Ещё Симаков отметил, что одеты воины одинаково просто — в подпоясан- ные стёганые халаты, шаровары и сапоги. Поверху блестели надраенные стальные нагрудники, а головы их прикрывали войлочные колпаки с нашитыми медными бляхами.

Вооружены телохранители были, что называется, до зубов!

За поясом каждого — кривая сабля, два кинжала и нагайка, за спиной — небольшой круглый медный щит, колчан с луком и стрелами, в руке — копьё с широким острым наконечником и развевающимся крашенным конским хвостом…

…Кроме монгольского хана и его воинов, в шатре находился ещё один

человек. Он стоял подле Симакова свободно, подбоченясь и пленником не казался, чем несказанно заинтересовал Михаила Степановича.

"Этот нашенский! Русичь! — подумал Симаков, исподволь разглядывая статного,

русоголового, с проницательными голубыми глазами, боярина, — Неужели предатель? Перемётчик? Нет… не похоже…"

Он ещё раз внимательно вгляделся в открытое, добродушное лицо, обрамлённое аккуратно подстриженной кудрявой бородкой и вдруг понял, что раньше не раз встречался с этим человеком и хорошо его знает… Кто же он?

Пока Михаил Степанович пытался вспомнить хоть что-нибудь про боярина, со стороны трона вдруг раздался глухой надтреснутый голос, произносивший слова быстро и отрывисто.

"Ишь, ты! Что твой пёс забрехал! — мысленно прокомментировал услышанное Симаков, — Никак, наш хан разродился?"

Он не ошибся — это действительно заговорил хан, вперив в Михаила Степанови- ча колючую щёлочку змеиного взгляда.

Едва монгол умолк, резко оборвав речь, незнакомый боярин отвесил ему низкий поклон и обернувшись к Симакову, степенно, внятно и громко произнёс по-русски:

— Нам доподлинно известно, князь Михайло, что ты являешься Стражем Врат!

Отпираться не имеет смысла, иначе твоя голова давно бы уже торчала на колу

перед моим шатром…

"Так он толмач! — догадался Симаков-князь, — Ну-ну! Послушаем, чем там меня

хочет порадовать хан?"

Боярин между тем продолжал переводить:

— Я, Великий и Всемогущий правитель всех монголов — Богдыхан — предлагаю те

бе, князь, своё покровительство! В обмен на мою милость к тебе, ты откроешь мне, где ты прячешь Врата в Заоблачные Миры, Стражем к которым ты приставлен!

Ты научишь меня, как ими пользоваться, открывать-закрывать, а я подарю тебе свою вечную дружбу. Согласен?

"Интересное кино получается, в самом деле! — изумился Симаков, — Белены они тут, что ли, все объелись? И этому вынь да положь мои Врата! Ишь, как власти и могущества захотелось. И так ведь — хан, правитель многих народов, ан нет! Надо ещё больше! Вот и покойный Зубоскал искал Врата, а через них и власть, и могущество, и богатство…

И где он теперь? Этот тоже туда же, просто кошмар какой-то! Что мне ему ответить? Правду? Что, мол, и сам был бы рад узнать, где мои Врата находятся. Так ведь не поверит, собака! Стращать начнёт, пытать по-всякому… Что делать, ума не приложу!"

Хан нахмурился, терпеливо ожидая ответа. А Симаков молчал, не зная что и сказать. Пауза затянулась. В шатре повисла гнетущая тишина, слышно было только как трещат факелы, да бряцают оружием телохранители на улице… Где-то вдалеке заржал жеребец, за ним другой… Залаяли оголодавшие псы…

Вдруг до слуха Симакова долетел приглушённый шёпот толмача:

— Да скажи ты им, князюшко Михайло, нехристям косоглазым, хоть что-нибудь!

Только не молчи…

Боярин, преданно глядя на Симакова, горячо умолял едва шевеля губами:

— …А то ведь засекут… живота лишат! Соври им что-нибудь… придумай! Ты же, князь, завсегда был горазд на выдумки. Пошли их, куда Макар телят не гонял! Наша с тобой задача, протянуть время как можно подольше. Пока поганые

будут твои слова проверять, да Врата искать, ночь и пройдёт! А к утру твоя дружина подоспеет — их воевода Никишка ведёт. Верно говорю!

— Кхе-кхе-кхе! — вдруг долетел от трона тихий кудахтающий смех хана.

Толмач замолчал и побледнев, обернулся к Богдыхану. Симаков тоже насторожился в ожидании очередной пакости от неверных.

Предводитель монголов между тем оборвал серию звуков, которую только при великом опьянении можно было признать за смех и внезапно заговорил громовым голосом на чистейшем русском языке:

— Ты думать, болярин, что мы поверили тебе, когда сегодня утром ты пришёл к нам в стан и поклялся служить верой и правдой? Вот ты и попался, соглядатай!

Ты думать, хан и его воины не знать урус — язык? Ты думать — нас можно обма-нуть? Глупец! Безмозглый баран! Ты поступать не-ка-ра-шо!

Хан как ребёнку погрозил толмачу пальцем, похожим на коготь хищной птицы, хлопнул в ладоши и приказал: "Эй, стража! Схватить толмача! Сломать ему хребет и бросить в яму с голодными волками! "

Телохранители в три прыжка соскочили с помоста и с двух сторон набросились на боярина. Один из них взмахнул нагайкой и хлестнул толмача по лицу. Тот успел прикрыться локтем, но, как оказалось, не полностью. По его левой щеке немедленно пролегла кровавая борозда. Рукав кафтана тоже лопнул от удара и в воздух полетели клочья материи.

Симакову-князю откуда-то хорошо было известно, что в свои нагайки из конского волоса монголы вплетают маленькие острые железные крючочки, которые при ударе разрывали человеческую плоть до самых костей…

Боярин отшатнулся, схватившись за щёку, но не издал ни звука, хотя боль наверняка испытывал адскую!

"Вот что значит Русский человек!" — с гордостью подумал о нём Симаков

— Смотри, коназ! — брызнул слюной Богдыхан, — Вот что ожидает тебя, если не

скажешь, где ты прячешь свои Звёздные Врата!

Телохранители между тем словно гончие повисли на руках толмача, пытаясь заломить их ему за спину, скрутить непокорного и выволочь из шатра.

Боярин сопротивлялся отчаянно, но силы были явно не равны. В этой борьбе он рано или поздно должен был уступить…

Примечательно, что воины на входе даже не шелохнулись, видимо у них имелись свои, строго определённые задачи…

Симаков наблюдал за неравной борьбой и стонал от бессилия, всем сердцем желая хоть чем-нибудь помочь толмачу. Он вдруг вспомнил о той могучей светлой силе, которая в последнее время приходила неизвестно откуда и наполняла всё его существо в самые критические моменты жизни. Вот бы и сейчас произошло то же самое!

Не успел он так подумать, как отчаяние от собственного бессилия вдруг словно по волшебству отодвинулось куда-то на задний план и ему на смену пришла холодно-расчётливая ярость. В связанные конечности как будто из ни откуда свободно потекла та самая долгожданная нечеловеческая, но по прежнему светлая, СИЛА! Это опять произошло неожиданно и в то же время торжественно и радостно.

Симаков тут же воспрянул духом!

"На этот раз я не потерял сознания, как тогда на шоссе или в драке с бандитами в первом путешествии! — удовлетворённо заметил он, — Прогресс налицо!"

Между тем толмач устал бороться, его вот-вот должны были скрутить…

Симаков сжал зубы и что было сил дёрнул связанные руки в стороны. Кожаный

аркан лопнул во многих местах, словно насквозь прогнивший! Следующим рыв- ком он порвал путы на ногах и вскочив, бросился к боярину на выручку.

От копошащихся и сопящих воинов его отделял всего один шаг, поэтому он, не долго думая, ухватил ближайшего к нему телохранителя одной рукой за пояс, а другой за ворот, оторвал от толмача и как пушинку рывком поднял над головой!

От неожиданности и испуга монгол заверещал словно заяц в зубах лисицы. Симаков быстро опустился на одно колено, одновременно с силой потянув вопящего и брыкающегося воина вниз, спиной на подставленное другое колено. Удар был страшен! Раздался сухой хруст, вопли монгола оборвались коротким вскриком и его обмякшее, безвольное тело кулём скатилось на пол…

С одним телохранителем было покончено!

В этот миг толмачу удалось ухватить своего противника поперёк, крепко прижав

его руки к туловищу. Теперь воин был лишён возможности воспользоваться оружием. Он извивался как змея, шипел, брызгал слюной и брыкался, пытаясь вырваться из захвата. Но боярин держал крепко, точно капкан куницу.