Как сказал муж, он ничего не мог сделать для матушки, потому что наше хозяйство требовало много денег и ему нужно было думать прежде всего об этом. Хотя у мужа доходы за год равнялись примерно двумстам пятидесяти фунтам, из них он тратил восемьдесят на книги для библиотеки и откладывал пятьдесят фунтов, поэтому я ничего не могла сказать ему и также ничего не могла сделать. Он ничем не был обязан матери, которая всегда грубила ему. Более того, мою долю приданого в тысячу фунтов ему не выплатили, и он никогда не получит этих денег. Я родила ему больного ребенка, который его раздражал, и это была Анна, а не Артур. Артур когда-то был королем, и муж надеялся, что наш сын также мог бы стать королем, непонятно, почему у него возникли подобные надежды. Но Артур мог бы прославить и продлить жизнь рода Мильтонов. Мое бедное дитя с короткой ножкой могло надеяться на брак только в том случае, если отец даст за ней приличное приданое. Подобные мысли постоянно мучили меня, и я часто лежала по ночам без сна.

Мне приходилось прятать под юбками куски сыра и свинины, которые я экономила из своей порции, и потихоньку передавать их Заре: мы встречались с ней в Линкольн Инн Филдс. Муж не позволял мне встречаться с моими родственниками у них дома, потому что, побывав там, пришел к заключению, что там очень дурной воздух, и ему не хотелось, чтобы я заразилась чумой.

Но Транко смогла помочь матери. Ей встретился честный человек, который в нее влюбился, потому что она была привлекательная женщина в возрасте примерно тридцати лет. Отец этого человека гнал спиртные напитки, но к моменту их знакомства он умер и оставил сыну в наследство винокуренный заводик на Ладгейт-Хилл. Сын не разбирался в процессах винокурения, долгое время был солдатом-артиллеристом, но его уволили из армии, он потерял руку, когда разорвало одно из орудий. Транко сообщила моему мужу, что вышла замуж за отставного солдата, поставив ему условие, что заводик будет оформлен на его имя, а она станет всем управлять и получать третью часть доходов. Она не забыла это ремесло с тех пор, как была женой пивовара в Эбингдоне и вела все расчеты. Она настолько хорошо со всем управлялась, что за первые два года ухитрилась положить четыреста фунтов себе в кошелек, хотя, когда она начинала управление заводиком, дела находились в плачевном состоянии. В новом, 1648 году, как только она вышла замуж, то сразу представила моей матери две приличные комнаты в доме своего мужа, как она объяснила в качестве благодарности за доброту оказанную ей, когда сама Транко находилась в бедственном положении. Она также давала им хлеб и пиво.

Мне было очень грустно расставаться с Транко, но я радовалась, что она процветала. У нее появились хорошая одежда и родился боевой мальчишка, который шествовал за ней в плюшевой курточке с Библией с золотым обрезом в руках, когда они по воскресеньям отправлялись в церковь.

Скучно рассказывать обо всех распрях, в которые была втянута страна: король использовал сторонников армии против пресвитерианцев в Лондоне и их шотландских союзников, но в то же время старался собрать разрозненные силы, чтобы еще раз попытаться навязать свою волю и епископское правление обеим сторонам, когда будут смещены один за другим их лидеры. Король не желал отказываться от епископов. Он мог пойти на любые уступки, но только не на это. Рассказывали, что как-то он бросил кость двум своим спаниелям, которые вышли с ним на прогулку и громко хохотал, глядя, как они начали из-за нее драку. Люди сравнивали драку за кость и столкновение партий за обещанные им милости. Все были убеждены, что без монархии страной управлять невозможно, и сам король много раз повторял генералам:

- Вы не сможете жить без меня. Говорю вам, вы пропадете без моего правления.

Наступили сложные и тревожные времена, сосед отказывал соседу в займе даже шиллинга, ограничивались словами: "Доброе утро" или "Может, завтра у нас будет хорошая погода", - настолько все не доверяли друг другу.

Я не читала брошюр и памфлетов и не обращала внимания на бродившие вокруг слухи. Поэтому и не знала, что происходит с сэром Муном в Ирландии, и считала, что он продолжает служить под командованием маркиза Ормонде. Я поняла, что с тех пор, как я впервые стала близка со своим мужем, мне показалось, что нить симпатии, связывавшая меня и господина Муна, ослабла или совсем порвалась. Я уж не мечтала о нем и не вспоминала разные случаи, связанные с сэром Муном. И когда мне было плохо, я не могла сказать уверенно, как прежде, что то же самое происходит с моим Муном.

Я стала обычной городской женой, привыкшей "тянуть лямку" тяжелой нудной работы и даже не всегда замечала шум, вонь и дым Лондона. Иногда я сплетничала с соседями, никогда не ездила верхом и не делала никаких упражнений для своего здоровья. Я пополнела и отяжелела, на щеках появился желтоватый оттенок, и глаза стали тусклыми. Волосы прятала под чепцом или шляпкой, как это делали остальные городские женщины, в Лондоне нельзя было носить волосы непокрытыми, потому что они быстро пачкались, особенно во время густых туманов. У меня больше не было ярких и модных нарядов - так пожелал мой муж; все платья были простыми, мрачных расцветок; муж мне объяснил, что в природе самки имеют более скромную расцветку, чем самцы:

- Взгляни на хвост павлина, на гриву льва или на грудку снегиря…

- Ну да, муж мой, - перебила я его, научившись резко парировать его слова, - и на рога оленя!

В городе в те дни считалось неприличным, если у мужчины или женщины были розовые щеки или блестящие глаза, в особенности это касалось бедных вдов. Доказательством смирения и уважения к Богу была мрачная внешность и бледные губы. Сколько мужчин с ярким цветом лица попали в неприятности только потому, что выглядели румяными в морозное утро! Ну что ж, мой облик стал в то время модным. Я себе говорила: "Мари", - потому что продолжала называть себя "Мари", - "Мари, ты уже на полдороге к могиле. Пора тебе стать святошей и постоянно перемежать речь словами "Если Бог пожелает", "Благодарение Богу" и "По милости Божьей". Но я редко посещала церковь - служба сильно отличалась от той, к которой я привыкла, и муж не требовал, чтобы я ходила в церковь, да и сам манкировал посещениями. Он мне запретил получать святое причастие из рук пресвитерианского священника, потому что судьи, те самые суровые старейшины, которые решали, дать отпущение грехов или нет, задавали неприличные и нескромные вопросы, и честной женщине становилось от них не по себе. Он не сомневался в том, что они будут выспрашивать меня о нем, о его привычках и взглядах.

Моя малышка Нэн была тоскливым ребенком, и хотя мне хотелось ее любить, я не могла себя заставить. И меня это страшно удручало. Потому что я считала, что каждая мать любит свое дитя. Я пыталась быть с ней терпеливой, из-за больной ножки она долго не могла научиться ходить. Муж к ней относился очень плохо, потому что она часто плакала по ночам - видимо, ей не подходило мое молоко, когда девочка заговорила - она начала заикаться. Самое плохое было в том, что Транко подобрала ей деревянный башмак с более толстой подошвой, чтобы малышке было легче учиться ходить, но муж запретил носить этот башмак, говоря, что природа со временем компенсирует свою ошибку, и короткая нога подрастет. Но он был не прав. Нэн пришлось ковылять, ее тело искривилось, и одно плечо у нее стало выше другого.

Муж никогда не позволял со мной вольностей ни в словах, ни в действиях, он был близок со мной только для продолжения рода. Это случалось очень редко. Мне казалось весьма глупым различие, которое он делал между желанием продолжить род и обычным плотским желанием, потому что они похожи друг на друга как кексы с анисом. За несколько дней до того, как лечь со мной в постель, он строил астрологические гороскопы, чтобы быть уверенным в положительном результате, и потом старательно готовил меня к акту с помощью музыки и поэзии. Муж гордился тем, что точно составлял астрологические гороскопы и научился этому у господина Джозефа Мида, автора Clasic Apocalyptica, главного преподавателя колледжа в Кембридже. Он издевался над плохими астрологами, такими, как Вильям Лилли, Вильям Ходжес или Джон Букер. Он признавал, что Ходжес может хорошо читать хрустальный шар, а Букер может излечить болезнь с помощью астрологических колец и амулетов. Лилли он уважал, потому что тот был не очень образованным человеком, но написал "Христианскую Астрологию", где спорил с пресвитерианцами, которые считали астрологию не наукой, а кознями дьявола. Господин Лилли был полезным человеком для генерала Фейерфакса, тот держал его, чтобы Лилли поднимал дух солдат хорошими предсказаниями.