Жестянщик быстро добрался до вентиляционного отверстия — точно такого, как ему описали. Поднял крышку с противовесом на цепи и без особого труда проник в темное помещение. Не торопясь, нащупал ящики с амуницией, вытащил один и на его место положил пакет с взрывчаткой. Затем поджег фитиль. Вернулся к отверстию и только начал втягивать в него тело, как цепь вдруг натянулась, тяжелый противовес с треском ударился о железо и металлическая крышка опустилась ему на грудь. Он попытался перевернуться, но не смог. Хотел было протиснуться обратно, но узкое отверстие в стене держало его как в клещах. Лицо Христо налилось кровью, он с трудом дышал, придавленный огромной тяжестью металла.

Снаружи раздался выстрел. Жестянщик прислушался. Сзади тихо шипел фитиль.

Турки, выскочившие из кофейни, уже пришли в себя. Двое-трое вооруженных выстрелили в воздух, призывая на помощь. Появились новые. Прижимаясь к оградам, добрались до поленницы, залегли. Бруцев снова выстрелил. Из постоялого двора никто не появлялся.

Семинарист огляделся. Прошло пять минут со времени проникновения Жестянщика в склад, и, как приказал Дончев, пора было оставить пост, где он задерживал турок, и дождаться взрыва в соседнем дворе.

Трое его товарищей исчезли на другой стороне улочки. Турки еще суетились позади поленниц. На земле перед входом в здание лежал Искро с проломленным черепом, рядом с ним ничком — убитый часовой.

Бруцев приподнялся. Но вместо того, чтобы отойти назад и скрыться в соседнем дворе, он перепрыгнул через ограду и побежал к Искро. Лицо у парня оставалось прежним. Полуоткрытые глаза, казалось, глядели на туманный свет фонаря. Бруцев положил руку ему на лоб, повернул лицо к себе. И словно впервые увидел, что Искро совсем молодой, почти юноша.

Со стороны пекарни раздался выстрел. Бруцев вскочил, одним прыжком преодолел ограду и понесся меж деревьев, но вскоре споткнулся и упал. Бежать дальше не имело смысла, и он так и остался лежать.

Несколько мгновений царила тягостная тишина. И вдруг страшный грохот потряс ночь. Склад содрогнулся, почва под ним провалилась, из-под земли вырвался столб яркого пламени, взметнув в небо крышу здания. Вздымаясь и опадая, столб с оглушительным треском поглотил все, что осталось от постоялого двора.

Окна домов вокруг зияли черными провалами: от взрыва вылетели все стекла. Отблески пламени зловеще плясали на стенах. На деревья и траву сыпались сверху пепел и кирпичная пыль. Бруцев медленно встал. Все вокруг тонуло в дыму. Он пошел вниз по склону. Остро пахло гарью. Голова у Бруцева будто налилась свинцом, мысли путались. Но все его существо переполняло какое-то странное торжество. Он вспоминал — отрывочно, разбросанно — месяцы ожидания, телегу с взрывчаткой. Грозева, Наумову, трех товарищей, которые сейчас, гак же как он, брели где-то во мраке. Рука его ощутила лоб Искро, из которою постепенно ухолило тепло. У подножия холма Бруцев бессильно опустился на песок. В воде Марины отражались огни моста.

Невдалеке раздался орудийный выстрел, его эхо заглохло во тьме ночи.

Кто-то осторожно поднимался по лестнице.

— Кто там? — спросила Жейна, глядя в открытую дверь своей комнаты.

Смеркалось, в коридоре было темно. Мать Жейны уехала к сестре в Пештеру. Милена, как обычно вечером, убежала к соседям, и сейчас в доме никого не было.

Шаги стихли, затем опять послышались.

— Кто там? — снова крикнула Жейна и села в постели.

Донесся тихий, но ясный голос:

— Извините, господин Грозев здесь?

Сердце Жейны дрогнуло. Она вскочила, накинула на плечи пушистую персидскую шаль и подошла к двери.

На площадке стоял высокий смуглый человек с глубоко посаженными глазами. Худой, усталый, он в темноте коридора казался привидением.

— Зачем вам господин Грозев? — спросила она с порога.

— Я привез ему письмо из Стамбула.

— Его сейчас нет, — сказала Жейна, — но я передам ему письмо, как только он вернется.

Человек вынул конверт из кармана пиджака и протянул ей.

— Вы из семьи Джумалиевых? — он испытующе взглянул на нее.

— Да, — ответила Жейна.

— До свидания, — незнакомец повернулся и ушел.

Стоя в дверях, Жейна осмотрела продолговатый конверт. В верхнем углу было написано: «Лично». На восковой печати сзади виднелась неясная монограмма.

Жейна почувствовала, что руки у нее дрожат. Может быть, от того, что она внезапно встала, или от разговора с незнакомцем ее вдруг охватила неодолимая слабость. Положив письмо на комод, она опустилась на кровать. Тело покрылось холодным потом. Девушка ненавидела эти приступы слабости, все чаще случавшиеся с ней в последнее время. Она с досадой вытерла со лба пот.

Что теперь следовало сделать? Она вспомнила, что сказал ее матери Грозев, когда уезжал. Письмо нужно отнести Тырневу. Кого можно попросить об этом?

Жейна снова взяла письмо. Ей показалось, что за черными, написанными от руки буквами скрывается таинственный мир Грозева.

— Боже мой, — тихо промолвила девушка. И почувствовала, что в действительности все сложнее и страшнее, чем ей раньше казалось. — Надо… — вполголоса произнесла она, — надо отнести его…

Неожиданно от слабости, усталости, болезни не осталось и следа. Щеки Жейны запылали. Она сбросила с плеч шаль и лихорадочно принялась одеваться. Выходя, накинула на голову черный платок, повязала его по-турецки. Письмо спрятала на груди. Закрыв за собой калитку, Жейна направилась вниз по темной улице.

Квартал Каршияк был шумным, пыльным — явление необычное для этой тихой, находящейся на отшибе части города. Над деревянными лотками уличных торговцев горели фонари. Возле лотков толпились солдаты, покупавшие разные сласти. Жейна шла почти посередине улицы, не глядя по сторонам. Черный платок защищал ее от мужских взглядов. Время от времени навстречу ей попадались турчанки с белыми узлами или корзинами на головах, это вселяло в нее уверенность. Через тонкую ткань рубашки она ощущала, что письмо на месте, оно лежало возле ее сильно бьющегося сердца.

Перед постоялым двором Тырнева горел фонарь. Жейна ясно различила красные фески солдат, толпившихся у дверей. Изнутри доносились писк свирели и пьяные мужские голоса. Жейна остановилась, беспомощно посмотрела наверх. В комнатах было темно. Пройдя садом, она добралась до задней стороны здания. Внизу светилось окно. Жейна заглянула в него. В маленькой комнате стояли мешки с фуражем, лежали железные обручи. Посреди на квадратном камне горела сальная свеча, по-видимому, ее только недавно зажгли.

Жейна постучала в дверь комнаты, прислушалась, но кроме ударов в бубен и нестройного пения, долетавших из корчмы, ничего не услышала.

Она постучала сильнее. В саду что-то зашуршало. Жейна обернулась и увидела темную тень, пробиравшуюся среди деревьев. Она потянула за ручку: дверь была заперта. Отпрянув, девушка прижалась к стене.

Тень приблизилась. Человек вынул ключ, открыл дверь. Свет из комнаты упал на Жейну. Человек обернулся.

Это был Павел Данов.

— Жейна… — прошептал изумленно Павел. — Что вы здесь делаете?

Она сняла платок. Почувствовала, что заливается краской. Она молчала, не зная, что отвечать.

— Входите же, входите! — сказал Павел, делая к ней шаг. — Вас лихорадит…

Павел ввел ее в комнату и, перевернув пустой ящик, пригласил сесть.

— Что вы здесь делаете, скажите ради бога! — Он пристально посмотрел на нее. — Вы же еще вчера были больны… Что произошло?…

— Ничего, — сдержанно ответила Жейна. — Я должна была сюда прийти…

И она посмотрела на него, как на незнакомого, в котором надо разобраться. Может ли она ему довериться?

— Жейна… — проговорил он, садясь напротив. Вид у него был недоумевающий.

Она почувствовала себя совсем беспомощной и растерянной. И, словно желая защититься от новых вопросов, спросила сама:

— Вы знакомы с Тырневым? — Не дожидаясь ответа, прибавила: — Вы не отдадите ему это письмо?…