Тася замялась.
— По какому же делу?
— Я не знаю хорошенько… Говорят про… растрату какую-то… После смерти Нетовой открыли…
— После Нетовой?
Она все сообразила. Но быть не может! Это не такой человек!
Рука ее протянулась к Тасе. Они обнялись. Анна Серафимовна поцеловала ее горячо.
— Это так что-нибудь, — порывисто заговорила она. — Он не мог…
Обе сели.
Тася прильнула к ней. Ей захотелось признаться этой «купчихе» в том, что до тех пор она считала неловким рассказывать.
Анна Серафимовна узнала, что Палтусов помогал семейству Долгушиных еще при жизни матери. Про себя Тася умолчала.
— Вот видите, — успокоивала и самое себя Станицына, — такой человек не мог! Где же он сидит?
— Я не знаю, — пристыженно ответила Тася.
— Надо узнать…
Анна Серафимовна расспросила, где живет Палтусов, и приказала подавать экипаж.
— Вы оставайтесь, — сказала она Тасе, — подождите меня…
— Мне бы надо, — тихо выговорила Тася.
Она чувствовала, как «барышня» проснулась в ней в эту минуту. Боится она разыскивать, где сидит ее родственник, боится полиции совершенно так, как ее старушки, чуть дело запахнет хоть городовым. А вот такая купчиха не боится… Она любит… она может и спасти его, пожалуй, и в Сибирь бы пошла за ним… Но стоит ли он этого? Поручиться нельзя.
Тася покраснела. Что же это такое? Он помогает ей и старушкам, а она точно сейчас же готова выдать его.
— Анна Серафимовна, — придержала она Станицыну в зале, — вы не подумайте, что я такая гадкая… бессердечная… Вот вы — посторонняя, и так тепло к нему относитесь… А мне бы следовало…
— Я узнаю, я узнаю, — повторяла Станицына, идя к лестнице.
По лестнице поднимался Рубцов. Он заехал больше для Таси, отправляясь на фабрику.
— Сеня, — сказала ему Станицына, — побудь с Таисией Валентиновной — мне к спеху…
Он заметил большую перемену в ее лице и успел спросить у ней на лестнице:
— Что, иль опять от муженька супризец?
— Нет, не то, — ответила она и быстро начала сходить вниз.
— Что такое? — спросил Рубцов Тасю.
Рубцов и Тася проходили залой. Тася не знала, говорить ли ей… Это может повредить Палтусову… Но ведь она сказала уже Станицыной. А Рубцов добрый, в эти две недели они сошлись, точно родные.
В гостиной она села на то место, где обыкновенно читала Анне Серафимовне, и состроила принужденную улыбку.
— Да вы полноте-с, — начал шутливо Рубцов, — мы хоть лыком шиты, а понимаем… не томите…
Тася передала «слух» про арест Палтусова.
— И сестричка кинулась куда же-с?
— Не знаю!
— Вот что, — значительно выговорил Рубцов и отошел к окну.
Тася молчала. Он несколько раз поглядел на нее. Ей тяжело было начинать разговор о Палтусове.
XVIII
Рубцов все еще стоял у окна, за штофной портьерой.
Тася сидела на пуфе, в трех шагах от него.
— Вам-то что же особенно убиваться?
— Семен Тимофеич… вы не знаете…
Она не договорила.
— Что же такое именно не знаю?
— А то, что…
Опять у нее слово стало в горле.
— Насчет этого… Палтусова? Что ж тут знать?.. И предвидеть, мне кажется, было возможно. Человек крупного места не имел. Доверие к себе внушил именитой коммерции-советнице, денежками ее поживился… Такая нынче мода… вы извините, что я так про вашего родственника… А может, и понапрасну.
— Понапрасну? — повторила Тася и подбежала к нему. — Вы думаете?
— Как же я могу знать в точности, Таисия Валентиновна?.. Поветрие это… все этим занимаются… И господа дворяне, и председатели земских управ, и адвокаты… а о кассирах так и говорить совестно!
— Вот видите, Семен Тимофеич, — начала смущенно Тася. — Я бы должна была ехать к нему.
— Да, пожалуй, он в секрете сидит, так и не пустят.
— Анна Серафимовна поехала же.
— Уж это их дело…
— Я должна была, — повторила Тася. — Но очень уж мне показалось гадко… если б еще он что-нибудь другое…
— Зарезал бы, примерно.
— Ах, вы все шутите… Что же, страсть может так налететь на человека… а то ведь… это все равно что… украсть.
— Недалеко лежит от кражи.
— Вот видите… Только мне бы не надо было так говорить. Ведь Палтусов, — она понизила голос, — поддерживал меня…
— Вас? — переспросил Рубцов.
— И не меня одну, Семен Тимофеич, и старушек моих…
Ей уже не было стыдно изливаться перед купчиком. Она рассказала ему всю свою историю… Старушки живут теперь в одной комнатке, в нумерах; содержание их обходится рублей в пятьдесят… эти деньги давал Палтусов. Да платил еще за ее уроки.
— Да вы чему же учитесь? — осведомился Рубцов и опустил голову.
Он уже сидел около Таси.
Она ему рассказала опять про свою страсть к театру. В консерваторию поступать было уже поздно, сначала она ходила к актрисе Грушевой, но Палтусов и его приятель Пирожков отсоветовали. Да она и сама видела, что в обществе Грушевой ей не следует быть. Берет она теперь уроки у одного пожилого актера. Он женатый, держит себя с ней очень почтительно, человек начитанный, обещает сделать из нее актрису.
Глаза Таси заискрились, когда она заговорила о своем «призвании». Рубцов слушал ее, не поднимая головы, и все подкручивал бороду. Голосок ее так и лез ему в душу… Девчурочка эта недаром встретилась с ним. Нравится ему в ней все… Вот только «театральство» это… Да пройдет!.. А кто знает: оно-то самое, быть может, и делает ее такой «трепещущей». Сердца доброго, в бедности, тяготится теперь тем, что и поддержка, какую давал родственник, оказалась не из очень-то чистого источника.
— Послушайте, голубушка, — Рубцов в первый раз так назвал ее и взял ее за руку. — Вы не тормошите себя… Вы видите, как сестричка вас полюбила… Что же с нами чиниться… Понимаю я, "дворянское дите".
И он тихо рассмеялся.
— Была, Семен Тимофеич, была. А теперь ничего мне не надо. Только бы старушкам моим кусок хлеба и…
— Театр? — подсказал Рубцов.
— Да, да! — точно вдохнув в себя, выговорила Тася.
— А вы вот что мне скажите, — почти шепотом спросил Рубцов, — как этот ваш родственник, может ли воспользоваться хоть бы теперь увлечением сестрички? А она таки увлечена; это верно.
— Я не знаю, Семен Тимофеич; вот в том-то и беда, что мы, в нашем барском кругу, ничего не знаем… Никто нас не учит людей разбирать… Деньги-то его, что он нам давал… были, пожалуй, чужие…
— Ну, это еще неизвестно. Ведь он, наверно, получал немало… агентом, кажется, был у того, Калакуцкого, подрядчика, что застрелился недавно.
— Все-таки…
Тасе сделалось еще тяжелее.
— Полноте, — громко и весело сказал Рубцов. — Не обижайте нас! Что, в самом деле, все дворянский-то свой гонор соблюдаете. Мы друзья ваши… это лучше родственников. Только, чур, уж не считаться ни с сестричкой, ни со мной… А жалко вам этого Палтусова, повидайтесь с ним, посмотрите, почувствуйте, каков он на самом деле.
Рубцов встал и еще раз протянул ей руку. Тася, слушая его, притихла. Да, с этим человеком стыдно считаться. Генеральская дочь давно умерла в ней.
XIX
В частном доме ***-ской части наступили послеобеденные сумерки.
Шестой час. В узкой комнатке, с одним окном, на волосяной кушетке лежит Палтусов. Третий день проводит он под арестом. Накануне утром он писал Пирожкову и просил его побывать у адвоката Пахомова, считавшегося, кроме своей уголовной практики, и хорошим "цивилистом".
Перед обедом адвокат был у него. Они проговорили больше часа. Прощаясь, адвокат сказал ему:
— Не знаю, могу ли я взять на себя ваше дело. Не замедлю дать ответ.
Палтусов изложил ему свою систему защиты. Тот отмалчивался или издавал неопределенные звуки. Это совещание не удовлетворило арестанта.
Арестант!.. Он довольно спокойно думал о том, где он «содержится», что ожидает его в недальнем будущем: дело перешло уже в руки обвинительной власти. Допрос следователя завтра утром. К нему он приготовлен.
