— Где нашелся? — с железным спокойствием в голосе спросил Павка.

— Там, — неопределенно махнул рукой Венька.

И мы пошли «туда».

Венька привел нас на задворки дома.

— Вот, — сказал он и пнул ногой торчащую из земли пароходную трубу. — Слышите шум?

Мы прислушались. Труба, которой до этого дня здесь не было, шумела, как морская раковина, если ее приложить к уху.

Я посмотрел на Павку. Павка посмотрел на трубу и по-петушиному вскинул рыжую голову.

Я понял: Павка принял решение.

— Видишь, вон там телега с лошадью? — спросил он у Веньки.

— Вижу, — ответил Венька.

— Гони ее сюда.

— Зачем?

— Трубу выдирать будем.

Венька посерел от ужаса.

— А как же марсиане?.. — заикаясь спросил он. — Вдруг... они...

— Не бойся, — отрезал Павка. — Марсиан я беру на себя.

Венька убежал. Павка посмотрел на меня и сказал:

— По-моему, эта труба беспризорная.

— А шум?

Павка не удостоил меня ответом. Он не привык обращать внимания на мелочи, когда дело шло о большом.

— По-моему, это труба беспризорная, — повторил он. — И к тому же еще железная.

Меня осенило.

— Выдерем и сдадим в лом!

Павка снисходительно усмехнулся: «Дошло наконец!»

Подъехал Венька на телеге. Мы заарканили трубу веревкой, привязали ее к телеге, и три голоса гаркнули:

— Но-о-о!

Все дальнейшее видится мне как в кошмарном сне. Лошадь, не привыкшая, видимо, к грубому обращению, взвилась на дыбы и понесла. Вслед за ней, грохоча и пританцовывая, понеслась пароходная труба, которую мы, с легкостью морковки, выдернули из земли. За трубой понеслись мы. А за нами... За нами, с колодками в руках, понеслись марсиане, ужасно похожие на земных сапожников.

— Стой, — кричали они, — стой!

Конечно, с нашей стороны было невежливо пренебрегать этим советом. Но мы пренебрегли им. Пренебрегли, полагая, что встреча с обитателями иного мира не сулит нам ничего доброго. И в этом было наше спасение.

Вечером мы узнали, что какие-то хулиганы сломали трубу, поставленную для вентиляции сапожной мастерской.

...Второй день я стараюсь не попадаться на глаза своему другу Павке. Неудачи, говорят, легче переживаются в одиночку.

Зрители разделились на две половины. Одна половина, досадуя на задержку в игре, хриплыми от холода голосами вопила: «Шайбу, шайбу!», и глас вопиющих в данном случае следовало понимать в прямом, а не в переносном смысле. Да, им нужна была шайба. Но не в ворота противника. С этим можно было обождать. Им нужна была шайба на поле. А ее не было. Она таинственным образом исчезла, и все игроки носились как угорелые в поисках пропавшего сокровища.

Вторая половина зрителей смеялась. Надо мной. Вернее, над моими попытками преодолеть земное притяжение и встать на ноги. Им казалось, что мне так и не удастся оторвать живот ото льда, к которому он якобы примерз. А я, честно говоря, не спешил с этим. Дело в том, что между моим животом и зеркальной поверхностью поля находилось нечто, что до поры до времени мне не хотелось показывать зрителям.

Это продолжалось до тех пор, пока ко мне не подкатил мой друг Павка, капитан нашей команды, и не шепнул:

— Вставай, скоро свисток, наша взяла.

— Я встал, и тут все увидели ее, шайбу, пропавшее сокровище.

— Вот она! — обрадованно загалдели наши противники, бросаясь на шайбу, как куры на просо.

Поздно. Раздался свисток, и матч окончился. Мы победили со счетом 1: 0.

Домой мы шли, сгибаясь под тяжестью башмаков и славы. Под тяжестью башмаков — своих и Павкиных — сгибался я. Под тяжестью славы — Павка. Он нес чугунный «кубок чемпионов», бывшую ступу, врученную нам за победу в матче дворовых команд.

Мне не давала покоя одна мысль. Принимая ступу, Павка обещал главному судье соревнований не «почивать на лаврах». Интересно, что он подразумевал под этим?

— Пав, а Пав, — не выдержал я, — что значит почивать?

Павка снисходительно усмехнулся.

— Значит, спать, — сказал он, — почивать — это по-старому.

Я лишний раз подивился начитанности своего друга и тут же поинтересовался:

— А лавры?

Павка даже побледнел от волнения. Он никогда не подразумевал во мне такого невежества.

— Вот они, лавры! — рассердился мой друг и потряс ступой чемпионов.

Я опешил. Значит, почивать на лаврах все равно что спать на ступе? Но кому это нужно? И зачем Павка обещал не делать этого? Разве боялся, что мы всей командой сойдем с ума и станем подсовывать под голову ступу вместо подушки?

— Что-нибудь не ясно? — спросил Павка.

— Теперь еще больше, чем раньше, — ответил я. — Зачем ты обещал это?

— Что это?

— Не спать на ступе?

Павка рассмеялся и постучал пальцем по лбу.

— Эх ты, — сказал он ласково. — Это же иносказательно. Почить на лаврах значит успокоиться на достигнутом. А мы не должны. Понял?

Я понял, и мы пошли дальше. Но тренироваться наша команда так и не стала. Зачем зря карандаши точить, если писать не на чем. Ведь сильнее нас все равно команд не было.

«Кубок чемпионов» мы выставили в школьном коридоре и по очереди стояли возле него в карауле. На ночь Павка уносил ступу домой.

— Чтобы не похитили ценный спортивный трофей, — говорил он команде.

Иногда, вооружившись клюшками и забросив коньки за спину, мы, как древние мушкетеры, прохаживались по родному городу.

— Народ должен знать своих чемпионов, — говорил Павка.

Увы, народ нас не знал. В этом мы убедились, когда забрели однажды в один двор. На хоккейном пятачке суетились игроки. Увидев нас, никто из них, однако, не только не упал в обморок, но даже не сделал попытки заорать от восторга. Такая бесчувственность нас удивила.

— Похоже, нас здесь не знают, — сказал я Павке.

— Тем хуже, — мрачно ответил мой друг.

— Для кого?

— Для них. Прикинемся, будто мы никто, и всыпем. А чтобы они сразу не догадались, с кем имеют дело, дадим им фору — одну шайбу. Ясно?

— Ясно, — сказал наш вратарь Коля Яшкин. — Валяй договаривайся.

...Это было неотразимое зрелище. Капитаны — наш и чужой — замерли друг против друга, как два рассерженных петуха. Клюшки скрестились, как шпаги. Судья бросил шайбу и... Я, конечно, нисколько не сомневался, что Павка при желании мог легко увести шайбу из-под носа противника. Он просто не хотел этого делать. И шайба заскользила в сторону наших ворот. Коля Яшкин для вида кинулся ей наперерез, но вроде не успел, и шайба, как слепой воробей, влетела в сетку. Все шло как по писаному.

Я с сожалением посматривал на игроков чужой команды. Честно говоря, мне их было чуточку жаль. Вон они, какие веселые. Получили фору и думают, что сами забросили шайбу. Как бы не так. Не на тех напали. Сейчас они спохватятся, но будет поздно...

Павка гонит шайбу на меня. Бьет и быстро перемещается к воротам противника. Он знает, что делает. Я тоже знаю. Перехватываю шайбу и пасую Павке. Мой друг начеку. Удар... И шайба, клюнув конек вратаря, отскакивает от него как ошпаренная, и летит в нашу сторону. Я остолбенело смотрю на Павку. Павка остолбенело смотрит на меня. Потом мы оба смотрим на Колю Яшкина. Но тому не до нас. Он с видом охотника, поймавшего в силки сказочную жар-птицу, рассматривает залетевшую в его ворота шайбу. Вторую шайбу! С ума сойти! Но сойти с ума мы не успеваем. И благодаря этому можем вскоре зафиксировать в своем сознании третью, а затем и четвертую шайбу, забитые нам противником.

Павка снова смотрит на меня. Я смотрю на Павку, и мы без слов понимаем друг друга. Улучив удобный момент, я падаю животом на шайбу и притворяюсь, будто примерз к ледяному полю.

На этот раз хитрость не удается. Меня хватают за ноги и бесцеремонно сдергивают с шайбы. И шайба, вырвавшись из плена и покружив по льду, инстинктивно возвращается в родное, обжитое гнездовье, то есть в наши ворота.

Все. Пять ноль. Такого позора мы еще не переживали. На Павку страшно смотреть. Он готов съесть нас без соли, а наших противников проглотить даже не разжевывая. В таком состоянии его просто опасно оставлять здесь. И ребята, поняв это, уводят Павку со двора. А я остаюсь, чтобы попрощаться с капитаном дворовой команды. Ой снисходительно пожимает мне руку и, между прочим, спрашивает, неизвестно ли мне, где тренируются победители «кубка чемпионов»? К сожалению, его команда была слабо подготовлена и не могла принять участие в первенстве.