- Есть разве семья у нее?

- Об этом не буду болтать… Но сказать все ж осмелюсь,

Обеспокоенной выглядела. И какая-то вся не своя.

- И все же записки мне нет.

- На словах передать лишь просила,

Что будет в отъезде неделю иль две,

Быть может и месяц-другой, возвратиться хотела где-нибудь в середине лета,

А, впрочем, о том я прошу вас, не говорите нигде.

И это было хоть что-то, настойчивости награда.

Но спряталось солнце, и ветер холодный раскачивал ветви цветущего сада,

И пыль поднялась, и окна сверкали своей пустотою…

И все же, когда уходил я, то мне показалось -

Рука приоткрыла чуть-чуть занавеску, и вслед мне смотрела она:

Глаза не забыли еще, любовь излучали, - насколько это возможно через щелочку.

В погожий день как тонок горизонт,

Граничащий как с морем, так и с небом,

Живущий и любовью-небом и любовью-морем;

И как неясен он, когда садится солнце

И зоркий глаз в себя теряет веру.

"Пусть будет так, как хочешь ты чтоб было", -

Она сказала, и он сделал так.

Луна светила, и свеча светила,

Свеча светила, и луна светила,

И облака - похожи на подушки - скрывали горизонт от глаз.

И зная и не зная, что ничто не вечно,

Оплакали влюбленные давно

Потерю горькую: однажды ночью убежит она

С его же другом, в доброте сердечной

Оставив красоту свою на память, любуется пусть ею и тогда,

Когда луна на небе светит иль горит свеча,

Когда свеча горит иль светит в мир луна.

Я разорен: и на открытом со всех сторон пространстве

Свободен, словно ветер, если нужны прогнозы.

Но почему так горько мне, ведь с нею я не связан?

Мое кольцо на пальце у нее, а шею украшает

Имеющий чудесный дар нефрит. Потеряно не все,

Пока она такие знаки носит; нас не скрепляют

Ни клятвы, ни слова - одна любовь.

Быть может, якорь золотой приносит ей мученье,

Свободу женскую невольно он сковал? Желая страстно

Цепь разорвать и по теченью вниз умчаться,

Предупредит ль она, что нам грозит несчастье,

Сочащееся из уставшей веры? - поэтому ль оно лениво

И боится на головы обрушить свой топор, хотя

Живет в ладу со злым и безразличным?

И как же дальше жить? Она меня нашла,

Не я ее. Без счета расточал ей

Богатые подарки, она все заслужила.

В любви был горд я, как моя природа;

Она - таинственна, таков ее девиз. Я горе затаю,

Пока ее волненья не увижу, когда сорву ту маску,

Мишурою украшенную добродетель, что неумело так она носила.

В возлюбленные льва избрала ты -

Меня, кто радостно, судьбе идя навстречу,

Из ревности посмев жестокие деянья

Совершить, заранее предвидя результаты,

Теперь ловушку оживил своим же мясом.

Но я не променяю сердце льва

На менее свирепое другое,

Хотя схожу с ума я под луною

И над кровавыми останками рычу,

Терзая их, лишь облака закроют мне ее луну.

Признательность и благодарность презираю,

Такой товар на рынке стоит грош:

Твои нагие ноги на моих плечах дрожащих,

Твои глаза, что дарят мне любовь -

Вот без чего с рожденья жить не мог.

Потеряли женщины Самоса головы от любви ко мне:

Изводят мужей своих, хозяйство совсем забросили,

Посланья мне тайные шлют, я о том сожалею.

Я - Ивик, поэт, что славен везде журавлями,

И стройная, бледная, как луна, самианка хотела б

Моею невестою стать.

Я ж ей отвечаю холодным приветствием или

По-братски целую; она мне проклятия шлет:

Разве должное я не воздал ее жаркой груди, что миррою благоухает?

А та, горжусь которой, на меня смотреть не хочет

Уж целый год, в тщеславии своем, что не знаком с пределом,

Сердца терзает наши, как одно.

Где б ни бродил я, жар во мне пылает,

Оливы ветвями касаются и жгут,

Мерцают камни на блуждающей тропе.

Кто обвинит меня, когда один поэт я,

Никто не смеет в дар принять удел

Лишь смерти, смерти в храме Музы?

Кто обвинит меня, когда мой гибнет волос

И череп выглядит горшком, когда глаза сверкают,

Как будто молния свой распустила шлейф?

Быть одержимым, думает она, - быть не в себе,

Хотя уверен ты в какой-то мысли,

На ней не строишь ничего.

Становишься вдруг безрассудно честным,

И обязательно смолчишь,

Пусть даже предадут тебя.

Надеждою не тщишься, что проникнешь

В доверие ты к ней -

Ведь женщина она, как все другие.

И знает делать что, не - почему:

Вот заставляет ждать

Желанных клятв

И вот уже, ранима так же,

Себя терзает за поражение твое,

За то, что сдался.

Пытался я читать, когда ушла ты,

Но все слова теряли смысл, я их оставил;

И тут почувствовал внезапно, что сердце обретает крылья.

Один был в доме я, и дождь, собой довольный,

Четыре дня отдав во власть сирокко,

Гнал пелену через долину -

Как он шипел, как сотрясал оливы листья!

С апреля первых дней томимы жаждой,

Теперь уже мы в октябре.

Я больше не скажу ни слова. А что сказал,

Уже назад взять невозможно

Без отрицания вселенной.

Проклятье между нами, "мертвая рука", [1]

Дыханье зла, что поглощает добродетель:

Мы крова лишены, с тех пор как отступили

Вдруг при первой нашей ссоре,

Житейские заботы - где и как - лишь высмеяв:

Была уверена во мне ты, я - в тебе.

И звездочка, мерцающая в небе, что усыпляет

Цепочку скал, и наши лица в каплях дождя -

Не перевесит ли все это на весах чашу жизненных невзгод?

[1] "Мертвая рука" - владение недвижимостью без права передачи.

Так легко и так просто не первый уж раз

В упоенье веду разговор с ней на расстоянии,

Убеждаюсь, что слышу те сокровенные вздохи,

Что прежде так редко ко мне долетали;

Уверенность теперь в едином звуке, биеньи,

Что оба сердца рвет, и под одежды

Спудом - уверенность в общей наготе.

Я к памяти приник, чтоб страх холодный

Того, что кануло, не возвратился вновь,

Чтоб не вовлечь себя в заманчивую сделку,

Придуманную бесами, играющими роль ее

В моих мечтах, они копируют

Ее походку, легкую как танец,

Ее улыбку, голос и ее слова.

Но все прошло - а было ль это? - ведь можешь

Взять, к себе прижать ее, когда захочешь:

Она меж нами стену пустоты воздвигла

(Так ясно разве, так понятно - рванувшись в сторону

Ты мог пустые капилляры сердца сравнять с землей?)

И все же в упоенье не будет ль отрицать она,

Что ты - ее, она - твоя, до самой смерти?