Прошу покорно передать самые наилучшие пожелания вашей супруге.

Искренний и преданный слуга уважаемого господина с пожеланиями наилучшего,

Джон Мильтон".

Матушка начала возмущаться и ругать господина Мильтона, называя его сукиным сыном, и сказала, что если он не выполнил своих супружеских обязанностей не по причине импотенции, то его следует отхлестать кнутом из бычьей кожи и прогнать пинками в зад по самой длинной улице прихода святого Ботольфа.

Матушка молила, чтобы я ей рассказала всю правду, что я и сделала. Когда я начала рассказывать о бумаге, которую муж заставил меня подписать, отец возмутился так же сильно, как и матушка.

- Вас венчали в церкви, - возмущался отец. - Он лег с тобой в постель, чему существует достаточно свидетелей, но мне кажется, что он надеется отказаться от тебя и от сделки, как будто он русский варвар. Он ищет ошибку в брачном контракте, что очень легко для хитрого крючкотвора. Мари, тебе не следовало подписывать бумагу, потому что если брак не был физически осуществлен, то его гораздо легче ликвидировать, чем если бы он был законно доведен до логического конца. Но мне кажется, что в суде эта бумага будет иметь малый вес, стоит тебе признать, что ты ее подписала в расстроенных чувствах. Не волнуйся, дитя мое, я постараюсь, чтобы тебя больше не обижали. Я очень рад, что ты снова дома, с нами. Пусть все думают, что ты сюда приехала по причине нездоровья и что плохой воздух Лондона вреден тебе. Ты так бледна, что тебе все поверят. Цвет твоих щек говорит сам за себя, а в Михайлов день что будет, то будет.

- Сэр, должна вам сказать, что он мне не совсем противен. Мне кажется, что сначала я ему очень нравилась, но его страсть и неопытность подкосили его, и он споткнулся о собственные шпоры и ударил головку. Он не посмеялся над собой, а, встав на ноги, обвинил в случившемся меня.

- Да, - добавил отец, - его можно сравнить с мишкой из басни, который обжег лапы о горячий чайник, и в ярости крепко прижал его к груди, нанеся себе еще более ужасные ожоги.

- Ну да, или с индийской обезьяной императора, - вмешалась матушка, - которая валялась на брюхе в грязи. Она начала когтями сдирать с себя грязь, пока острые когти не поцарапали нежную шкуру и она не выпустила себе кишки наружу.

- Должна сказать, что сравнения помогают многое понять, но не излечивают. Мне очень жаль, что вам придется продать земли в Уэльсе и заплатить так много денег моему мужу, потому что в этом письме, как и в бумаге, которую я подписала, он нигде не называет меня своей женой. Вам известно, что я могла бы выйти замуж за богатого человека и помочь вам в ваших бедах, если бы не грязный язык нашего викария. Если мой муж не подарит мне ребенка, пока не услышит звон золота в своем кожаном мешке или не разложит его небольшими кучками у себя на столе в кабинете, я никогда не поверю, что он искренне стремится к "невинной девице, обладающей скромными средствами, но хорошо воспитанной". В нашем городе меня теперь называют его женой, это звание он не может легко у меня забрать. Я очень рада, что могу пожить здесь, вам не придется упрекать меня в лени. А сейчас мне хочется спеть и сыграть на гитаре. Он мне не позволял этого делать у себя дома!

Я спою "Жалобу молодой жены!"

Роптать я не стану, весь дом уберу,

И с мамою в Йорке я вновь поживу…

Родители меня расцеловали и пожелали доброй ночи, а на ночлег устроили в комнатке рядом с кухней, потому что Зара и Энн теперь спали в нашей бывшей спальне. Со мной был дневник, а утром я сяду на старую кобылку, посажу на перчатку сокола и помчусь галопом по Ред-Хилл!

Я не сомневаюсь, что в более спокойное время мое неожиданное возвращение в родительский дом вызвало бы вспышку сплетен в Форест-Хилл, потому что, как гласит поговорка, "злые языки никогда не знают отдыха". Но оставалось всего несколько недель до начала войны, когда станут стрелять вовсе не холостыми зарядами. В июле в нашем городе уже больше ни о чем не говорили, как только о гражданской войне. Кругом была разруха. В то лето не цвели белые левкои, но было удивительно много кроваво-красных маков на полях, а в кладовке три большие бочки хорошего пива во время грозы превратились в уксус.

Наше графство Оксфордшир разделилось в своих симпатиях. Три из девяти членов парламента от нашего графства поддерживали короля Карла, а шесть - Пима. В Оксфорде Университет выступал за короля Карла, но город был против него. Поддерживая короля, Комиссии присяжных заседателей позволяла рыцарям и благородным джентльменам собирать отряды в защиту королевства. Люди, стоящие на стороне парламента, проголосовали за закон о милиции и выбрали командиров. Лорд Сайем Силс, под кличкой Коварный Старик, был назначен командиром Оксфордских отрядов. Он мог похвалиться древним родом, но был мрачным пуританином, который ненавидел все, что происходило при дворе, и был неистовым антимонархистом. Остальная знать и крупные помещики в нашем графстве поддерживали короля, например, Тайрреллы и Гардинеры. Сэр Тимоти Тайррелл получил чин полковника в королевских войсках.

Когда в Оксфорде зачитали обращение короля, пописанное им в Йорке, во многих домах наших соседей начался разлад - сыновья выступали против отцов, а братья - против братьев. В обращении, направленном против "восстания под руководством графа Эссекса", который принял командование над армией парламента, Его Величество выступал против "злобы и вредных намерений людей, желающих полностью нанести вред нам, настоящей протестантской религии, действующим законам, собственности и свободе наших подданных и самому существу парламента".

С другой стороны, была распространена прокламация парламента, которая провозглашала предателями тех, кто с оружием в руках выступал против графа Эссекса. Прокламация была написана весьма сдержанно и казалась весьма лояльной Его Величеству. Его там изображали так, что "его ввели в заблуждение паписты и другие нечестные советники, желающие с помощью подобных средств полностью разрушить государство".

Обе стороны призывали всех честных людей оказывать им помощь самим, своими слугами или деньгами, а король предлагал защитить парламент против его врагов, парламент же предлагал защитить короля против его врагов. Все казалось было поставлено с ног на голову.

Сестра Myна, леди Кэри Гардинер, приехала, чтобы попросить моего отца о помощи. Она рассказала нам, что ее муж, которого она очень любила, уже уехал отсюда к королевскому двору в Йорке, а брат Мун рисковал жизнью, сражаясь против восставших ирландцев, парламент за это ему платил деньги, хотя на свете не было человека более лояльного королю, чем бедный Мун. Ее брат Ральф был членом партии господина Джона Пима в палате общин, а за отцом послал король, чтобы он сыграл свою роль, которая передавалась ему по наследству - Рыцаря-Маршала и поднял королевский штандарт, хотя еще не было решено, где же его станут поднимать, потому что между лордами было слишком много ревности и зависти из-за подобной чести.

Леди Кэри спросила отца, к какой партии он примыкает. Отец засмеялся и сказал, что он принадлежит к партии ПССГНПАЯСЗОСГ. Когда леди Кэри спросила его, что это за странное сокращение, он ей ответил, что в расшифровке это означает: "Попытайся сохранить свою голову на плечах, а я стану заботиться о своей голове". Короче говоря, он остается нейтральным и станет подчиняться всем законным приказам, но сам ничего не станет делать, а если упадет между двух стульев, то надеется на мягкое падение. Тогда леди Кэри расхрабрилась и сказала нам, что ее отец Рыцарь-Маршал не очень уважает епископов, из-за них-то и началась вся свара. Отец ей написал, что от всей души желает, чтобы Его Величество уступил парламенту, но что он ел королевский хлеб тридцать лет и не может его покинуть в смутное время. Он заявил, что лучше расстанется с жизнью, защищая то, что противоречит его совести, чем изменит собственным обязанностям. На что мой отец заметил, что он слышал, что лорд Фолкленд, хотя и выступал против налогов на суды и против прелатов, взял в руки оружие, чтобы защищать Его Величество: ему не нравилось то, во что он ввязался, однако из чувства чести он не мог покинуть короля.