Глаза у Борьки заиграли. Правый торжественно зажмурился, а левый многозначительно указал на обедающих. Но я был настроен мрачно и притворился, что не заметил Борькиного подмигивания. Мне было жаль тех, чьи тарелки не излучали запаха волшебной травки.

В конце обеда Борька снова зазвенел монетками. Ему не терпелось расплатиться за еду.

— Спрячь, — сказал я, — эта столовая кормит бесплатно.

Борька подозрительно нахмурил брови. Бесплатно? Дома — да. Дома он все получал бесплатно. В том числе и обед. Но за стенами дома за все платил. В том числе и за обед, когда бывал в столовой. И вдруг — бесплатно. Нет, здесь что-то не так...

— А кто за нас заплатит? — спросил Борька.

— Уже заплатили, — ответил я. — И обед сами готовят, по очереди.

Борька поразмышлял минуту, потом сказал:

— Эта столовая в складчину, да?

Я с удивлением посмотрел на Борьку. Ну и молодец, какое точное слово нашел.

— В складчину, — сказал я, и мы пошли домой.

На следующий день я отправился в столовую один. Вошел и удивился: на каждом столике стояло блюдечко с укропом.

— А это чья бригада вырастила? — спросил я у директора столовой черноголового казаха Мухтара.

— Один человек — какая бригада? — засмеялся Мухтар.

— Один человек? — спросил я. — Кто же он?

— Борька, — сказал Мухтар, — твой приятель.

Надо ли рассказывать, что суп в тот день показался мне во много раз вкуснее. Даже не приправленный укропом. Я как-то вдруг забыл о нем.

На войне я был радистом. Однажды я очень устал и заснул прямо в наушниках. И мне приснился сон. Будто я в мирное время кормлю дома цыплят.

Цыплята злые, голодные и пищат так, как будто участвуют в конкурсе на лучшего крикуна. На войне, а снятся цыплята. Надо же! Но во сне чаще всего бывает наоборот.

Я потом долго вспоминал этот цыплячий сон. Потому что из-за него едва не проворонил важное донесение. Хорошо, что цыплята, в конце концов, разбудили меня, и я услышал, как пищит в наушниках электрическая азбука Морзе. Это штаб батальона передавал штабу полка, в котором я служил, шифрованную радиограмму.

И вот уже в мирное время сон опять вернул меня на войну. Будто я сижу в штабе полка и принимаю цифры, которые по азбуке Морзе передает мне штаб батальона.

«Ти-та-та-та-та...

Точка, тире, тире, тире, тире. Это — единица. «Ти-ти-та-та-та... »

Точка, точка, тире, тире. Это — двойка.

Помню, когда мы учились на радистов, то придумали считалочки. Чтобы лучше запомнить цифры.

У тройки была такая считалочка: «И-дут-цып-ля-та... » И-ДУТ-ЦЫП — точки, ЛЯ-ТА — тире.

И вот я силюсь понять то, что передает мне радист штаба полка. Но, странное дело, ни одна цифра не укладывается в сочиненную нами считалочку. Ни двойка, ни тройка, ни пятерка. Наконец, я догадываюсь почему. В наушниках звучат сплошные тире. Одни тире без точек. А это все равно, как если бы кто-нибудь попытался говорить с другими, пользуясь одной только буквой «т».

«Т-т-т-т» (тире на языке азбуки Морзе означает «т»).

Попробуй пойми, что он хочет сказать.

Я рассердился и выключил радиостанцию. Но тире настойчиво лезли в уши. Тогда я поступил так, как на моем месте поступил бы всякий благоразумный человек. Я проснулся.

Но тире не пропадали, нет. Они звучали еще громче.

«Это не тире, — догадался я. — Тире тут ни при чем».

Я сунул руку под кровать и выудил клетку с цыплятами. Так оно и есть. За ночь население нашей комнаты увеличилось на пять будущих петушков или курочек. Я сразу догадался, чьих рук это дело. Борька как-то говорил мне о том, что в школе задумали устроить птицеферму.

Живые, как огоньки, цыплята сновали по клетке и настойчиво требовали:

«Пить-пить, пить-пить...»

На языке цыплят это означало еще и «есть».

Однако где же тот, кто должен был с утра накормить и напоить своих иждивенцев, — где Борька?

Он преспокойно спал, рассудив, видимо, что главное — взять шефство, а там во всем можно будет положиться на маму. Уж кто-кто, а мама ни его, Борьку, ни Борькиных цыплят не оставит без внимания.

Пора, пора было вывести Борьку из этого заблуждения.

Я оделся и тихонько вышел из комнаты.

Утром, за чаем, Борька сообщил родителям радостную весть: ему поручили вырастить для школы пятерых цыплят.

— Пятерых цыплят? — удивился папа. — Целое стадо...

Борька не умел врать.

— Давали двух, — сказал он. — Еще трех я попросил сверх плана.

Борька во всяком деле любил размах.

— По какой системе ты их будешь выращивать? — спросил папа.

Ни о каких системах Борька никогда не слышал. Поэтому он с надеждой посмотрел на маму.

— Ну что ж, — сказала мама. — Если мой дом подходящий курятник...

Борька, почувствовав угрозу, наморщил нос и с надеждой посмотрел на папу.

— Под курятник можно приспособить сарай, — сказал папа.

— Ты мне поможешь? — сейчас же спросил Борька.

— Теоретически, — ответил папа.

— А мама?

— Теоретически, — ответила мама.

— Ладно, — сказал Борька. — Помогайте, только поскорей.

— Сегодня же, — сказал папа.

«Теоретически!..» Вряд ли Борька слышал когда-нибудь это слово. Но он и виду не подал, что оно ему незнакомо.

Но я был на этот счет другого мнения. Я не хотел, чтобы в Борькиной памяти оставались «белые пятна» слов. Живет в памяти слово, а что оно значит, неизвестно.

— Теоретически — это что? — спросил я у Борьки.

— Большой, а не знает, — съязвил Борька.

Хитрец, он хотел увильнуть от ответа.

— Знаю, но запамятовал, — сказал я.

— А кто же помнит? — не унимался Борька.

— Вот эта книжка, — сказал я. — Я поручил ей помнить то, что могу забыть.

Книжка, которой можно поручить помнить! Это было интересно.

— Покажи, — сказал Борька.

Я протянул ему словарь иностранных слов.

Борька оживился.

— Шестью семь — сколько? — спросил он.

— Это помнит таблица умножения, — сказал я. — А эта книжка помнит только слова.

Я углубился в чтение.

— Узнал? —спросил Борька.

— Да, — сказал я. — Помочь теоретически — значит посоветовать, как сделать.

Борька задним числом обиделся на родителей. «Посоветовать!.. » Советчиков-то у него и так хоть отбавляй!

Пришел Борькин папа и принес чертеж курятника. Пришла мама и принесла книжку про то, как надо ухаживать за цыплятами. Пожелали Борьке успеха и ушли. На Борьку было жалко смотреть. Он был похож на Робинзона Крузо, выброшенного на необитаемый остров. Но у отважного мореплавателя, как известно, был Пятница. Может быть, на эту роль подойду я?

Поймав Борькин взгляд и поняв его значение, я поспешно развел руками:

— Еду в город. Срочно вызывают по делам.

Это было жестоко. Но иначе я поступить не мог. Борьке пора было становиться мужчиной и действовать самостоятельно. Это я уговорил Борькиных родителей не вмешиваться в его дела.

О том, как они идут, эти дела, нам не пришлось узнавать на стороне.

Однажды ночью мы проснулись от страшного шума. Кто-то, многорукий, тряс наш дом и стучал сразу во все окна, двери и стены. Выглянув на улицу и увидев всего-навсего одного человека, я очень удивился. Мне казалось, что людей было больше. По крайней мере, человек пятьсот.

— Что случилось? Кто стучит? — спросил я.

— Ваш сосед. Вы горите! — крикнул человек и исчез. Наверное, побежал спасать свое имущество.

Я выскочил из дому. Вслед за мной выскочили Евстигнеевы: папа, мама и Борька.

— Где горит? — деловито осведомился папа.

— Боже мой! — сказала мама.

— Цыплята! — ахнул Борька и понесся к сараю.

Мы с папой обежали вокруг дома.

— Нигде ничего, — разочарованно сказал папа.

Во всяком случае, мне показалось, будто он был немножко обижен тем, что ничего не случилось.

— Слава богу! — сказала мама.

— Хулиганство какое-то, — зевнул я да так и остался с открытым ртом. Я увидел огонь. Он пробивался сквозь щели сарая. — Смотрите, — шепотом сказал я. (Когда испугаешься, всегда почему-то переходишь на шепот.)