Короче, не было бы ПРОГРАММЫ, не появились бы у вас и задатки магопа! Я хорошо помню вас. До недавнего времени вы были вполне нормальным человеком. Но вдруг случилось нечто, и в вас пробудилась таинственная ПРОГРАММА, которая в свою очередь наградила вас экстрасенсорными способностями. Вам понятно, что я говорю? Расскажите мне, не произошло ли с вами в последнее время чего-нибудь необычного? Это могло стать катализатором пробуждения вашей программы, причиной её инициации, так сказать… И если что-то случилось, то я должна это знать наверняка!
Слова Лыковой не на шутку взволновали Симакова. Он крепко задумался, но так и не вспомнив ничего необычного, отрицательно мотнул головой:
— Нет! Ничего такого не припомню! Всё было как всегда. Да вы и сами знаете, какова жизнь на селе. Как в наезжанной колее, чуть свернул в сторону — так целое событие! Нет, никаких исключений не случалось!
— Ладно, попробуем подойти с другой стороны. Михаил Степанович, вы не ста-
нете отрицать, что недавно в вас пробудились некие сверхспособности? Вы не
могли их не заметить в себе!
— Не стану! Я действительно начал предугадывать события, драться как Брюс Ли, видеть в темноте как кошка и слышать как волк! Ещё мне кажется, что я стал распознавать мысли людей. Не всегда, конечно, а временами… но всё же…
— Это всё?
— Кажется, нет, что-то есть ещё, но что именно, я до конца не разобрался! Как-ни-
будь попозже я, возможно, и отвечу на этот ваш вопрос…
— Хорошо! Вот видите, в вас заложена какая-то тайна! Ваша ПРОГРАММА, как я
успела понять, носит родовой характер. Она передаётся по наследству! По муж-
ской линии: от отца к сыну и так далее…
Если вам интересно, мы могли бы заглянуть в вашу Родовую Память
и выяснить, кто, когда и зачем внедрил ПРОГРРАММУ в геном вашего Рода. Та-
ким образом вы можете узнать о себе самом намного больше, чем знали до сих
пор. Ну, как? Согласны ли вы вместе со мной приоткрыть завесу тайны и прогуляться по волнам вашей Родовой Памяти?"
Предложение было сверхзаманчивым и сделала его женщина, которой Симаков с некоторых пор стал доверять как самому себе. Поэтому он не колеб-
лясь согласился на эксперимент.
Лыкова заметно оживилась. Они подошли к огню как можно ближе и она, порывшись в складках одежды, извлекла щепоть жёлто-рыжего порошка, который бросила в догорающее пламя. Оно тут же взметнулось ввысь десятками золотистых языков, от костра поплыли дурманящие ароматы, среди которых Симаков угадал запах мяты, забродившего липового мёда и полыни…
Лыкова тем временем наложила свою правую ладонь себе на лоб, а левой прикрыла ладонь Михаила Степановича.
— Начинаем! Смотрите в костёр! Внимательно… лучше на уголья… И ничего не бойтесь, я всё время буду незримо сопровождать вас, где бы вы ни очутились…
Симаков покосился на неё, но целительница уже прикрыла глаза и стала покачиваться взад-вперёд как сомнамбула. Тогда он перевёл взгляд на уголья и всматривался в золотисто-оранжевые комочки, то вспыхивающие, то тускнеющие на боках до тех пор, пока те не слились в его глазах в расшитый неземными узорами красно-коричневый полог. В какой-то момент этот полог распахнулся и… страшной силы удар в челюсть откинул голову Симакова назад. Затылок стукнулся обо что-то твёрдое, тупая боль пронзила мозг и в глазах заплясали радужные звёздочки.
— Открой глаза, сука, и смотри сюда, я сказал…
Прокуренный баритон был ему не знаком. Симаков потряс головой и с силой размежил залитые кровью веки. Сквозь розовую пелену удалось рассмотреть, что находится он в русской избе и сидит на мягком стуле с прямой высокой спинкой, за которую были заведены и связаны обрывком верёвки его вывернутые руки.
Кровь из рассечённого лба залила глаза и от того всё вокруг как бы плыло в розовом тумане. Внезапно прогромыхали шаги и кто-то, подошедший сбоку, плеснул в лицо ведро колодезной воды. Она попала в лёгкие и он закашлялся. Зато боль в голове разом утихла и рассеялся туман в глазах.
— А-а! Очухался, Страж! Ну, так как? Будем и дальше выпендриваться и в молчанку играть или поговорим?"
Симаков с интересом уставился на говорившего. Это он, этот верзила, только что ударил его кулаком. Молодой мужик, наверное нет ещё и тридцати, был ему абсолютно незнаком. По виду — явно какой-то уголовник, урка! Высокий и худой, он был одет в офицерские бриджи на подтяжках, заправленные в стоптанные сапоги, и пропахшую едким потом драную тельняшку. На его острых, сутулых плечах болталась небрежно наброшенная потёртая "кожанка", в которых любили щеголять киношные чекисты.
Ещё Симаков зафиксировал на его боку висевшие на поясном ремне: револьвер в новенькой, свиной кожи жёлтой кобуре и заточенный под кинжал австрийский штык без ножен.
Но что больше всего поразило Симакова — так это лицо говорившего!
Мало того, что оно бугрилось, изъеденное оспой, так его ещё украшал ужасный рваный шрам, который тянулся от левого угла рта до уха… Казалось, что урка постоянно ухмыляется одной половиной лица, обнажая пару гнилых зубов.
Перехватив заинтересованный взгляд пленника, Зубоскал /так его успел окрестить про себя Симаков /машинально погладил шрам и охотно пояснил:
— Это меня в остроге один шпын крышкой от консервной банки полоснул…
Метил по горлу, а попал по щеке, паскуда! Хочешь, Страж, я и тебя так же разри-сую?
Он вдруг натужно, с повизгом рассмеялся. Его голова при этом запрокинулась и острый кадык выпер далеко вперёд, а впалые, давно небритые щёки, мелко задрожали.
Пока он гоготал, Симаков осмотрелся.
Оказалось, что кроме Зубоскала в горнице находилось ещё четверо бандитов…
Он даже не удивился тому, что назвал эту четвёрку бандитами. Он просто знал это и всё! И его ни капельки не интересовало, откуда возникли эти знания! А если бы и не знал, то одного взгляда на этих сумрачных, бородато-косматых нетрезвых головорезов с остановившимися пустыми взглядами было достаточно, что бы понять, кто есть кто.
Ещё Михаил Степанович знал, что в волости вспыхнуло хорошо подготовленное кулацкое восстание, главари которого — белогады и контра — объявив себя истинными патриотами и спасителями России, принялись повсеместно уничтожать и искоренять Советскую власть.
Опирались они при этом на кулаков-мироедов и "обиженных" новой властью середняков и членов их многочисленных семейств; на выпущенных из тюрем преступников всех мастей: уголовников, дезертиров, саботажников, спекулянтов и мародёров — одним словом всех тех, кому Советская власть стала поперёк горла, не давая творить бесчинства.
Примкнула к восстанию и часть "тёмных", то есть безграмотных, а потому и несознательных крестьян, к тому же запуганных кулаками и подкулачниками, либо обманутых их ложными обещаниями…
Сегодня на заре один из повстанческих отрядов под предводительством белогвардейского штабс-капитана, ворвался и в их село… Комбедовцев, пятерых представительных мужиков, взяли сонными, прямо в постелях и без долгих раз-бирательств повесили на воротах перед Сельсоветом — избой — пятистенкой, конфискованной давеча у купца Никодимова. Членов их семей — стариков, баб, ребятишек — согнали в кучу на площадь перед церквушкой и тут же порубали шашками в "капусту"! В назидание остальным, так сказать, для острастки…
Всех сочувствующих Советской власти, а таких набралось без малого всё село — безжалостно выпороли шомполами на извозе, опять же не делая исключений ни для стариков, ни для баб с девками, ни для ребятишек…
Совершив экзекуцию, озверевшая банда умчалась в сторону станции, а вот эта группа осталась! Они не занимались ни грабежами, ни политикой, им отчего-то был нужен исключительно сельский кузнец Симаков… Заправлял головорезами Зубоскал и ему подчинялись безоговорочно!
…По правую от Симакова руку, за дощатым, чисто выскобленным столом, который стоял в "красном" углу под божничкой, сидели и бражничали трое повстанцев. Они в чинном молчании сосредоточенно поглощали мутный самогон из трёхлитровой квадратной бутыли. В глиняных мисках, как попало расставленных по столу, виднелась незамысловатая закуска: квашенная капуста с брусникой, помидоры, огурцы, лук, ржаной хлеб и сваренный в "мундире" в чугунке картофель. Натюрморт дополнял приличный шмат сала, порезанный и разложенный на чистой тряпице… Вооружение бандитов составляли обрезы, которые лежали у них под рукой на лавках.
