– В какую книгу? Вы что-то говорили про книгу по телефону.

– В “Большущую-пребольшущую книгу Смерти”. Я послал ее вам в лавку. И женщине сказал, что посылаю, и извещение о доставке получил, поэтому я знаю, что она у вас.

– Какая еще женщина? Лили? Она не женщина, она ребенок.

– Нет, там была женщина где-то вашего возраста, с прической под “новую волну”.

– Джейн? Нет. Она ничего не говорила, и никакой книги я не получил.

– Ох, блин. Вот почему они лезут. Вы не в курсе.

– Кто? Что? Они?

Мятный Жнец тяжко вздохнул:

– Нам, видимо, придется тут еще посидеть. Пойду кофе сварю. Вы будете?

– Ну еще бы – сначала вызовете у меня ложное ощущение безопасности, а потом напрыгнете.

– Да ты, к хуям, весь связан, ебала, на хера мне у тебя чего-то вызывать? Пытался ткань человеческого бытия выебсти – так надо ж было кому-то сраку твою прищучить.

– Ой, ну конечно, давайте со мной теперь по-черно-му ботать. Ходите с расовой карты, а как же.

Мятный поднялся на ноги и двинулся в лавку.

– Сливок надо?

– И два сахара, пожалуйста, – ответил Чарли.

– Такая отпадная, зачем ты ее возвращаешь? – сказала Эбби Нормал. Она была у Лили лучшей подругой, и они обе теперь сидели на полу склада “Ашеровского старья” и листали “Большущую-пребольшущую книгу Смерти”. На самом деле Эбби звали Эллисон, только она не желала больше претерпевать мучения от бесславья своего, как она его называла, “имени рабыни дневного – света”. Окружающие лучше реагировали на ее избранный псевдоним, чем на имя Лили – Мглива Эльфокусс, которое диктовать нужно было по буквам.

– Оказалось, она Ашеру, не мне, – ответила Лили. – Он разозлится, если узнает, что я ее присвоила. А поскольку он сейчас, наверно, Смерть, у меня могут быть неприятности.

– И ты ему скажешь, что книжка все это время была у тебя? – Эбби почесала бровь – вернее, штифт с серебряным паучком; пирсинг был свежим, еще не зажил, и не ковырять его было трудно. Подобно Лили, Эбби вся была в черном, от сапог до прически, с одной лишь разницей: на переде ее черной футболки изображались красные песочные часы “черной вдовы”, она была тощее и в своей нарочитой жути больше походила на беспризорника.

– Не, просто скажу, что не туда засунула. Тут такое часто.

– И сколько ты думала, что ты Смерть?

– Типа месяц.

– А как же сны, имена и прочее, про что там говорится? У тебя же такого не было, да?

– Я думала – просто сил набираюсь. Много списков составила – тех, кого лучше б не было.

– Ага, я тоже так делаю. И что это Ашер, ты дорубила только вчера?

– Ну, – сказала Лили.

– Фигово, – сказала Эбби.

– Жить вообще фигово, – сказала Лили.

– И теперь что? – спросила Эбби. – На два года в колледж?

Обе кивнули – скорбно – и воззрились в глубины своих лаков для ногтей, дабы не делиться унижением от того, что одна из них во мгновение ока низверглась с высот полубогини мрака до местной недотепы. Всю жизнь обе надеялись на что-то величественное, темное и сверхъестественное, поэтому, когда такое наконец случилось, отнеслись к нему, вероятно, равнодушней, нежели полезно для здоровья. Страх, в конце концов, – механизм выживания.

– Так все эти штуки – “душевные предметы”? – спросила Эбби с бодростью, какую в тот миг – допускала – цельность ее натуры. Она обвела рукой горы барахла, которое Чарли пометил знаками “Не продавать”. – В них, типа, душа хранится?

– Так в книжке, – ответила Лили. – Ашер утверждает, будто они светятся.

– Мне нравятся “конверсы”.

– Забирай, твои, – сказала Лили.

– Честно?

– Ну. – Она сняла кроссовки с полки и протянула подруге. – Он их никогда не хватится.

– Крутняк. У меня как раз к ним есть идеальные красные сеточки.

– В них, похоже, душа какого-нибудь потного школьного чемпиона, – сказала Лили.

– Пусть падет к моим ногам, – ответила Эбби, делая пируэт и арабеск – остатки (вместе с расстройством аппетита) ее десятилетнего балетного образования.

– Так я, значит, у Смерти – вроде помощничка Санты? – спросил Чарли, взмахнув чашкой. Дылда развязал ему одну руку, чтобы пленник мог пить кофе, и Чарли теперь при каждом жесте крестил склад музыкальной лавки брызгами французской обжарки. Мистер Свеж нахмурился.

– О чем это вы, Ашер? – Свежу было неловко от того, что Чарли Ашера сначала пришлось стукнуть кассовым – аппаратом, а потом привязать к стулу, и теперь он боялся, что от удара у жертвы как-то пострадал мозг.

– Я о Санте в “Мейсиз”, Свеж. В детстве мы же все наверняка замечали, что у Санта-Клауса в универмаге “Мейсиз” накладная борода, а на Союзной площади работают по меньшей мере еще шестеро Сант из Армии спасения, и тогда мы спрашивали у родителей, и они отвечали, что настоящий Санта живет на Северном полюсе, он очень занят, поэтому тут у нас другие парни – у Санты они помощники, они ему помогают в работе. Ведь это самое вы мне и говорите – что мы у Смерти помощники Санты?

Мистер Свеж, стоявший у стола, теперь снова уселся напротив Чарли и заглянул ему в глаза. Ответил очень мягко:

– Чарли, вы же знаете, что это не так, правда? В смысле – про помощников Санты?

– Конечно, я знаю, что никакого Санта-Клауса не бывает. Это у меня метафора такая, костолоб.

Этой возможностью мистер Свеж воспользовался, чтобы вытянуть руку и отвесить Чарли оплеуху. И немедленно об этом пожалел.

– Эй! – Чарли отставил кружку и потер залив в своих обмелевших волосах, который немедленно покраснел от удара.

– Грубо, – сказал мистер Свеж. – Давайте грубить не будем.

– Так вы утверждаете, что Санта все-таки существует? – спросил Чарли, ежась от предвкушения новой плюхи. – Господи, в какие же глубины уходит этот заговор?

– Нет, никакого Санты, нафиг, не существует. Я просто хочу сказать, что я не знаю, кто мы такие. Не знаю, есть ли на свете большая Смерть с заглавной “С”, хотя в книге намекается, что некогда она существовала. Я просто говорю, нас таких много – в этом городе я знаю десяток, – и все мы собираем сосуды души и следим, чтобы они попадали в нужные руки.

– И принцип здесь такой, что люди случайно заходят к вам в магазин и покупают пластинку? – Тут глаза Чарли распахнулись во всю ширь: до него дошло. – У Рейчел был компакт Сары Маклахлан. Так это вы его забрали?

– Да. – Свеж смотрел в пол – не потому что ему было стыдно, а просто не хотелось видеть боль в глазах Чарли Ашера.

– Где он? Я хочу его увидеть, – сказал Чарли.

– Я его продал.

– Кому? Найдите покупателя. Я хочу вернуть Рейчел.

– Не знаю. Женщине. Имя не спросил, но уверен, что он был ей сужден. Такие вещи понимаешь.

– И я пойму? С чего бы мне такое понимать? – спросил Чарли. – Почему мне? Я не хочу убивать людей.

– Мы не убиваем людей, мистер Ашер. Это неверное представление. Мы всего-навсего способствуем вос-хождению души.

– Но я вот что-то сказал одному парню, и он от этого умер, а другому стало плохо с сердцем из-за того, что́ я сделал. Смерть, которая наступает в результате наших действий, приравнивается к убийству, если только мы не политики, правда? Так почему я? Я не натаскан молоть языком. Почему я?

Мистер Свеж поразмыслил над тем, что сказал Чарли, и нечто зловещее поползло вверх по его позвоночнику. За все годы он не помнил такого, чтобы его действия привели непосредственно к чьей-то смерти, да и от прочих Торговцев Смертью подобного не слыхал. Кто-нибудь, конечно, иной раз появлялся в тот миг, когда человек отходил, но бывало это нечасто и само по себе к летальному исходу не приводило.

– Ну? – спросил Чарли.

Мистер Свеж пожал плечами:

– Потому что вы меня видели. Вы же не могли не заметить, что вас, когда выходите за душой, никто не видит.

– Я никогда не выходил ни за какой душой.

– Выходили и еще будете выходить – во всяком случае, должны. Вам, мистер Ашер, следует и дальше выполнять программу.