Нерадостными были и новости, сообщенные Тырневым. Взрыв склада, гибель Жестянщика и Искро, разгул насилия в Каршияке, казнь в городе десятков людей, привезенных из Карлово, — все это были новости, которых Грозев ожидал после неудачи, постигшей отряд Гурко, но сейчас они показались ему чреватыми самыми тяжелыми последствиями.

— А ты вообще не должен появляться в городе, — сказал под конец Тырнев, — хорошо, что пришел ночью…

Он прошел в дальний угол, приподнял один из ящиков и. вернувшись, протянул Грозеву конверт, который принесла Жейна в ту тревожную ночь.

Грозев развернул коротенькое письмо, написанное братом Блыскова. При первой же попытке связаться в Константинопольском порту с австрийским курьером, который должен был прибыть из Бухареста, Добрев и Блысков были арестованы.

Борис поднял голову и посмотрел на Тырнева.

— Это было пятнадцать дней назад, — сказал хозяин постоялого двора, — а позавчера Бруцев узнал через одного из служащих компании Гирша, что на все железнодорожные станции до Одрина передано описание твоих примет.

Грозев молча смотрел перед собой. Становилось еще сложнее и труднее.

— Нет сомнений, что мютесарифству все известно, и они только и ждут твоего возвращения, — продолжал Тырнев. — Самое разумное сейчас — найти тебе другое убежище.

— Хорошо, но где? — взглянул на него Грозев.

Христо Тырнев немного подумал.

— В каком-нибудь бараке на Бунарджике. Туда легко будет приходить к тебе через грабовый лес.

И вот теперь, сидя в бараке, впервые за эти несколько недель он спокойно мог дать себе отчет во всем.

Он искал причину ареста Добрева и Блыскова в Константинополе. Предполагал предательство, но допускал и случайность. Думал о постоялом дворе Меджидкьошк, об отступлении русских, о резне в Карлово. Сквозь пелену пыли, поднимаемой суховеем, видел длинные вереницы людей вдоль Марицы, пропадающие на равнине, полуголого ребенка, скачущего по полю. Все это смешивалось в голове, мысли хаотически путались, превращаясь в кошмар.

Борис сел в постели и долго сидел, уставившись в непроглядную тьму. Потом подошел к открытому окну, облокотился на подоконник. На него пахнуло речной прохладой, запахом влажного песка и прибрежного кустарника. У подножья холмов виднелся город. Доносился нежный аромат полей. И тогда мысль о Софии — мысль, которую он сознательно подавлял в себе в течение всех этих долгих и мучительных дней, — властно овладела всем его существом.

— Отвори!.. — кричали снизу по-турецки. На ворота вновь обрушились удары прикладов.

Небо на востоке только начало светлеть, в комнате было еще совсем темно. Наталия Джумалиева вскочила и, подбежав к лестнице, ведущей в прихожую, крикнула:

— Лука, погляди, кто это… Что там происходит?

— Это турки… Стражники… — испуганно отозвался снизу Лука.

— Боже, — прошептала Наталия. — Что им от нас надо?…

Снова послышались удары в ворота — сильные, настойчивые.

— Узнай, чего они хотят, — добавила Наталия и пошла в свою комнату одеться.

В другом конце коридора скрипнула дверь, и в полумраке появилась Жейна в накинутой на плечи шали.

— Ты лежи, не надо вставать, — сказала ей мать. — Господи, и чего это они среди ночи людей будят… — говорила Наталия Джумалиева, одеваясь во все черное.

Остановившись у дверей, Жейна, немного помолчав, коротко молвила:

— Из-за Бориса Грозева…

Мать удивленно посмотрела на нее.

— Почему из-за него?

— Из-за Грозева… — стояла на своем Жейна. — И смотри не забудь: никто к нему не приходил, никто для него ничего не оставлял…

Мать ошеломленно глядела на нее.

Внизу уже слышалась турецкая речь и топот сапог. Со двора доносился шум.

— Господи, но почему его ищут? — Ничего не понимая, Наталия развела руками.

Кутаясь в шаль, Жейна повторила:

— Никто его не спрашивал. Никто ничего ему не оставлял.

Потом повернулась и скрылась в своей комнате.

По лестнице поднимался, хромая и тяжело опираясь на палку, сержант Али. За ним шел испуганный Лука. Путаясь, он отвечал что-то на вопросы стражников.

Как бы не замечая Наталии, хотя он знал ее лично, сержант Али оглядел кладовые и раздраженно произнес:

— Хозяйка, ты знаешь, что здесь прятался наш враг, а?

— Нет, господин… — ответила, пытаясь овладеть собой, Наталия.

— Тебе, значит, это неизвестно, — усмехнулся сержант, — а кто жил у вас на верхнем этаже?

— Один торговец, господин… Его знает весь город…

— В том-то и дело, что никто его не знал! — И сержант Али толкнул палкой прикрытую дверь в коридор. — Сейчас, когда его привезут сюда в кандалах, увидишь, что это за торговец…

Хотя голова ее раскалывалась от предположений и догадок, Наталия не утратила самообладания.

— Но если вы этого не знали, господин, — сказала она, — то откуда же нам было знать?

Сержант ухмыльнулся и покачал головой.

По лестнице, заложив руки за спину, тяжело поднимался Димитр Джумалия.

Сержанту Али, бедняку, обремененному многочисленным семейством, не раз приводилось видеть добро от Джумалии, и поэтому сейчас, поздоровавшись со стариком, он немного сконфуженно сказал:

— Не волнуйся, мастер. Мы лишь делаем проверку. Твоим людям ничего плохого не сделаем… Вы дали приют плохому человеку… Это все…

И, словно в подтверждение своих слов, он обратился к сопровождавшим его троим стражникам:

— Ступайте вниз, я сам проверю комнату…

Димитр Джумалия обменялся быстрым взглядом с невесткой, вытер лоб и стал подниматься наверх вслед за турком.

Ступив на площадку, сержант обернулся. Оглядевшись вокруг, словно желая удостовериться, что их никто не подслушивает, он доверительно сказал Джумалии:

— Из Стамбула пришло сообщение об этом человеке… Поймали какого-то телохранителя, отсюда все и выяснилось… А мы-то здесь почести ему оказываем, большим человеком считаем. Как открыли его комнату на постоялом дворе Куршумли, что увидели? Никакой торговлей он не занимался. Все было выдумкой, чтоб людям пыль в глаза пускать…

Сержант Али прищурился и приложил палец к губам, давая понять, что все сказанное должно остаться между ними.

— А где сейчас этот человек, сержант? — уловив выражение лица турка, тихо спросил Джумалия.

Али неопределенно махнул рукой.

— Кто его знает! Расплели клубок, но поздно. Сев здесь на поезд, он слез в Тырново-Сеймене. Выдавал себя за француза. Там след его потерялся… Может, где-то здесь, а может, дальше поехал…

— А кто он? Откуда? Как здесь появился? — продолжал допытываться Джумалия. — Ко мне его послал Аргиряди…

— Так ведь и Аргиряди столько же известно о нем. Говорит, были у него рекомендательные письма. От австрийских фирм… Пустая болтовня все… Одни выдумки…

Сейчас сержант Али держался совсем свойски. Видимо, он был смущен грубостью своих людей и старался ее загладить, прекрасно понимая, что хорошие отношения с таким человеком, как старый мастер, ему куда выгоднее.

В комнате Грозева он произвел совсем поверхностный обыск. Открыл шкафы, небрежно приподнял края матрасов. Затем, покачивая головой, пощупал узел с одеждой, оставленный Наталией на сундуке, и вышел.

Уже совсем рассвело, и, увидев яркое убранство прихожей с красивыми домоткаными коврами, сержант ощутил чувство зависти. Он спустился вниз.

Выражение его лица снова стало деловитым и серьезным. Остановившись перед Наталией Джумалиевой, он сухо спросил ее:

— Ваш квартирант ничего не оставлял?

— Нет, господин, — ответила Наталия, вновь охваченная страхом.

— Кто-нибудь его спрашивал?

— Никто, господин…

Затем сержант, обращаясь скорее к Джумалии, чем к остальным, неохотно произнес:

— Ну что ж, простите за вторжение, сами понимаете — служба…

И пошел к выходу.

— Иди успокой Жейну… Я схожу в Тахтакале… Там выясню, что происходит… — сказал Джумалия.

Посмотрев на Наталию долгим взглядом, словно хотел сказать еще что-то, он повернулся и ушел.