В августе 1649 года до Англии дошли вести, что полковник сэр Эдмунд Верне, рыцарь (мой Мун) погиб около Дублина во время внезапной атаки солдат парламента. Но в душе я этому не верила, хотя сообщались детали его смерти и погребения. 15 сентября я прогуливалась с Транко, и когда мы подходили к дому, я внезапно вскрикнула и упала. Малышка Мэри была у меня на руках, но она не пострадала. Мне словно пронзили сердце острым ножом!

Транко позвала на помощь людей, и они отнесли меня домой, положили на постель. Я пролежала замертво трое суток и была, как в трансе. Я не стану описывать, что мне в то время привиделось. Но должна признаться, что провела все то время с Myном, мне казалось, что так счастливо прошла вся моя жизнь.

Придя в себя, я не могла поверить, что прошло всего лишь три дня.

Муж боялся, что у меня случится выкидыш, потому что шел четвертый месяц беременности, и его волновало, что я его опять обману, и он не дождется страстно желаемого сына. Но я пришла в себя бодрая телом и духом, и мне открылись такие важные тайны, что муж мог бы продать всю свою библиотеку, чтобы только узнать их.

В октябре он как-то вечером зашел в мою комнату и спросил:

- Ты была знакома с сэром Эдмундом Верне? Он сражался в Ирландии в чине полковника…

- Да, муж мой. Полковник Верне был единственным человеком на земле, которого я любила, и он так же страстно любил меня. Я знаю, ты станешь меня расспрашивать, поэтому сразу тебя предупреждаю, что мы не были близки никогда.

Муж был поражен и замолчал, а потом заметил:

- Это честное признание, и мне приятно слышать, что ты способна любить, а мне всегда казалось, что нет. Но я - твой муж и должен тебе сообщить весть о смерти твоего любовника. Теперь, надеюсь, у тебя больше не будет романтических приключений.

- Ты мне не сообщил ничего нового. Его убили ударом в сердце, и мне стало об этом известно в середине прошлого месяца.

- Ты ошибаешься, потому что эта весть пришла только сегодня. Генерал Кромвель отправил сообщение господину Ленталлу, и я присутствовал в тот момент, когда он читал это сообщение.

- Я все знаю, и мне известно точно, когда погиб сэр Эдмунд. Я могу сказать тебе еще одно: сэр Эдмунд сдался генералу Кромвелю, и ему обещали пощаду. Сэр Мун шел вместе с генералом, и к ним подошел его знакомый, капитан Ропьер, кузен лорда Ропьера. Он сказал: "Сэр Мун, мне нужно с тобой переговорить". Потом он вытащил кинжал и пронзил сердце Муна. Я могла бы рассказать тебе еще кое-что, но не стану этого делать.

Муж не знал, что ответить, потому что я говорила правду. Он мне рассказал о письме генерала Кромвеля, где тот заявлял, что это был "акт величайшей милости, и праведный суд Божий". Солдаты и офицеры этого гарнизона были сливками армии. И он еще объяснял, что это было сделано во славу Господа. Муж добавил:

- Генерал пишет, что полковник Верне погиб во время штурма города, а не был предательски убит позже, как ты это утверждаешь.

- Конечно, - сказала я, - это отягощало бы его совесть.

Английские солдаты варварски вели себя в Ирландии. Они жестоко обращались даже с собственными соотечественниками. Хотя в Англии их дисциплинированность была примерной для всего мира. Некий Томас Вуд, ученый из колледжа Крайст-черч, высокий, смуглый человек, был другом братца Джеймса и часто приходил к нам в Форест-Хилл во времена моей юности, чтобы повеселиться у нас в доме. Он стал хорошим солдатом в отряде капитана сэра Томаса Гардинера. Ему присвоили звание лейтенанта. После первой Гражданской Войны он вернулся в Оксфорд и стал там магистром гуманитарных наук. Потом он изменил свои планы и стал майором в парламентской армии, участвовал в штурме Треда, где погиб сэр Мун.

Когда Томас Вуд возвратился в Англию, Джеймс узнал от него подробности этого побоища, узнал, как в отместку за погибших солдаты генерала Кромвеля дважды пытались взять город штурмом и посте того как город сдался, они убили три тысячи солдат гарнизона. Томас Вуд видел смерть сэра Артура Эстона, губернатора города. Ему вышибли мозги его же собственной деревянной ногой, а потом тело разнесли на кусочки. Солдаты спорили по поводу его ноги, говорили что она - из золота, но, как оказалось, она была деревянной.

Томас Вуд рассказал Джеймсу, что когда его люди взбирались на верх к галереям колокольни церкви святого Петра и по лестницам каменной башни, рядом с воротами Святого Воскресенья, через которые удирал враг, некоторые из солдат тащили с собой детей, прикрываясь ими. Но оттуда никак не могли выбить врага, и генерал Кромвель приказал поджечь колокольню, использовав для этого скамьи храма, что и было сделано. У них над головами из языков пламени послышались крики и мольбы.

- Бог меня проклял! Бог приговорил меня к сожжению!

Колокольня и вместе с ней люди и колокола рухнули на землю. После этого солдаты парламента сожгли или поубивали всех, кто пытался скрыться в нефе и часовнях церкви святого Петра - почти тысячу человек. Среди них погибло множество священников-папистов и монахов. Им разбивали головы, когда они пытались спрятаться. Солдаты искали спрятавшихся женщин, насиловали и убивали их. Майор Вуд признался, что он сам принимал в этом участие, хотя отрицал, что кого-то убивал.

Вуд не присутствовал при убийстве Муна, но подтвердил акт предательства. Его очень расстроило это убийство, потому что они с Муном принимали участие во многих сражениях и осадах на стороне короля. Несколько месяцев назад Томас Вуд умер в Треде от дизентерии и был погребен в той же самой церкви, где происходили кровавые события.

После смерти Муна у меня несколько наладились отношения с мужем. Он теперь знал мой секрет, и ему стало легче меня понять, хотя он не стал ко мне лучше относиться, но сделался спокойнее и выдержаннее. Я ему платила за это вниманием и заботами. В ноябре 1649 года Совет пожаловал ему просторные, полные воздуха и с хорошей мебелью комнаты в Уайтхолле, в той части дворца, что выходила на Скотланд-Ярд. Я была довольна нашим новым жильем, больше подходившем для наших детей, чем комнатушки у Томсона. Нам также пожаловали небольшой отдельный садик, который прежде занимал сэр Джон Хиппесли, член парламента. В этом помещении примерно в половине десятого вечера 16 марта 1650 года родился наш третий ребенок - сын, которого назвали Джон в честь отца. Я его люблю удивительной любовью, как не любила своих дочерей. Нет, не из-за того, что он - мальчик, а они - девочки, мне больше нравятся девочки, чем мальчики. Они - более аккуратные, более любящие и лучше себя ведут. Нет, причина такой любви к сыну состоит в том…

Я пока не стану вам открывать этот секрет. Я сама ни в чем полностью не уверена до тех пор, пока малыш не будет ходить и не станет говорить, и пока у него не сформируются полностью черты лица. Я стану писать о другом, оставив разговор о младшем Джоне напоследок.

Сначала о матушке. В ноябре 1649 года она наняла господина Кристофера Мильтона, чтобы он занялся ее делами и постарался возвратить ей от Комитета секвестирования графства Оксфордшира все домашние вещи и лес, украденный у нас три года назад в Форест-Хилл. В июне следующего года комиссия помощи пострадавшим от войны подписала в ее пользу указ, где говорилось, что права моего отца были нарушены и что комитет секвестирования, а именно господин Томас Эпплтри и его сообщники должны ответить за преступление и возвратить матери все потери.

Потом мать узнала от Тома Мессенджера, когда тот привез ей пожертвования от прежних арендаторов, что Лоуренс Фар-ре, слуга сэра Роберта Пая, соврал отцу в тот день, когда отец разговаривал с ним в Мейнор-хаус. Дело обстояло так: брат господина Эпплтри, Мэтью, купил все наши вещи за триста тридцать три фунта и заплатил задаток в двадцать шиллингов, но ему удалось увезти вещей всего на 91 фунт. Он собирался продать их в Лондоне в три раза дороже, и потом из полученных денег заплатить оставшуюся сумму, потому что отданные двадцать шиллингов составляли все имеющуюся у него наличность. Он должен был вернуться за остальным имуществом… В тот день, когда приезжал мой отец, из дома была вывезена самая лучшая мебель и занавески из маленькой гостиной. На повозки были погружены зерно, шерсть, планки и т. д. Остальная мебель, гобелены и занавеси оставались дома, к тому же дома оставались кареты, потому что не было лошадей. Дома также оставался весь лес, кроме того, что впоследствии был взят жителями Банбери. Фарре солгал отцу, так как испугался, что тот ворвется в дом и заберет свое имущество, а Фарре придется отчитываться перед Комитетом за их пропажу. Несколько дней спустя Фарре доложил сэру Роберту Паю Старшему о том, что здесь произошло, и сэр Роберт разозлился, потому что понял, что покупка обстановки была чистой воды мошенничеством. Он отдал Фарре приказ, чтобы из дома не выносилось больше ни единой вещи. Это же самое касалось двора и дворовых построек. Когда Мэтью Эпплтри возвратился с повозками, чтобы забрать вторую часть добра, Фарре сказал ему, чтобы тот убирался отсюда, так как их мошенничество было раскрыто. Эпплтри убежал, оставив повозки, и больше не возвращался.