Жейна радостно встретила гостью. Обняв за талию, повела ее в свою комнату.

Эта комната всегда радовала Софию своей пестротой. На стене висели небольшие акварели с видами Одессы, на камине стояли статуэтки русских крестьянок, выполненные из стекла; на столике из черного дерева — пестрые деревянные фигурки.

Жейна взяла из рук подруги зонтик и поставила его в бронзовую стойку у камина. Потом снова порывисто обняла Софию, спрятав лицо у нее на груди. Задыхаясь, промолвила:

— Соня, миленькая моя Соня…

Когда она оторвалась от Софии, та заметила, что щеки Жейны горят, а глаза лихорадочно блестят.

— Что с тобой, Жейна? Что произошло? — спросила она девушку, легонько касаясь ее щеки.

— Ничего… Я так ждала тебя… Ах, как я тебя ждала…

София пристально вгляделась в нее. Подчиняясь интуиции, она пыталась отгадать причину перемены в выражении лица девушки.

— С тобой что-то творится, — решительно заявила она, погладив Жейну по русым волосам. — Ну-ка, рассказывай…

— Ну как тебе сказать… — Жейна прижала руки к груди и замолчала, словно подыскивая слова. — Может быть, это глупо… И не стоит говорить… Но мне хотелось тебя увидеть… Очень хотелось…

София, ничего не говоря, усадила ее на диван рядом с собой.

— Я просто удивляюсь тебе, — сказала она. — Сегодня ты какая-то особенная. Что-нибудь случилось?

Жейна на миг закрыла глаза.

— Ты только не смейся… Я, наверно, все это придумала. — Она покачала головой и откинулась назад. — Ничего нет… И ничего не может быть… Но мне хотелось бы, чтобы ты его увидела, поговорила с ним… Ты лучше всего можешь понять и оценить его… Но сейчас eго нет дома, он обычно выходит рано утром…

Жейна помолчала, потом склонила голову на плечо Софии и тихо промолвила:

— О, Соня! Никогда, никогда прежде мне не доводилось испытывать подобное… Никогда…

София все поняла. Она чувствовала, как сильно бьется сердце девушки. Рука ее машинально гладила волосы Жейны. Вначале ей показалось невероятным, чтобы Жейна, ее нежная, чистая Жейна могла увлечься этим загадочным и, как ей теперь казалось, грубым и жестоким человеком. Потом в душе появилось ощущение, что у нее самой что-то отняли, и она почувствовала себя слабой и униженной до глубины души. Впервые Жейна выглядела досадной и глупой, а все вокруг — скучным, нелепым, и вообще вся эта история была отвратительна.

София медленно поднялась, накинула шаль на голову и, стараясь не выдать своих чувств, сказала, что ей пора. Затем расцеловала Жейну в обе щеки, набросила на плечи шелковую пелерину и быстро вышла.

Дождь уже начался. София миновала Хисаркапию и направилась вниз по улице. Идти домой не хотелось. Она старалась прогнать мрачные мысли, думать о чем-то хорошем, что ей приходилось видеть или предстояло встретить в жизни; хотелось поговорить с веселыми, жизнерадостными людьми, а не с такими странными типами, как Грозев.

Она бесцельно бродила по улицам, а дождь все усиливался. София решила переждать его где-нибудь под навесом. Она остановилась и подняла глаза. То, что 'она увидела, испугало ее. В своем желании подальше убежать от дома Джумалиевых она бессознательно вновь вернулась сюда, к этой дубовой двери, за которой жил он. Это показалось ей знамением, которое заставило ее содрогнуться.

А дождь все усиливался. Где-то над холмами прогремел первый весенний гром — сильный и бодрый, несущий радость.

Тогда обессиленная София бросилась к Соборной церкви, как бы стремясь уйти от чего-то рокового, что преследовало ее по пятам.

Кто-то постучался в дверь.

— Войдите, — сказал Грозев, быстро прикрыв торговыми счетами листок, на котором что-то писал.

На пороге показались Христо Тырнев и Бруцев. Семинарист уже несколько раз бывал у Грозева, поэтому вошел первым, держась совсем свойски. Тырнев последовал за ним, с любопытством осматривая закопченные стены комнаты. Грозев снял ее на постоялом дворе Куршумли якобы для торговой конторы. На самом же деле здесь он мог, не вызывая никаких подозрений, встречаться с людьми, которых в другом месте принять не мог.

Когда началась война, посетителей постоялого двора, и без того шумного и многолюдного, стало вдвое больше. Помещения Куршумли были темные и мрачные, в его комнатах царил полумрак, что делало лица посетителей неясными, и это было только на руку Грозеву.

— Садитесь, — он подал стулья гостям.

Тырнев сдернул с головы козью шапку.

— Наконец-то получена весть из Чирпана, — выпалил он, глядя на Грозева просветленными глазами…

— Рассказывай, — Борис поспешил придвинуть к нему коробку с сигаретами.

— Сегодня утром, — начал Тырнев, вытирая губы перед тем, как закурить, — мне принесли документы Чирпанского комитета. Якобы они хранились у некоего Караджалова, который весной — от нужды или из страха — переселился на юг, куда-то в хасковские села. Перед тем, как уехать, он все оставил Теньо-медянщику, бывшему связному Чирпанского комитета, который только сейчас нашел удобный случай послать их мне.

— Караджалов… — задумчиво произнес Грозев. — Что-то не припоминаю.

— Мне кажется, — вмешался Бруцев, — что именно чирпанцы были в тех отрядах, которые в прошлом году ударили по линии Тырново — Сеймен.

— Возможно, — пожал Грозев плечами, принимая листы из рук Тырнева. — Для нас сейчас очень важно установить связь с уцелевшими членами комитетов в близлежащих городах и селах.

Он полистал документы и добавил, обращаясь к Тырневу:

— Сегодня вечером нам нужно собраться у тебя и решить, какие места в Родопах и по течению Марицы следует посетить на этой неделе. — Сунув руку в ящик стола, он вынул оттуда газету и протянул Бруцеву.

— Вот — «Новая Болгария». Я получил ее из Белграда сегодня утром. На первой странице помещено воззвание комитета…

Бруцев лихорадочно развернул газету, пробежал глазами заголовки и, найдя воззвание, быстро стал читать. Христо Тырнев встал у него за спиной, чтобы следить за прочитанным. Когда семинарист кончил, Тырнев взял газету и вслух перечислил имена знакомых ему членов комитета:

— Кириак Цанков, Олимпий Панов, Висковский, Стефан Стамболов… Все, что осталось от старого комитета… — покачал он головой, откладывая газету в сторону.

— А я снова предлагаю вам поджечь парочку бейских имений в селах, и вы увидите, как все наши, которые ныне попрятались, сразу же отзовутся…

— Или спрячутся еще дальше, — остро взглянул на него Тырнев. — Башибузуки только того и ждут…

— К черту башибузуков, — взорвался Бруцев. — Людям нужны настоящие дела. Какой-нибудь взрыв или убийство, и тогда посмотрите, как все наши воспрянут духом…

Грозев обошел письменный стол и, опустившись на колени, вынул из потайного ящика, откуда-то снизу, толстый пакет.

— А это по твоей части, Кирилл, — сказал он, протягивая пакет семинаристу. — Воззвания на турецком. Мы получили их вместе с белградскими газетами. Завтра или послезавтра здесь должны пройти новые отряды Сюлеймана, направляющиеся в Боснию и Черногорию. Вы с Гетовым проберетесь к обозам и взорвете их, да так, чтобы поближе к офицерским палаткам. Действовать надо в одиночку, когда все улягутся спать… Будьте осторожны…

Кирилл взял пакет и внимательно прочитал тексты, написанные арабской вязью. Потом улыбнулся краешком губ.

— Все сделаем как следует, — заверил он, засовывая конверт под подкладку суконного пальто.

— Итак, вечером встречаемся, — поднялся Тырнев. И, хлопнув семинариста по плечу, сказал: — Пошли, что ли…

Грозев вернулся домой уже после обеда и снова просмотрел документы Чирпанского комитета. Сведений в них было много, но в основном обрывочных и неясных. Нужно снова все проверить самым тщательным образом, сравнить с уже доказанными фактами и только тогда разыскивать каких-то конкретных людей. Он считал, что совершенно необходимо объехать села — и прежде всего чтобы обнаружить где-то в подножии Родоп или в поречье Марицы вооруженные отряды, которые могли бы сыграть большую роль как вспомогательные единицы освободительных войск.