— Скажите, прошу вас, — обратился лорд Винсент к мистеру Уормвуду, — вы нынче гостили у П.?
— Нет, — ответил Уормвуд.
— Я гостила, милорд, — сказала мисс Траффорд, никогда не упускавшая случая вставить словечко.
— Вот как! А они, наверно, отправили вас, по своему обыкновению, ночевать в «Корону» и, как всегда, притащив вас к себе, за пятьдесят миль от города, стали рассыпаться вхе в тех же вечных извинениях — дом битком набит… не хватает постелей… все заняты — до гостиницы рукой подать. Ох! Век не забуду эту гостиницу, с ее громким названием и жесткими тюфяками.
Тревожен сон под гордою короной…
[93]— Ха-ха! Превосходно! — воскликнула мисс Траффорд— она всегда первая подхватывала каламбур. — Именно так они с нами обошлись; всех нас — несчастного старого лорда Белтона, с его ревматизмом; толстяка лорда Гранта, с его одышкой, да еще трех холостяков помоложе и меня — всех нас под надежной охраной спровадили в это убежище для бездомных.
— А! Грант! Грант! — воскликнул лорд Винсент, обрадовавшись случаю снова позабавиться игрой слов. — Он как-то ночевал там одновременно со мной, и, когда утром я увидел, как эта бесформенная туша, переваливаясь с боку на бок, выходит из гостиницы, я сказал Темплу: «Это — самый жирный кус,[94] который когда-либо жаловала Корона!»[95]
— Очень хорошо, — с глубокомысленным видом отозвался Уормвуд. — Винсент, вы и впрямь с годами становитесь законченным острословом! Вы, разумеется, знали Джекила! Бедняга — вот уж кто подлинно был силен в каламбурах! Но человек пренеприятный — особенно за столом, — ведь каламбуристы не бывают обходительны! Мистер Дэвисон, будьте добры сказать, что это за кушанье там, возле вас?
— Это сальми из куропаток с трюфелями, — ответил знаток политической экономии, большой гурман.
— С трюфелями! — воскликнул Уормвуд. — Как! вы — вы едите трюфели?
— Да, — ответил Дэвисон необычайно решительным тоном, — и я давно уже не едал таких изумительных трюфелей.
— Охотно верю, — протянул Уормвуд с удрученным видом, — я тоже большой охотник до трюфелей, но даже отведать их не смею — трюфели ведь необычайно способствуют апоплексии! Ну, вы-то можете их есть без всяких опасений, я в этом не сомневаюсь.
Уормвуд был высокий, тощий, с неимоверно длинной шеей, а у Дэвисона, приземистого и, как я уже упомянул, тучного, шеи, казалось, вообще не было: голова у него упиралась в туловище, как у трески.
Дэвисон весь побелел; беспокойно ерзая на стуле, он бросил полный смертельного ужаса и отвращения взгляд на роковое кушанье, которому только что уделял столько внимания, а затем, чуть слышно пробормотав: «способствуют апоплексии…», плотно сжал губы и уже не разжимал их до самого конца обеда.
Мистер Уормвуд достиг своей цели. Двух сотрапезников он заставил умолкнуть и расстроил их, а веселость всех остальных тоже подернулась какой-то дымкой. Обед прошел и закончился так, как положено званым обедам: дамы удалились, а мужчины, оставшись одни, пили вино и говорили сальности. Мистер Дэвисон первый встал из-за стола, чтобы поскорее посмотреть в Энциклопедии слово трюфель, а лорд Винсент и я ушли тотчас после него, «из опасения, — так язвительно заметил лорд Винсент, — что стоит нам помешкать еще минуту, и треклятый Уормвуд на сон грядущий доведет нас до слез».
ГЛАВА IV
Oh! la belle chose que la Poste!
Lettres de Sévigné[96][97]
Да кто же это?
"Как вам это понравится"[98]
Я сообщил матушке о своем намерении погостить в Гаррет-парке и на второй день после приезда получил письмо следующего содержания:
Дорогой Генри!
Я была очень рада узнать, что ты чувствуешь себя несколько лучше прежнего. Надеюсь, ты теперь больше будешь заботиться о своем здоровье. Я думаю, тебе следует носить фланелевые фуфайки; между прочим, это очень полезно для цвета лица. К слову сказать, мне не понравился синий фрак, в котором ты был, когда — мы виделись в последний раз; ты лучше всего в черном, и это очень лестно для тебя, так как черное к лицу только тем, кто distingue по своей наружности.
Тебе, дорогой мой, известно, что Гарреты как таковые отнюдь не безоговорочно признаны в свете, поэтому остерегайся чрезмерно сближаться с ними. Однако их дом на хорошем счету. Все, кого ты там встретишь, стоят того, чтобы, по тем или иным соображениям, вести с ними знакомство. Помни, Генри, — знакомые (не друзья — о нет!) людей второго или третьего ранга всегда принадлежат к лучшему обществу, ибо эти люди занимают не столь независимое положение, чтобы приглашать кого им вздумается, и в свете их оценивают исключительно по их гостям; ты можешь, далее, быть уверен, что по той же причине чета Гаррет будет, по крайней мере внешне, вполне comme il faut![99] Советую тебе приобрести как можно больше познаний по части art culinaire,[100] это совершенно необходимо в обществе. Нелишне также, если представится случай, бегло ознакомиться с метафизикой; об этой материи сейчас очень много говорят.
Я слыхала, что в Гаррет-парке гостит леди Розвил. Ты должен быть сугубо внимателен к ней: вряд ли у тебя когда-либо еще будет столь благоприятный случай de faire votre cour,[101] как сейчас. В Лондоне вокруг нее так усердно увиваются все, что для кого-нибудь одного она совершенно недосягаема, и вдобавок там у тебя будет множество соперников. Отнюдь не стремясь польстить тебе, скажу, однако, я не сомневаюсь, что ты — самый красивый и самый приятный из всех мужчин в Гаррет-парке, а посему будет непростительиейшей ошибкой с твоей стороны, если ты не сумеешь убедить в этом леди Розвил. Ничто, дорогой сын, так не способствует успеху, как liaison,[102] разумеется, совершенно невинная, с женщиной, которая пользуется известностью в свете. В браке мужчина низводит женщину (более знатную, чем он сам) до своего положения в обществе; в affaire de coeur[103] женщина возвышает мужчину до себя. Я совершенно уверена, что после тех указаний, которые я тебе дала сейчас, мне не придется возвращаться к этой теме.
Пиши мне обо всем, что ты делаешь; если ты перечислишь всех тех, кто находится в Гаррет-парке, я смогу точно сообщить тебе, как обходиться с каждым из этих лиц.
Я полагаю излишним добавлять, что я думаю лишь о твоем благе. Любящая тебя мать
Фрэнсес Пелэм
P. S. Никогда не разговаривай много с молодыми людьми — помни, что репутацию в свете создают только женщины.
— Ну что ж, — сказал я, прочтя это письмо и поправив самый пышный из моих локонов, — матушка права: вперед в атаку на леди Розвил!
Я сошел вниз к завтраку. В столовой я застал мисс Траффорд и леди Нелторп, беседовавших весьма оживленно, а в голосе мисс Траффорд звучало сильное волнение.
— Как он красив! — воскликнула леди Нелторп в ту минуту, когда я подошел к ним.
— Вы говорите обо мне? — спросил я.
— О тщеславнейший из тщеславных! — ответила она. — Нет, мы говорили о чрезвычайно романтической истории, которая приключилась с мисс Траффорд и со мной, и спорили насчет ее героя; мисс Траффорд заявляет, что он ужасен, а я говорю, что он красавец. Ну, а относительно вас, мистер Пелэм…
