Когда у него стал слепнуть левый глаз, врачи его предупреждали, что если он хотя бы на год не оставит чтение, то пострадает и правый глаз. Но в это время Совет приказал ему написать книгу, направленную против Сальмазия, и муж не стал слушаться врачей. Он считал, что дело того стоило - за счет оставшегося глаза получить похвалы всей Европы! Он промывал этот глаз лосьонами и отварами, которые были ему рекомендованы, но это ему совершенно не помогло. У него постоянно текла из уголка глаза какая-то жидкость. Если он пытался что-то рассмотреть, то перед глазами у него все плыло, и он спотыкался как пьяный. Ночью перед закрытыми глазами у него плясали яркие огоньки. Но позднее он говорил, что глаза ему застит темнота. Если он закатывает глаза, то различает какой-то свет в уголках глаз. Трудно поверить, что он ослеп, потому что глаза у него никак не изменились, и кажется, что он внимательно смотрит на вас. Мильтон не жалуется и заявляет, что не совершил ничего дурного, чтобы этот грех мог навлечь на него такую страшную кару. Кроме того, ему удалось завоевать славу. Он считает, что если ранее Сальмазий считался величайшим ученым Европы, то теперь он, Мильтон, победитель Сальмазия, должен считаться величайшим ученым всего мира!

Однажды совершенно случайно я увидела преподобного Роберта Пори, который шел по улице. Он прихрамывал из-за раны, полученной при осаде Колчестера. Я не знаю, чем он теперь занимается, но на нем не было черной одежды священника. Казалось, что дела у него шли не так плохо. Я ему сказала:

- Мой муж, господин Мильтон, ослеп.

Он посочувствовал:

- Мне очень жаль. Но Джон не должен считать себя несчастным, потому что оказался в избранной компании поэтов. Ему предсказал судьбу некий ангел еще в Кембридже: предрек, что в зрелые годы он будет вести такую же жизнь, как Гомер и Тиресий.

- Муж действительно обращался к неким ангелам? - спросила я. - Неужели он настолько суеверен?

- Нет, но когда читают короткую молитву в Михайлов День, то это означает, что вы обращаетесь к ангелам.

Муж пытается утешиться философски, заявляя, что Бог особенно заботится о слепых и что он старается осветить их темноту внутренним светом. Кроме того, он проклинает всех, кто смеется над слепым или пытается их обидеть. Теперь пришло время, чтобы завоевать эпическую славу, о которой он так долго мечтал. Мне кажется, что даже моя с ним жизнь не сможет ему помешать в достижении подобной цели. Сегодня он призвал Джона Филлипса, чтобы тот прочитал ему начало пьесы "Адам, изгнанный из Рая", чтобы Мильтон попытался там кое-что изменить.

Теперь дядюшка не может следить за Джонни, и тот стал отъявленным проказником и плутом. Но это не мое дело. Он, по крайней мере, перестал ко мне приставать.

У меня сейчас трое детей, четвертый зреет в моем чреве, дитя должно родиться уже через месяц. Мильтон с трудом видит нашего третьего ребенка с тех пор как ему было несколько месяцев. Да это и хорошо, потому что маленький Джон абсолютно не в породу Мильтонов или Мельтонов. Он на них не похож ни чертами лица, ни фигурой. Могу поклясться, что он - чистой воды Верне и точная копия моего бедного погибшего Муна!

Как это могло случиться? Я никогда плотски не познала свою истинную любовь. На свете существуют доктора, которые говорят, что на третьем или четвертом месяце беременности рождается душа ребенка. Может, умирая, Мун вдохнул собственную душу ребенку, чтобы никогда меня не покидать и продолжать меня любить и чтобы я любила его? Мне все равно, что вы об этом думаете!

Вчера муж приказал принести ему мальчика, которому уже почти два года. Он начал с ним разговаривать и весело произнес:

- Как же тебя зовут, малыш? Послушай меня. Тебя зовут ни Джееремия, Джеробом или Джамбониус Юстиниан. Нет, ты мой сын Джон!

Малышу очень трудно произносить сочетание "Дж", и когда муж сказал:

- Джон! Повтори мои слова. Эй, пышечка, скажи: "Мой сын Джон!"

Малыш взглянул ему в лицо и повторил.

- Сын Мун!

- Нет, малыш, не "Мун!" - воскликнул Мильтон. - Не Мун! Скажи: "Мой сын Джон!"

Малыш внимательно посмотрел на него, напряг плечики, расставил ножки и рассердившись выкрикнул:

- Сын Мун!

Муж начал злиться и воскликнул:

- Нет, нет, дитя, ты должен повиноваться отцу. Тебе придется повторить за мной. Тебя назвали Джон в честь твоего отца, а меня назвали в честь моего отца Джона. Как зовут твоего деда? А твоего отца? Как тебя зовут? Всех нас зовут Джон! Повтори: "Джон!"

Малыш увидел, что отец расставил руки, чтобы его поймать, увернулся и побежал прочь, крича:

- Сын Мун! Сын Мун!

Он протянул ко мне ручонки, чтобы я его поцеловала.

Мильтон написал в семейной Библии (сейчас она находится в Британском музее) на чистой странице, против первой части Книги Бытия, где он обычно записывал рождение его трех первых детей: "Моя дочь Дебора".

Потом другая рука дописала под его диктовку:

"…родилась 2 мая в воскресенье около трех часов утра в 1652 году. Моя жена, ее мать, умерла спустя три дня. Мой сын последовал за матерью спустя шесть недель".

Эдуард Филлипс, который в 1694 году опубликовал книгу о жизни дяди, писал, что смерть маленького Джона последовала "из-за плохого ухода и заботы со стороны дурной няньки". Но Дебора выжила.

Спустя четыре года Мильтон женился во второй раз на Кэтрин Вудкок из Хекни. О ней нам мало что известно. Об этой жене он написал сонет, где называл ее "поздно посланная мне святая". Она умерла в феврале 1657 года, а ее пятимесячная дочка Кэтрин последовала за матерью спустя шесть недель.

Мильтон несмотря на слепоту продолжал работать в Государственном Совете, хотя ему платили гораздо меньше. Он намеревался отправиться в Швецию английским послом и там заменить Сальмазия при дворе королевы Кристины. Он восторженно восхвалял ее в книге "Вторая защита английского народа". Мильтон настолько высоко ее ценил, что иначе его обожание рассматривать невозможно. Но если даже у него были честолюбивые планы, он был вынужден разочароваться, потому что 16 июня 1654 года, за три недели до выхода книги, королева покинула трон. Сальмазий умер, как намекали, "от разбитого сердца".

Мильтон принял от Государственного Совета тысячу фунтов в качестве награды за книгу "Вторая защита". Она была написана и направлена против шотландца по имени Мур, который восхвалял Сальмазия. В книге имеется следующий автобиографический пассаж:

"Давайте перейдем к обвинениям, направленным против меня. Разве имеется что-либо неприятное и вызывающее в моих манерах или в поведении? Ничего. Он обвиняет меня в том, что я некрасив и к тому же ослеп. Так не стал бы делать никто, в ком не отсутствует напрочь чувство сострадания.

"Огромный и ужасный монстр, к тому же еще и слепой…"

Я никогда не думал, что мне придется соревноваться в красоте с циклопами, но он сразу пытается поправиться и говорит: "Конечно, он не настолько огромен, потому что он сморщился и кажется, что в нем абсолютно не осталось крови". Не стоило бы говорить о моей внешности, хотя это и делает мой враг, чтобы другие люди могли подумать, что у меня собачья голова или рог, как у носорога. Мне следует кое-что сказать по этому поводу, чтобы опровергнуть самую бесстыдную ложь. Мне кажется, что никто из тех, кто меня видел, никогда не обвинял в уродстве, и меня не очень волнует то, что кто-то мог бы похвалить за красоту. Я не очень высок - обо мне можно сказать, что я среднего роста. Но если даже я был бы маленького роста, то такими были многие мужчины, отмеченные славой на поле боя и прославившиеся в мирные времена. Как можно оскорблять человека за то, что он небольшого роста, если он может достигнуть успехов во многих делах? Я весьма строен. Мне хватает смелости, и я весьма храбр. Я постоянно упражнялся в искусстве сражения на шпагах, до тех пор пока мне позволяли силы и возраст. Если у меня была под руками шпага, то мне ничего не грозило, и я мог постоять за себя. У меня остался тот же кураж, сила, хотя мои глаза подводят меня. Но если вы на меня посмотрите, то никогда не догадаетесь, что я ничего не вижу, потому что глаза мои остались ясными и блестящими, как у человека, который хорошо видит. Могу сказать, что мне не повезло. Пишут, что в моем лице нет ни кровинки, но на самом деле, нельзя сказать, что я чересчур бледен и плохо выгляжу. Хотя мне давно уже исполнилось сорок лет, но все говорят, что я выгляжу лет на десять моложе. Кожа у меня гладкая и на ней нет и следа морщин.