— Возможно, — сказал Долгий. — Значит, гости опередили хозяина.
Они открыли дверь и вошли в коридор, а оттуда в комнату.
Высокая, стройная и почему-то очень бледная женщина, сидевшая на диване в окружении двух девочек, порывисто встала и, не спуская глаз с дяди Кирилла, шагнула ему навстречу:
— Отец...
— Верочка...
Тайка и Майка (это были они) терпеливо ждали, когда взрослые нацелуются и вспомнят, наконец, о них. Нет, никак не могут вспомнить. Придется, видно, напомнить им о себе. Решено — сделано. Тайка схватила деда за правую полу пальто, Майка — за левую, и, общими усилиями оттащив его от мамы, сказали:
— А мы тебя знаем... Ты наш дедушка... Кавалер... Из альбома...
Они могли болтать что угодно. Все равно смысл их слов не доходил до сознания дяди Кирилла.
Он взял внучек на руки, прижал их к груди и не отпускал до тех пор, пока чей-то голос не произнес:
— Узнаю льва по гриве, а Макара по кудрям.
Знакомый-знакомый голос, которого даже время не в силах было изменить. Дядя Кирилл оборачивается и глазам своим отказывается верить — Старик, командир партизанского отряда, в полной генеральской форме, стоит у окна, сверкает радугой орденских планок и не спускает влюбленных глаз с него, Макара. А рядом кто? Бритый, круглолицый, маленький... Маленький, да удаленький. Дядя Кирилл сразу узнал партизанского артиллериста Ваню Петухова. С ними третий — Егор Егорович, старый друг...
— На новоселье приехали, — сказал Старик, обнявшись с дядей Кириллом. — Узнал от него вот, — он кивнул на Егора Егоровича, — что ты квартиру получаешь, и приехал...
Старик был не совсем точен. В Зарецк кроме новоселья его привело подозрение в предательстве Соловейчика, возникшее у Егора Егоровича. Но, как оказалось, Соловейчик не был предателем. Он был просто трусом. Немцы напали на транспорт из засады. При первых выстрелах Соловейчик повернул назад и скрылся в лесу. Скрылся в лесу, бросив автомат, бежал, подгоняемый звуками выстрелов, которые гремели позади. Там раненые и обессиленные его товарищи вели бой с немцами. Но что они могли сделать с «превосходящими силами противника»?
Вернувшись в отряд, Соловейчик сообщил о гибели транспорта. Ему поверили. А верить не следовало. В бою с немцами погибли не все. Многие были захвачены в плен. Об этом потом рассказала Старику дочь дяди Кирилла — Вера, с которой он встретился в Зарецке еще до того, как сама Вера встретилась с отцом.
Впрочем, не стоило огорчать всем этим сегодня дядю Кирилла. С Соловейчиком разберется суд чести бывших партизан. Сегодня черт с ним, с Соловейчиком! Не до него, раз у дяди Кирилла, партизанского разведчика Макара, такая большая радость — встреча с дочерью, которую он считал погибшей.
...Весна... Весна... У каждой из служб зоны «Восток-1» свои заботы. У юных натуралистов. У юных метеорологов. У юных друзей милиции. У юных спортсменов. У каждого на уме свое: саженцы, погода, чистота и порядок, мячи и бутсы...
Последнее особенно важно. Летом зона собирается выставить такую дворовую команду, что весь Зарецк ахнет.
Но мячи требуют заплат, бутсы — подметок. Что ж, от штаба зоны до «дома обуви» не длинен путь.
— Здравствуйте, дядя Кирилл. Мы к вам с починкой...
Дядя Кирилл и прежде был рад гостям. Теперь он рад им вдвойне. Да и есть от чего: дочь вернули. По фотографической карточке нашли.
— Здравствуй, Воронок! Здравствуйте, товарищ Долгий! — Мохнатые брови у дяди Кирилла разлетаются от удовольствия. — Что за починка?
— Мячи, бутсы...
Кипит работа в руках дяди Кирилла. Воронок любуется и недоумевает: «Партизан, герой, орденоносец и вдруг — сапожник. Странно...»
Своими мыслями по дороге домой он делится с Долгим. Но Долгий не видит в этом ничего странного.
— Разве дело в том, кем работать?.. — задумчиво говорит он. — Дело в том, как работать...
Так отвечает Долгий Воронку, жалея, что не умеет выразить свои мысли более возвышенным образом. А если бы умел? О, если бы Долгий умел выражать свои мысли, он сказал бы:
«Слушай меня, Воронок. Посмотри вокруг и полюбуйся, как здорово, черт возьми, работает на земле весна. Рукава засучила, подол подоткнула и скоблит, моет, чистит, белит, красит... А знаешь, Воронок, сколько стихов и песен о весне сложено, сколько портретов с нее написано, сколько скульптур изваяно, сколько легенд и сказок по свету пущено?.. Не счесть. Ей бы, да при такой бессмертной славе, стоять на пьедестале почета, задрав нос кверху, и поплевывать оттуда на нас, смертных, а она — нет, как работяга из работяг, скоблит, моет, чистит, белит, красит, и начхать ей, Воронок, на бессмертную славу. Не до нее... Вот бы и нам с тобой так всю жизнь, как весна, как дядя Кирилл...»
ВОСЬМОЙ ЦВЕТ РАДУГИ
Синяя лошадь
В зоне пионерского действия «Восток-1» был объявлен конкурс на лучший рисунок. Первой на конкурс «прискакала» лошадь Левы Наумова, задумчивого мальчика, с продолговатым, как у нарисованной им лошади, лицом.
И хотя животное, нарисованное Левой, ни по количеству ног, ни по отвислому дирижаблю живота, ни по тощей метелке хвоста не отличалась от натуральных представительниц своего племени, вездесущая Майка, четырехлетняя дочь школьной уборщицы тети Лизы, увидев рисунок, решительно заявила:
— Таких ко̀нев не бывает!
Сам Лева, принесший рисунок в пионерскую комнату, пропустил это замечание мимо ушей. Председатель совета отряда семиклассников Игорь Воронов, больше известный в зоне под именем Воронка, отнесся к Майкиному замечанию более внимательно. Он сказал, что если у четвероногого имеется хвост и оно может держать его трубой, как это показано на рисунке, то такое животное имеет полное право называться лошадью.
Но даже хвост, не убедил Майку. Она твердо стояла на своем:
— Таких ко̀нев не бывает!
— Да почему не бывает? — вскипел Воронок, рассерженный Майкиным упрямством.
— Потому что она синяя.
Воронок смутился. Майка была права. Лошадей с такой мастью ему никогда не приходилось видеть. Даже во сне. Может быть, у Левы не оказалось под рукой подходящих красок и он воспользовался первым, что подвернулось под руку, то есть синькой? Нет, Лева отверг это предположение. Тогда что же?
— Я вижу лошадь такой, какой я ее нарисовал, — сказал Лева Наумов.
— Но ведь она синяя, — попытался образумить его член жюри конкурса Мишка-толстый.
— Я вижу ее синей, — стоял на своем Лева Наумов.
— Может быть, у тебя... — Воронок покрутил возле глаз пальцем. — Может, ты заболел?
— Сам ты... — неожиданно огрызнулся тихий Лева Наумов, но тут же взял себя в руки и скромно заметил: — Я вижу ее такой глазами художника.
Воронок присвистнул. Мишка-толстый запыхтел, готовясь к словесной схватке с Левой Наумовым, но тут в пионерскую вошла старшая вожатая Валентина Сергеева и, узнав, в чем дело, примирительно сказала:
— Зачем спорить? Лева нарисовал сказочную лошадь. А сказочных лошадей можно как угодно раскрашивать. Верно, Наумов?
Лева молчал, опустив глаза.
— Верно, Наумов?
Лева качнул головой справа налево.
— Вот как... Значит, ты это серьезно?
Лева кивнул головой сверху вниз.
— Конечно, серьезно, — расшифровал его жест Мишка-толстый. — Он у нас... на абстракциониста учится.
— Что? — Валентина так и села, не успев решить, в шутку или всерьез принять известие.
Лева Наумов побледнел, как человек, чья тайна неожиданно обнаружена другими, и опрометью выбежал из комнаты.
Валентина испытующе посмотрела на Мишку-толстого.
— Рассказывай, — велела она.
Лева Наумов считал себя незаурядной личностью, хотя и хранил это в тайне от других. А те, не догадываясь ни о чем, относились к Леве, как ко всем прочим. В походе заставляли наравне с другими чистить картошку, дежурить по палатке, убирать место привала. В школе — мыть полы, собирать металлический лом, разносить письма, когда Леве случалось дежурить в «почтовом отделении зоны».
