрудил в штаны.

И сейчас Чарли, в своей смертельной ипостаси вышедший тем утром из “Золотого дракона” с компактным свертком под мышкой, ощущал тот же восторг: как бы ни противоречило это его натуре, он снова кидался в брешь. Он направился к ближайшему ливнестоку и прокричал, помахав извлеченным из мешка светящимся фарфоровым медведем:

– Один квартал вбок и четыре вверх по улице. Вы со мной, курвы?

– Белый Бес совсем слетел с катушек, – сказала одиннадцатая внучка Трехпалого Ху Синди-Лу Ху, стоявшая за прилавком рядом со своим почтенным и перстуально обездоленным предком.

– Его деньги слетают к нам, – ответил Трехпалый.

Чарли засек этот переулок на прогулках в финансовый район. Переулок соединял улицы Монтгомери и Кирни и располагал всем, что потребно хорошему переулку: пожарными лестницами, мусорными контейнерами, разнообразными стальными дверями, размеченными граффити, крысой, двумя чайками, ассортиментом грязи, мужиком в отключке под картонкой и полудюжиной знаков “Парковка запрещена”, три из них – с пулевыми дырками. То был платонический идеал переулка, но от прочих в округе его отличало наличие двух отверстий сточно-канализационной системы, расположенных менее чем в полусотне ярдов друг от друга, один в начале, другой почти в середине; таились они между мусорными контейнерами. Не так давно наметав глаз на ливнестоки, Чарли не мог этого обстоятельства не учесть.

Он выбрал то отверстие, которого не было видно с улицы, присел шагах в четырех и развернул пакет Трехпалого Ху. Вытащил восемь “М-80” и где-то до полудюйма подрезал двухдюймовые запалы щипчиками для ногтей, которые носил на кольце с ключами. (“М-80” – это очень большая шутиха; утверждают, что сила взрыва у нее равняется четверти динамитной шашки. Сельские ребятишки разносят такими почтовые ящики или школьные уборные, а в городе эти шутихи, как любимое орудие веселых проказ, по большей части заменились 9-миллиметровыми “глоками”.)

– Детки! – крикнул Чарли в ливнесток. – Вы со мной? Извините, не уловил, как вас зовут. – Он извлек из трости шпагу, положил у колена, затем выкопал из саквояжа фарфорового медведя и разместил его у другого колена. – Ну, поехали! – крикнул он.

Из стока донеслось злобное шипение, и хоть Чарли считал, что внутри темно, там стало еще темнее. В черноте перемещались какие-то серебряные диски, словно в темном океане кувыркались монетки, только эти двигались парами: глаза.

– Отдавай, Мясо. Отдай, – прошептал женский голос.

– Приди и возьми, – ответил Чарли, стараясь обороть в себе худший за всю жизнь мандраж. Будто позвоночник натирали сухим льдом, поэтому не дрожать у Чарли не получалось.

Тень из ливнестока начала растекаться по мостовой – где-то на дюйм, но Чарли заметил: сам свет как-то изменился. Только ничего не менялось. Тень обрела форму женской руки и еще дюймов на шесть подползла к медведю. Тут-то Чарли и рубанул ее шпагой. Лезвие не ударилось о мостовую, но соприкоснулось с чем-то мягче – и раздался оглушительный визг.

– Говна кусок! – То был вопль не боли – то был вопль ярости. – Никчемный, маленький… ты…

– Быстрый и мертвые[45], дамочки, – сказал Чарли. – Быстрый и мертвые. Давайте попробуем еще разок.

Из отверстия вызмеилась новая рука слева, за ней другая – справа. Чарли оттолкнул медведя подальше от стока и выхватил из кармана зажигалку. Поджег запалы четырех “М-80” и швырнул их в дыру, пока тени еще тянулись по мостовой.

– Что это было?

– Что он кинул?

– Подвинься, не видно.

Чарли заткнул уши пальцами. “М-80” рванули, и он – ухмыльнулся. Сунул шпагу в ножны, собрал вещи и побежал ко второму отверстию. В закрытом со всех сторон ливнестоке это будет сурово – жестоко даже. Ухмылка не сползала с лица Чарли.

Он слышал хор воплей и проклятий на полудюжине мертвых языков, и одни перекрывали другие, словно кто-то вертел ручку настройки коротковолнового приемника, ловившего как пространство, так и время. Чарли упал на колени и прислушался, стараясь держаться от ливнестока на расстоянии вытянутой руки. Слышно было, как они надвигаются под переулком, – он подманивал их собой. Чарли надеялся, что прав и наружу они вылезти не могут, но если б даже и вылезли, у него с собой шпага, а драться при свете солнца – это играть на его поле. Он поджег еще четыре “М-80” – фитили у них были подлиннее – и метнул одну в ливнесток.

– Так кто у нас Новое Мясо? – спросил он.

– Что? Что он сказал? – послышался голос из стока.

– Нихера не слышу.

Чарли помахал фарфоровым медведем у дыры.

– Вам этого надо? – И кинул еще одну “М-80”. – Нравится? – крикнул он, швыряя третью шутиху. – Будете знать, как об мою руку точить клювы, трепаные вы гарпии!

– Мистер Ашер, – раздался голос у него за спиной.

Чарли обернулся: над ним стоял Альфонс Ривера, полицейский инспектор.

– О, здрасьте, – сказал Чарли и сообразил, что держит в руке зажженную “М-80”. – Простите, я секундочку, – сказал он и метнул шутиху в отверстие. Тут все и взорвалось.

Ривера отошел на несколько шагов и сунул руку в карман – предположительно за пистолетом. Чарли запихал фарфорового медведя в саквояж и поднялся. Он слышал, как его снизу костерят и проклинают.

– Ебаный недотепа, – визжали темные силы. – Я сплету корзинку из твоих кишок и понесу в ней твою голову.

– Ага, – вторил этому голосу другой. – Корзинку.

– Мне кажется, этим ты уже грозила, – произнес третий.

– А вот и нет, – ответил первый.

– Заткнитесь нахуй! – завопил Чарли ливнестоку и посмотрел на Риверу, который уже вытащил табельный пистолет, хоть пока и не навел.

– Что, – спросил инспектор, – в канализации… э-э… кто-то не прав?

Чарли ухмыльнулся.

– Вы же ничего не слышите, правда? – Ругань не прекращалась, но сейчас орали на каком-то языке, где для правильного произношения, очевидно, требовалось много соплей. На гэльском, немецком или еще каком.

– Я отчетливо слышу звон в ушах, мистер Ашер, от взрывов ваших отчетливо незаконных фейерверков, но помимо этого – нет, ничего.

– Крысы, – сказал Чарли, бессознательно вздергивая бровь, словно имея в виду: “Ну что, ваши уши выдержат такую гору дурно пахнущей лапши?” – Терпеть не могу крыс.

– Угу, – ровно ответил Ривера. – Крысы точили клювы об вашу руку, и вы, очевидно, полагаете, что к дешевым антикварным безделушкам в форме животных тайную тягу испытывают тоже крысы?

– Так это вы слышали? – уточнил Чарли.

– Да-с.

– И вам, значит, непонятно?

– Да, – ответил полицейский. – Но костюмчик славный. “Армани”?

– Вообще-то “Канали”, – сказал Чарли. – Но спасибо.

– Для бомбежки канализации я б надевать не стал, но каждому свое. – Ривера не двигался с места. Стоял он у самого бордюра, шагах в десяти от Чарли, оружия не прятал. Мимо протрусил бегун – и по такому случаю наддал скорости. Чарли и Ривера вежливо ему кивнули.

– Так что? – сказал Чарли. – Вот вы профессионал, куда вы с этим обратитесь?

Ривера пожал плечами:

– Вы же не слишком много рецептурных медикаментов принимали в последнее время, а?

– Хорошо бы, – ответил Чарли.

– Всю ночь пили, вас из дому выставила жена, рассудок ваш помутился от угрызений совести?

– Моя жена скончалась.

– Простите. Давно?

– Скоро год.

– Нет, это не поможет, – сказал Ривера. – Душевные заболевания в роду имелись?

– Не-а.

– Теперь имеются. Поздравляю, мистер Ашер. В следующий раз можете воспользоваться.