— Откуда вы знаете?

— Она поселилась в брошенной хижине перед Рождеством. Затем пришла в деревню, чтобы обменять снадобья и притирания на овощи и птицу. Люди стали захаживать в ее лачугу за средствами от разных хворей. Незадолго до того, как на нас посыпались несчастья, она отказалась лечить сильный ожог на руке кузнеца. Потом отказалась помочь Франческо и прокляла его, а еще оскорбляла Господа нашего. Кузнец потерял сына, бедняга Франческо — и жену, и ребенка. Это все дьявольские козни, не иначе!

Приор на некоторое время задумался, затем пристально посмотрел на старого крестьянина.

— У вас есть доказательства того, что именно эта женщина повинна в ваших бедах?

— Я знаю лишь то, — срывающимся голосом произнес Джорджио, — что она наложила заклятие на деревню, и за последние два месяца на кладбище отправилось больше людей, чем за весь прошлый год! Она ведьма! Только огонь избавит нас от ее колдовства!

— Ну-ну, успокойтесь. Нельзя так запросто сжигать людей. Нужно расследовать обстоятельства смертей, допросить женщину. Я поговорю с бургомистром…

— Поздно, чертовка сбежала. Но мы можем доказать, что она в сговоре с нечистой силой!

— Неужели? Каким же образом?

Джорджио ухмыльнулся, обнажив беззубые десны, и показал на повозку:

— Вот, смотрите!

Заинтригованный монах подошел поближе. Крестьяне молча расступились. Дон Сальваторе взялся за простыню, под которой угадывались контуры лежащего человека, и сначала осторожно открыл лицо, а потом все тело полностью.

Одежды на незнакомце не было. Несмотря на крайнюю худобу, он казался довольно привлекательным. На вид лет тридцать, не больше. На теле сбоку, почти у самого сердца, проходил длинный шрам. Человек дышал, сердце билось, однако веки оставались плотно сомкнутыми.

Приор повернулся к крестьянам.

— Что все это значит?

— Мы нашли его в погребе хижины, — ответил Джорджио. — Он жив, но лишился разума; должно быть, околдован ведьмой. Рядом лежали разные порошки и мази. Посмотрите, она начертила на его руках и ногах дьявольские знаки… Этот человек одержим бесами! Поэтому-то мы и привезли его в монастырь!

Действительно, ступни и запястья человека покрывали странные геометрические фигуры. Однако, по мнению приора, эти знаки совсем не походили на сатанинские символы. Он решил, что, скорее всего, раз они покрыты слоем янтарного бальзама, это какой-то способ врачевания. Приор вновь повернулся к сельчанам.

— Вы знаете этого человека?

— Нет, — ответил Джорджио. — Он не из нашей деревни. Понятия не имеем, как он угодил в когти ведьмы!

— Очень странная история. Хорошо, оставим его здесь. А если та женщина вернется, не трогайте ее и сразу сообщите мне!

— Нужно немедленно изгнать дьявола из этого человека! Наверняка он одержим демонами!

Дон Сальваторе лишь чуть улыбнулся в ответ и промолчал. Затем велел занести раненого в монастырский лазарет и отпустил крестьян.

Вечером, в общем зале для братии монастыря, приор рассказал о происшествии и вверил незнакомца молитвам монахов и целительной заботе брата Гаспаро. Брат Гаспаро сообщил, что глубокую рану мужчине нанесли, скорее всего, кинжалом, и удар только чудом не достиг сердца. Молодому человеку повезло: благодаря снадобьям, приготовленным из трав, рана быстро затягивалась. Хотя пульс был еще слаб, тело незнакомца функционировало нормально. Но разум покинул его; казалось, он глубоко спит.

Братия выслушала объяснения приора, а затем дон Марко, почтенный старец и сам бывший приор, возразил дону Сальваторе, заметив, что нахождение лежачего больного на территории монастыря противоречит уставу общины. И правда, лазарет располагался в жилой части аббатства, предназначенной исключительно для братии.

Как и все монастыри ордена бенедиктинцев, Сан-Джованни в Венери состоял из церкви и клуатра — внутреннего дворика прямоугольной формы, окруженного со всех сторон галереями и зданиями, где жили монахи. В большинстве монастырей клуатр окружают общинные постройки; здесь же, так как аббатство стояло на склоне горы, строители расположили церковь вдоль западной стороны клуатра, а к югу от него — трехэтажное здание со всеми монастырскими помещениями, обращенное к морю. С северной и восточной стороны клуатра раскинулись сады. На первом этаже общинного строения находились кладовая, привратницкая и странноприимный двор.

На втором этаже, на том же уровне, что и церковь с клуатром, были кухня, трапезная, скрипторий — комната для переписки рукописей, — лазарет и иконописная мастерская. На самом верхнем этаже располагались дормитории — общие спальни монахов, отхожие места, а также кельи аббата и приора.

Дон Сальваторе с готовностью признал, что нарушил устав, позволив лежачему больному остаться в монастырских стенах. Состояние незнакомца чрезвычайно тяжелое и требует ухода, который можно получить только в лазарете. Он напомнил братии, что, согласно одной из заповедей основателя их ордена, милосердие — высшая добродетель, которую нельзя нарушать, даже если приходится поступать вопреки обычным правилам.

Доводы приора почти никого не убедили, однако аббат отсутствовал, и монахам ничего не оставалось, как подчиниться.

Над монастырем опустилась ночь. После вечерней службы монахи поднялись в дормитории, а дон Сальваторе — в свою скромную келью.

Приор отличался крепким сложением, правильными чертами лица и красивыми голубыми глазами. Он принял постриг в семнадцать лет и за долгие годы учения стал мастером богословия и подлинным знатоком Священного Писания. За последние десять лет дона Сальваторе трижды избирали приором монастыря Сан-Джованни в Венери, и в отсутствие аббата он самостоятельно принимал все важные решения. Деликатный и скромный, дон Сальваторе был полной противоположностью старому дону Теодоро, пожизненному аббату, высокомерному и резкому.

Этой ночью дона Сальваторе грызла тревога. Он не верил в россказни крестьян о колдовстве и одержимости дьяволом, но все же в глубине души его мучило предчувствие, что незнакомец доставит немало хлопот.

Еще не рассвело, когда брат Гаспаро изо всей силы принялся колотить кулаком в дверь кельи.

— Скорее, дон Сальваторе!

— Что случилось? — спросил приор, спешно надев наплечник и приоткрыв дверь.

— В лазарете произошло нечто странное! Там горит свет, комната закрыта изнутри, а из-под двери течет кровь!

По дороге к лазарету брат Гаспаро продолжил рассказ:

— Я встал перед заутреней, чтобы перевязать рану незнакомца. В комнате горел свет, и это меня удивило. Еще больше поразило то, что дверь оказалась запертой изнутри. Я попробовал ее открыть, но так и не смог. Вдруг я почувствовал, как что-то теплое течет по моим сандалиям. Как только я понял, что это кровь, то сразу же побежал к вам. Там кровищи, словно быка зарезали!

— Кто оставался ночью в лазарете?

— Только незнакомец.

К этому времени монахи дошли до лазарета, и брат Гаспаро поднес факел к нижнему краю закрытой двери. Когда приор увидел лужу крови, растекшуюся под ногами, его едва не вырвало. Все же он сдержался и кивнул брату Гаспаро, чтобы тот помог выломать дверь. Вскоре небольшая задвижка поддалась, дверь распахнулась настежь, и перед монахами предстала кошмарная сцена.

Незнакомец с раздувшимся лицом лежал на полу, раскинув руки, из раны на боку струилась кровь. Чуть поодаль в луже крови лежало другое тело.

— О господи! — воскликнул приор. — Это же брат Модесто! Он…

— Его выпотрошили, — дрожащим голосом закончил брат Гаспаро, показывая на острый инструмент рядом с раненым. — Вспороли живот ланцетом, который я здесь оставил.

— Что произошло? Кто осмелился совершить столь ужасное преступление?

— А куда делся убийца? — испуганно спросил брат Гаспаро. — Дверь была заперта изнутри…

— Верно, — согласился приор, схватив кочергу.

Он знаком приказал брату Гаспаро заглянуть в шкаф, единственное место, куда мог бы спрятаться человек. Сердце монаха зашлось от страха, когда он рывком открыл дверцу. Увидев, что шкаф пуст, приор и брат Гаспар обменялись недоуменными взглядами. Дон Сальваторе посмотрел вверх, на два отверстия в потолке, но в них не смог бы протиснуться даже ребенок, не говоря уже о взрослом человеке. Оставался еще один путь к бегству — через камин. Убийца, должно быть, спустил веревку через трубу. Монахи осветили факелами устье, однако, к своему большому удивлению, ничего не обнаружили — ни следов сажи на полу, ни отметин на стене.