— В таком случае, Болгария станет свободной, — заявила София, не отрывая глаз от отца.

— Да, после стольких кровопролитий… Они этого заслуживают, — сухо заметил Аргиряди.

— Почему ты говоришь «они»? — девушка встала и подошла к отцу. На сердце у нее стало тревожно. — Ведь ты же утверждал, что мы — болгары, и все вокруг нас — тоже…

Аргиряди удивленно взглянул на дочь, потом медленно положил на стол табакерку, которую держал в руках.

— Верно, мы родом с гор, — вымолвил он. — Там наши корни. Но с тех пор, как мы переселились сюда, наша жизнь, торговля — связаны с греками. Этого требуют законы рынка, отношения с торговцами, товары — все, от чего зависит наша жизнь.

Он сказал это таким мрачным и глухим голосом, как будто ему понадобились определенные усилия, чтобы выразить свою мысль. София знала его другим — решительным, сильным. Она почти физически ощутила его неуверенность. Значит, не только ее мучил тот вопрос. Как видно, отец тоже ломал над ним голову…

— И все же, — пожала плечами девушка, — мы — болгары… Аргиряди родом из Родоп, а Чистякоглу — из Копривштицы…

Аргиряди поднял голову. Лицо его снова стало безучастным, а огонь, еще недавно горевший в глазах, погас.

— Мы семья торговцев, — сухо сказал он, — а для торговли не существует границ. Она служит всем людям, потому для нее не может быть какого-то отдельного государства. Ее родина — весь мир.

— Погоди, — прервала его дочь, — мы ведь живем не одни. К тому же и не во всем мире. Мы живем здесь, в этом городе, среди этих людей…

Аргиряди тяжело поднялся.

— Что касается моего отношения к людям и к этому городу, — медленно проговорил он, сдвинув брови, — никто не может меня ни в чем упрекнуть. Я всегда стремился и стремлюсь помогать им всем, чем могу. Делаю это прежде всею как человек…

София опустилась на диван и откинула голову на спинку. Аргиряди молча мерил шагами комнату, бесшумно ступая по ковру. Сердце Софии сжалось… Часы в гостиной пробили десять. И снова наступила мучительная, напряженная тишина. Девушка посмотрела на отца. Тот стоял у окна, всматриваясь в темноту. София встала, взяла свечу и зажгла ее от лампы. Потом подошла к отцу, положила руку ему на плечо и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его.

— Спокойной ночи, папочка…

Аргиряди обернулся. Пристально поглядел в глаза дочери, словно пытаясь прочитать там поддержку себе.

— Спокойной ночи, Софи… — и поцеловал ее в лоб.

София вышла из комнаты, быстро пересекла коридор и открыла дверь своей спальни. Сквозняком задуло пламя свечи, и сразу же со всех сторон подступила темнота. Девушка стояла беспомощная, ничего не различая во мраке, чувствуя, как в жизнь ее врывается что-то новое, непреодолимое, которое судьба бросала ей как вызов.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Амурат-бей, не отрывая взгляда от карты. Это был его адъютант. Он поздоровался и доложил:

— Со станции пришло сообщение, что утренним поездом из Эдирне прибыли Хюсни-бей и Стефанаки-эфенди. Что прикажете делать?

— Хюсни-бей… — чуть прищурясь, повторил Амурат. — Вели послать за ними фаэтон и выдели охрану. Пусть заедут сначала сюда.

Адъютант вышел.

Амурат не сразу вернулся к работе. Хюсни-бей был из приближенных Мидхат-паши. К тому же он единственный из окружения великого везиря поддерживал связь со всеми гарнизонами в стране. Это был очень способный человек. Амурат-бей думал, что и при новом режиме он пойдет в гору, однако получилось иначе. Как видно, бей имел в виду что-то другое, потому что стоял несколько в стороне от событий. В настоящее время ему поручали лишь кое-какие технические задачи в провинциях империи. Другой — Стефанаки, Стефан Данов, был сыном здешнего помещика. Амурат знал, что он служит чиновником в Государственном совете. Амурат недолюбливал этого человека — ему претили нескрываемая угодливость и раболепие Стефана. Как видно, именно благодаря этим своим качествам, Данов и пользовался благоволением самых влиятельных кругов столицы.

Амурат вновь склонился над картой. Его металлическая линейка медленно легла поперек синей ленты Дуная. В сознании опять возник вопрос, давно не дававший ему покоя. Где русские попытаются форсировать реку. У Видина? Но там стоит войско Осман-паши, и неприятель вряд ли рискнет разгрызть самый крепкий орех. Тем более, что в районе Видина вдоль всего берега тянутся надежные артиллерийские укрепления. Значит, у Никополя? Но там очень крутой берег… Линейка поползла вправо, миновала Свиштов и продолжала двигаться к Русчуку. Здесь противоположный берег отлично просматривался, и противник просто не мог сосредоточить крупные силы. Вероятнее всего, удар готовился в районе Оряхово или Сомовита. Берег там довольно пологий, а лес, тянущийся на противоположной стороне, — отличное прикрытие для противника. Амурат-бей устало задумался, потом обвел кружками несколько звездочек — ими были отмечены береговые укрепления.

Резкий стук в дверь заставил его поднять голову.

— Миралай Хюсни-бей, — доложил адъютант и отступил в сторону.

В проеме возникла грузная, бесформенная фигура Хюсни-бея. Из-за его плеча выглядывало румяное, рано заплывшее жиром лицо Стефана Данова.

— Добро пожаловать! — Амурат поднялся, вышел из-за стола и приветливо поздоровался с гостями, пожав каждому руку.

Хюсни-бей вяло ответил на рукопожатие, затем, тяжело отдуваясь, опустился на стул. Стефан подождал, пока Хюсни сядет, и уселся рядом.

— Что бы там ни говорили, — Хюсни-бей вытер пот со лба, — но путешествие на поезде не из приятных. Разумеется, на фаэтоне я бы ехал из Эдирне сюда три дня, но зато сам себе хозяин. Захочешь есть — остановишься, пожелаешь отдохнуть в тени — выбирай дерево поразвесистей. Или родниковой водички попить — пожалуйста… А самое главное — ни тебе дыма, ни грязи. А то будто в трубу запихнули… Но, что поделаешь… Новые времена — новые нравы… — Хюсни-бей расстегнул воротник зеленого мундира и, еще раз отерев пот со лба, посмотрел на карту, разложенную на столе.

— Ну? И что ж здесь происходит? — спросил он Амурат-бея.

— Пока нормально, — ответил тот. — Я послал донесение о вооружении. Если хочешь, можешь с ним ознакомиться… Но здесь, — Амурат тяжело опустил ладонь на карту и исподлобья взглянул на Хюсни-бея. — Здесь что происходит…

— Здесь отвечают другие, — спокойно возразил гость, поудобнее устраиваясь в кресле. — Пусть обо всем позаботится Махмуд-Надим-паша, продавший душу тому русскому шпиону Игнатьеву…

— Грех есть грех, — заметил Амурат. — Но сейчас речь идет о судьбе всех нас…

Хюсни-бей хотел возразить, но вспомнил о присутствии Данова. Поэтому, вздохнув, проговорил:

— Ты не беспокойся. Не такие уж они страшные эти русские, как хотят казаться. Говорили, что до лета выйдут к Стара-Планине, но вот уже июнь, а их еще у Дуная не видно.

Амурат бросил вопросительный взгляд на бея.

— Но ведь ты же отлично знаешь, что все это время русские не сидели, скрестив руки.

— Что бы они там ни делали, \раньше августа не станут форсировать Дунай, а до тех пор много воды утечет.

Хюсни-бей помолчал немного, потом, подняв брови, сказал:

— Есть и кое-что другое. Русские теряют поддержку. На этих днях пруссаки, которые больше всего поддерживали Игнатьева в вопросе о Лондонском протоколе, согласились с лордом Дерби, что на конференции дали маху. В Англии узнали об этом и начинают все сначала. — Он перевел взгляд на Стефана Данова: — Стефанаки-эфенди и приехал в связи с этим. На следующей неделе сэр Генри Эллиот должен прислать двоих чиновников, чтобы они проверили, кто поднял в газетах весь тот шум относительно бунта. Они требуют доклада, который внесут на заседании парламента.

— Но сэр Эллиот сейчас в Вене, — удивился Амурат-бей. — Зачем ему кого-то посылать?

— От его имени, — согласно кивнул Хюсни-бей. — Просто сэр Генри зол на всех за то, что произошло, и настоял перед послом Лейардом на проверке…