Хотя иногда поэтические дамы становятся-таки победительницами, играя на мужском поле, – если не теряют данный им от природы здравый смысл. Взять хотя бы баллады Марии Степановой. Мне не с руки рекламировать Степанову – я во вражде с её окружением, я почти равнодушен к её лирике. Но балладные стилизации Степановой – хороши. Вот как пример:

И герой обмяк, словно горсть песка

высыпается на песок,

и такая в нём завелась тоска –

вы не знали таких тосо’к.

И не жизни жаль, та не стоит свеч,

а обидно так ни за что полечь,

а что более всего огорашивает –

всё решили за него и не спрашивают.

«Видно, ты онемел, мальчиш.

Это правильно, что молчишь:

всё давно без нас решено.

Выпей водки, поклюй пшено.

Может, смертушка не приберёт:

серебро только наших берёт.

Ты пришёл, почитай, на готовенькое,

не ловил пулевых-ножевых,

Страховать тебя будет новенькая –

она тоже из ваших, живых.

       («Проза Ивана Сидорова»)

Конечно, баллады Степановой – в определённой мере «взгляд со стороны» (далеко не случайно Степанова пошла на мистификацию, поначалу представив их как сочинения «поэта Ивана Сидорова»). А вот строки замечательной поэтессы Олеси Николаевой; они созданы с не меньшей виртуозностью – но их виртуозность не «со стороны», а «из глуби». Мария Степанова как будто бы направляет слепящий фонарь своего мастерства вовне, а у Олеси Николаевой свет идёт изнутри её стихов, словно из чудной лампады.

Жаден, жирен, рыхл чернозём твой

и твёрд суглинок.

И блажен поэт, и пророк юродив,

и странен инок,

и прозрачны возду’хи, и свет рассеян, –

и тем верней

обрастает плотью любое веленье щучье:

«Будет так и так!»

Оживают корни, трепещут сучья,

и творит Господь детей Себе из камней.

Из болот петровских,

степей продувных татарских,

из костей крестьянских,

из крепких кровей боярских,

из пределов царских,

песков иудейских и бурных вод,

из хозяйств поморских, уделов скитских,

из полей подворских,

из пастбищ критских, –

собирает, всем имена даёт,

называет ласково:

«Мой народ».

  («Национальная идея».

  «Новый мир», 2007, № 8).

Как славно всё же, что в нынешней российской поэзии есть несравненная Белла Ахмадулина, гневная Юнна Мориц и моя любимая Новелла Матвеева, Ольга Седакова и Елена Шварц, Инна Лиснянская и Мария Аввакумова, Светлана Кекова и Ирина Ермакова, Инна Кабыш и Елена Новожилова, Елена Елагина и Евгения Изварина, Нина Карташёва и Светлана Сырнева, Ольга Родионова и Мария Бородицкая, Ольга Иванова и Екатерина Шевченко, Наталья Черных и Ольга Нечаева!

Воистину без женщин жить нельзя на свете, нет. Даже в Тибете. Не то что на Парнасе.

Твой Кирилл

Литература

Краски «Гумилёвской осени»

«ЛГ»-ПРОВИНЦИЯ

Людмила ДОВИДЕНКО, КАЛИНИНГРАД

95 лет назад в северо-восточной части нынешней Калининградской области развернулись события Первой мировой войны. Документальная повесть Н.С. Гумилёва «Записки кавалериста» (первые две главы), а также несколько писем и стихов связаны с боями, в которых принял участие поэт на территории нынешнего Краснознаменского района.

Путешественник и отличный стрелок, дважды побывавший в Африке, где обучился охотиться, стреляя с левого плеча, Гумилёв добился переосвидетельствования состояния здоровья, так как ещё в 1907 году был освобождён от службы в армии из-за «близорукости правого глаза и некоторого косоглазия». Он был принят вольноопределяющимся, или, как говорили в те времена, «охотником». Гумилёв сам выбрал род войск – кавалерию:

Люблю на необъезженном коне Нестись по лугу, пахнущему тмином.

Уже в начале сентября 1914 года он находится в Кречевицких казармах под Новгородом, где проходит учебный курс военной службы. «А на стрельбе и Гумилёв, и я одинаково были на первом месте», – вспоминал Ю.В. Янишевский.

Из Кречевиц Гумилёв вместе с другими вольноопределяющимися был направлен во 2-й маршевый эскадрон лейб-гвардии уланского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка и прибыл в Литву, в Россиены (сейчас Расейняй), 30 сентября. Первое стихотворение о войне «Наступление» написано в Россиенах под впечатлением рассказов его однополчан, уже участвовавших в Гумбиненской операции.

Перед эскадроном Уланского полка стояла задача – разведать расположение противника. В германских войсках была хорошо поставлена разведка с воздуха, а в российских – в разведку отправлялись конные разъезды. Они обнаруживали противника и вызывали огонь на себя. В течение десяти суток (17–27 октября) Гумилёв находится в дозорах, участвуя в атаках, прикрывая артиллерию, проводя усиленную разведку и сторожевое охранение. «Предприняли мы однажды разведывательное наступление, перешли на другой берег реки Ш. (Шешупа) и двинулись по равнине к далёкому лесу. Наша цель была – заставить заговорить артиллерию, и та действительно заговорила». «На следующий день противник несколько отошёл, и мы снова оказались на другом берегу, на этот раз в роли сторожевого охранения». «Через несколько дней (25 октября) в одно прекрасное утро свершилось долгожданное. Эскадронный командир собрал унтер-офицеров и прочёл приказ о нашем наступлении по всему фронту». Уланский полк Гумилёва двигался по шоссе. Два немецких эскадрона и 50 велосипедистов были выбиты из Шилленена (Победино), отошли на Ласденен (Краснознаменск). Гумилёв записывал: «…я ехал полем, мне вменялось в обязанность осматривать многочисленные фольварки и деревни, нет ли там немецких солдат или хоть ландштурмистов. Это было довольно опасно, несколько сложно, но зато очень увлекательно. В первом же доме я встретил идиотического вида мальчишку, мать уверяла, что ему шестнадцать лет, но ему так же легко могло быть и восемнадцать, и даже двадцать. Всё-таки я оставил его, а в следующем доме, когда я пил молоко, пуля впилась в дверной косяк вершка на два от моей головы». Барон Майдель докладывал о бое 26 октября командиру III корпуса генералу Епанчину: «…благодаря доблести лейб-гвардии уланского Ея Величества полка, как господ офицеров, так и нижних чинов, полк этот показал блестящие примеры храбрости».