— Знаете, что он срезал? — спросила Лыкова, всё это время хранившая гробовое молчание.

Симаковы ответили, что не знают.

— Это магическое растение — Омела! — зашептала целительница, — Омела — не дерево и не кустарник! Растёт оно не на земле и не на воде, а… сами видите где! Омела, срезанная в шестой день луны, лечит эпилепсию и язву, способствует

зачатию и оберегает от злых духов!

Иной раз исцеляет даже простое прикосновение к Омеле… Но, главное

то, что им можно исцелять не только тело человека, но и его душу!

Сейчас начинается вторая часть празднества и лекари друидов возьмутся за исцеление всех страждущих. Я думаю, что Омелу срезали и для вас, что бы поспособствовать зачатию вашего ребёнка. Готовься Клавдия, скоро к вам подойдут…

Симаков слушал целительницу невнимательно. Его сейчас куда больше занимал другой вопрос. Он во все глаза продолжал наблюдать за белым нинь-

зей, который вместе с серпом бережно завернул в кусок льна и Омелу. Спустя минуту — другую он спустился на землю и торжественным шагом приблизился к поджидавшим его старцам, неся на вытянутых руках загадочное растение и серп.

Патриархи с заметным волнением склонились над Омелой и довольно долго рассматривали его со всех сторон.

"Точно так же гадалки всматриваются в хрустальный шар или кофейную гущу, — подумалось Симакову, и он был не далёк от истины.

— Гадают, насколько Боги будут к ним благосклонны в ближайшее время, — поя-снила Лыкова.

Пошептавшись между собой, патриархи пришли к общему для всех мне-нию. Главный из старцев, стоящий в окружении собратьев, обернулся к народу и громко произнёс несколько фраз на незнакомом языке, из которых Симаков не разобрал ни слова. Толпа в ответ разразилась бурным ликованием. Наверное, их Боги пообещали не оставлять друидов своей милостью.

Патриархи вновь склонились над растением, которое ниньзя всё ещё продолжал терпеливо держать на вытянутых руках. Старший патриарх отставил в сторону посох, который тут же подхватила какая-то вынырнувшая из темноты девушка, распростёр над Омелой ладони с растопыренными пальцами и заговорил нараспев чистым певучим голосом. И опять Симаков не разобрал ни слова!

— Что это за язык? — обернулся он к Лыковой

— Это — древний, давно забытый пра — язык, бывший некогда общим для всех народов планеты! — ответила целительница, — Некоторые путают его с ЭЙУИ —

Универсальным языком Великого Космоса, который, кстати, произошёл как раз

от земного пра — языка!

Два других старца тем временем начали вторить старшему, отбивая такт ударами посохов о землю. Заговор длился недолго. Как только патриархи закончили его читать, ниньзя протянул старшему золотой серп и с поклоном унёс Омелу за костёр.

Теперь к патриархам подвели белых телят. Старший друид взмахнул сер-пом, сверкнуло золотое лезвие и — телята один за другим пали с перерезанными глотками!

Когда Симаков резал домашнюю скотину, Клавдия всегда убегала в хату и плотно затворяла двери. Став же невольной свидетельницей жертвоприношения, она тихонечко ойкнула и задрожала осиновым листом. Симаков знал про эту слабость жены, поэтому поспешил обнять её за плечи, успокоить и подбодрить…

Кровь принесённых в жертву телят била шипящей струёй из пузырящих-ся на горле ран. Друиды-жрецы, что рангом помельче, умело собрали её в подставленные золотые ковшики, коих было числом три. Набрав посудины до краёв, они передали их трём специальным женщинам, которые поджидали в сторонке.

Женщины в свою очередь, подхватив ковшики, разошлись по сторонам и понесли их каждая к своему заранее выбранному костру, где часть крови выплеснули в огонь. Пламя в ответ затрещало и это было, по-видимому, добрым знаком, так как остальные друиды разразились довольными восклицаниями.

Женщины поклонились пламени и вновь сошлись под дубом. Здесь они стали кружить вокруг дерева и пританцовывая кропить его корни кровавыми каплями. Непонятный ритуал всё ещё продолжался, а к собравшимся возле камня "приглашённым" уже стали подходить молчаливые тени и за руку уводить их куда-то в полумрак поляны. Возле обломка осталась только чета Симаковых…

Михаил Степанович, не отрывая глаз от разбрызгивающих кровь женщин, старался следить и за окружающей обстановкой. Поэтому он без труда заметил, что одну пару повели прямиком к кострам, другую к дубу, а одинокую женщину — к основной массе пирующих друидов. Ему стало интересно, как их будут исцелять, но его отвлекла Клавдия:

— Смотри, Мишь, смотри! Бр-р-р! Гадость какая!

Симаков посмотрел, куда указывала жена, и увидел, что женщины с ковшиками уже вернулись от дуба к патриархам. Встав рядком, они протянули им свои посудины. Старцы степенно приняли ковшики и сделали из них по три глотка каждый. Затем, обернувшись, передали ковшики стоящим сзади жрецам, выстроившимся в иерархическую шеренгу по старшинству. За жрецами, колдунами и лекарями следовали уже простые друиды. Братины с кровью пошли гулять по толпе. Каждый друид, сделав один-единственный глоток, передавал ковшик дальше…

— Эка невидаль! — хмыкнул Симаков, — Старообрядец дед Антифей из Дубини-

но до сих пор пьёт кровь каждой зарезанной на селе скотины! Ему деревенские сами несут, кто в кружке, кто в миске… А ну, погодь-ка! Муж Клавдии насторожился, потому, что белый ниньзя внезапно отделился от патриархов и быстрым шагом направился в их с Клавдией сторону, держа в руках завёрнутый в полотно плод Омелы. Симаков во все глаза смотрел на него и голова у него всё больше и больше шла кругом. Он окончательно угадал и эту походку и человека, скрывающегося под бинтами. Открытие было настолько неправдоподобным и ошеломляющим, что он на время лишился дара речи. Именно этого человека он меньше всего ожидал встретить в таком месте и в такое время!

— Митрич? Никак ты? — негромко окликнул он подходящего ниньзю и приста- льно вгляделся в щёлочку между бинтами. Клавдия, услышав мужа, вскрикнула и закрыла рот платком. Её взяла оторопь, она не знала что и сказать.

Ниньзя же на вопрос Симакова разразился сухим трескучим смешком:

— Хе-хе-хе! Угадал-таки, соседушка! Я это, я… Наслышан про ваше с Клавкой горе, Миха… Жалко мне вас стало, вот и решил пособить… А что хитростью зама

нил вас на наше празднество, так не обессудьте, по-другому бы вы и не пошли…

Для вашей же пользы старался. Дык, ладно! Таперича всем молчок: лечить начну!

— Что ж раньше-то не брался, дед, коли можешь? — нарушила запрет потрясённая Клавдия.

— Всякому овощу — свой срок, знаешь? — пояснил Митрич, — Раньше нельзя было, время ещё не приспело… Счас в самый раз будет! Ладно, разевайте рты пошире!

Он отщепнул от плода Омелы, удивительно напоминающего человеческий эмбрион небольшой кусочек и сунул его в послушно подставленный К

— Таперича жуйте лучше… Вот так! Потом глотайте… Хорошо! — он хлопнул в ла

дони и из темноты появились две женщины, каждая из которых держала круг-лый деревянный поднос, на котором возвышалась выточенная из липы чарка. Женщины приблизились к Симаковым и Клавдия в испуге отшатнулась. Ей почудилось, что в чарках — кровь телят… Но Михаил Степанович безошибочно унюхал неповторимый аромат сивухи и поспешил успокоить жену:

— Не журись! Самогон это, на травах настоянный…

Подавая своей половине пример, он одним махом опрокинул чарку в рот и причмокнул от удовольствия. Напиток оказался не только крепким, но и приятным на вкус. Клавдия, глядя на мужа, тоже выпила настойку до капли, но в отличие от него — выцедила мелкими глотками. Неведомое лекарство обожгло ей нёбо, огнём растеклось по жилам и мгновенно ударило в голову. Заметно захмелел и сам Симаков.

Митрич, к тому времени успевший освободиться от бинтов, негромко захихикал и довольно потёр руки.

— Что за маскарад был на тебе? — поинтересовался Симаков у деда, кивая на бинты.

— Не маскарад, а защита! Без бинтов Омелу не срезать! — признался сосед, — Первые капли сока, что твоя серная кислота. Кожу рук, лица, глаза — всё разъест и пикнуть не успеешь. Зато опасля бальзам прольётся, так-то! Ладно, ходите сюда!