— Ты женат? У тебя есть дети?

— Пока нет. А ты?

— У меня жена и трое детей. Они живут в Аль-Джезаире, который вы называете Алжиром. Хвала Аллаху, я скоро снова их увижу.

— Расскажи мне об Алжире. Он тебе нравится?

Глаза Багааддина загорелись.

— Нравится ли он мне? Ты скоро сам убедишься в его великолепии. Знаешь, хотя этот город и его пираты отняли моего отца и захватили меня в плен, я полюбил Алжир. И ни за что на свете не согласился бы жить в другом месте.

Крик впередсмотрящего прервал его рассказ.

— Прямо по курсу несколько судов!

Ренегат прошел на корму. Корабль продолжал следовать своим путем. Меньше чем через час он проплыл мимо трех венецианских военных галер. На торговом судне все еще был поднят имперский флаг королевства Неаполя и Сицилии. Так как все выглядело вполне обычно, венецианцы просто обратились к капитану торгового судна через рупор, чтобы узнать, все ли в порядке. Багааддин, переодетый в капитанскую одежду, ответил утвердительно, а остальные пираты прятались в трюме. На несколько минут все затаили дыхание, но и моряки, и пассажиры были так напуганы, что никто из них не осмелился крикнуть, что корабль захвачен пиратами. В какой-то миг Джованни хотел было прыгнуть в воду и попытаться доплыть до одной из христианских галер. Но потом решил, что лучше быть проданным на рынке рабов в Алжире, чем попасть в руки венецианцев.

Путешествие длилось еще десять дней и без происшествий. Однажды утром Джованни увидел на горизонте побережье Африки. Через некоторое время впередсмотрящий закричал:

— Аль-Джезаир!

Пираты стали палить в воздух из пистолетов и радостно обнимать друг друга, меж тем как пассажиры и моряки были мрачны. Они знали, что, едва судно причалит к берегу, их продадут в рабство.

Вскоре Алжир во всем великолепии предстал перед тревожными взглядами пленников. Белый город раскинулся на горе, возвышающейся над морем. Покрытые зеленью холмы окружали город, подчеркивая белизну камня, из которого были построены все здания: дома, дворцы, мечети.

Радостная толпа встретила причаливший корабль приветственными возгласами. Зеваки — нищие в лохмотьях, дети, моряки, а еще богатые купцы с приказчиками — проталкивались вперед, чтобы увидеть добычу и оценить ее стоимость. Служителей порта интересовало только само судно, ведь вся его оснастка от парусов до мачт по праву принадлежала им. Молодой капитан в сопровождении двух писцов немедленно отправился во дворец паши, чтобы представить правителю Алжира, наместнику турецкого султана, полный отчет о трофеях: корабле, людях, товарах, деньгах и драгоценностях. Паша регулярно получал десять процентов добычи, и любая попытка жульничества сурово наказывалась. Чуть меньшая часть уходила городским властям и чиновникам, а один процент отдавали марабутам, святым отшельникам, которые обладали даром исцеления и прорицания и пользовались у народа великим почетом. Остальное делили капитан и его люди, захватившие корабль, а если они работали на кого-нибудь, то часть добычи перепадала и тем.

Прежде чем выгрузить товары, пираты высадили на берег несчастных паломников и экипаж судна. Всего их оказалось сто пятьдесят мужчин и тридцать женщин. В окружении янычар — турецких наемников, которых султан посылал алжирскому правителю в качестве полиции, отборных войск и личной охраны паши, — их повели на невольничий рынок. Пленников не стали заковывать в цепи — при таком скоплении людей любая попытка к бегству была обречена на неудачу. Богатые и бедные, мужчины и женщины, старики и дети — все население высыпало на улицы, чтобы поглазеть на невольников. Несколько молодых женщин привлекли взгляды алжирцев, в то время как их жены и дочери не отводили глаз от пленников-мужчин, пряча лица под покрывалами, чтобы скрыть смех, когда кто-либо из них оборачивался. Джованни, один из немногих молодых, хорошо сложенных мужчин, которым удалось избежать печальной участи гребцов на галере, пользовался особым вниманием.

Они пришли на большую площадь в самом сердце города, где рабам велели сесть на землю. Худой старик с табличкой и пером в руках приблизился к капитану захваченного судна. Жестами приказал тому встать и чем-то вроде мела написал на его одежде цифру. Затем, взяв за руку, повел вокруг площади. Горожане толпились по краям, и те, кто хотел, спрашивали пленника о его возрасте, занятиях и стране, откуда он родом. Старик, говоривший на нескольких европейских языках, переводил ответы. Кое-кто из купцов щупал мускулы невольника или просил его открыть рот, чтобы проверить зубы. Происходящее напомнило Джованни конную ярмарку, которую он видел в детстве, и юношу затошнило.

Эмануил поймал его взгляд.

— Подумать только, а ведь мы, христиане, делаем то же самое с пленными индийцами и мусульманами! — шепнул он на ухо Джованни.

Обведя капитана вокруг площади, старик приказал невольнику сесть, взял следующего, и все повторилось.

Шли часы. Джованни, осознавая собственную беспомощность, с отвращением наблюдал, как юную девушку вели перед мужчинами, каждый из которых пытался ее потрогать. После того как ее ущипнули, шлепнули и пощекотали раз двадцать, девушка забилась в истерике и потеряла сознание. Ее привели в чувство, и представление продолжилось, пока, к вящему удовольствию толпы, она не начала кричать. В конце концов девушку пришлось заковать в цепи и тащить силой, так как она отказалась идти сама.

Джованни повели по площади одним из последних. Многие торговцы и горожане обратили на него внимание, привлеченные его молодостью, благородным видом и крепким сложением.

Ближе к полудню с минарета, возвышающегося над площадью, разнесся звучный, мелодичный мужской голос.

— Это муэдзин сзывает правоверных на молитву, — прошептал Джованни моряк. — Так происходит пять раз в сутки: на рассвете, в полдень, во второй половине дня, на закате и через час после наступления темноты.

Красота произносимого нараспев призыва поразила Джованни, напомнив ему о православных молитвах. Старик и почти все горожане ушли с площади, чтобы помолиться и поесть. Пленников разместили в тени арок, окружающих площадь, и дали им хлеба, воды и фиников. Через несколько часов, закончив послеобеденный намаз, люди вернулись. Старик, схватив за руку невольника с цифрой «один» на одежде, повел его по площади, крича:

— Сколько, сколько?

Он аккуратно отметил на своей табличке номер пленника, цену и имя его покупателя. Еще он написал цену раба на его одежде, прежде чем отвести несчастного к остальным. Джованни заинтересовался и спросил моряка, который, по-видимому, хорошо знал местные обычаи, зачем это делают.

— Как только аукцион завершится, нас отведут к паше, который сможет купить одного из каждых восьми невольников для себя.

— А почему нас привели сюда? — удивился Джованни.

— Потому что на аукционе определяется настоящая цена рабов. Так как паше разрешено купить одного из каждых восьми рабов, нужно знать, сколько они стоят, чтобы вычесть их стоимость из доли добычи правителя.

— Какая точность, — произнес Джованни с насмешкой. — И какое чувство справедливости…

Когда пришла его очередь, он удивился, сколько денег за него предлагают, даже больше, чем за юную красавицу. Позже Джованни догадался, что пираты сообщили старику, что, несмотря на жалкую одежду, он принадлежит к благородному роду, и за него дадут хороший выкуп. Торговцы и богатые горожане спорили, сколько за него можно выручить, если перепродать. В конце концов Джованни приобрел богатый купец-мавр, который занимался тем, что получал выкуп за христианских пленников.

Аукцион закончился перед наступлением ночи. Вскоре муэдзин прокричал призыв к молитве, и толпа рассосалась. Янычары повели пленников в одну из трех тюрем паши в нижней части города, в подземельях которых без света и свежего воздуха постоянно жили несколько сотен рабов. Новичков разделили на группы, тщательно отделив мужчин от женщин, и развели по комнатам, вмещающих в себя до двадцати человек. Им дали хлеб и воду, предупредив, что нужно оставить немного на утро. Стражники разговаривали на странном языке, называемом «франко», — смеси французского, испанского, итальянского и португальского. На этом языке турки и алжирцы общались с рабами, а невольники — между собой.