— Сестричку-то извините, — сказал ей Рубцов, мотнув как-то особенно головой.
— Что такое? А? — закричала Любаша и встала.
— Очень уж, для Великого поста, удержу себе не имеете.
— Это что еще?
В другое бы время Любаша начала браниться. А тут она точно чем подавилась, замолчала и съежилась.
— Великий небось пост идет, — все с тем же спокойным балагурством сказал Рубцов. — Говеете, поди?
— Отстань! — вырвалось у Любаши.
Она резко встала и отошла к окну. Тася вопросительно поглядела на Рубцова и тотчас же улыбкой как бы заметила ему: "Зачем вы ее дразните?"
— Вы позволите вас послушать? — обратился к ней Рубцов, сел поближе и потер руки.
— Сегодня беллетристики не будет… критическая статья.
— Тем приятнее-с.
Любаша у окна не проронила ни одного слова… Ей делалось невыносимо. И где это рыщет «мерзкая» тетя? Вот разлетелась сама компаньонку высматривать. И радуйся теперь!
III
Станицына быстро вошла в гостиную и остановилась в двух шагах от двери. Она была очень бледна.
— Извините, Таисия Валентиновна, заждались вы меня. Любаша, здравствуй… Сеня! Спасибо. На минутку пожалуй сюда.
Она не подошла к ним здороваться и жестом показала Рубцову.
— Сейчас, — обратилась она к девицам. — Сеня, на два слова!
Рубцова она увела через залу в свою уборную, небольшую комнату около детской.
Ни шляпы, ни пальто с меховой отделкой она не снимала.
— Дела, Сеня! — заговорила она отрывисто. — Виктор Мироныч угостил на этот раз изрядно… Сто тысяч франков, срок послезавтра.
— Ловко! — вырвалось у Рубцова.
— И на фабрике неладно.
— Что такое?
— Дело дойдет, пожалуй, до стачки… А я этого не хочу. Немца я разочту… Неустойку плачу.
— Сколько?
— Десять тысяч… Но это важнее. Ты идешь ко мне?
Рубцов помолчал.
— Скорей говори.
— Да мы, сестричка, вдруг как не поладим?
— Это почему?
— Так, я замечаю.
— Полно…
Она вскинула на него ресницы.
— Вы привыкли теперь к другим людям…
— Не болтай пустого, Сеня, — строго сказала она. — Ты знаешь, что я тебя разумею за честного человека. Дело ты смыслишь.
— Ну ладно, ну ладно, — шутливо заговорил он и взял ее за руку.
Рука дрожала.
— Сестричка, милая, — почти нежно вымолвил он, — что же это вы как расстроились? Стоит ли? Все уладим. А от Виктора Мироныча и надо было ждать этого. Ваша воля носить ярмо-то каторжное!..
— Что же мне делать? — почти с плачем воскликнула она и опустилась на стул.
— Известное дело — что!
— Говори.
— Оставить его на веки вечные…
— Я не хочу, чтоб дети…
— Полноте, — остановил ее Рубцов, — к чему жадничать?
— Я не жадничаю.
— Ан жадничаете. У вас свое состояние большое. Хватит на двоих. Ну, хотели поддержать имя, фирму, что ли, опыт произвели. Ничего вы не поделаете! Купить у него мануфактуру… Достанет ли у вас на это собственного капитала или кредита?.. Да он и не продаст. Он без продажи с молотка не кончит. А вы не пожелаете покупать с аукциона, пока он Ваш муж; да и не нужно вам.
— Я не жадничаю, — повторила она, задетая его словами.
— Это все отчего идет? Где корень?
— Развестись надо! — обронила она.
— Правильно!
— Шутка сказать!
— И совсем не трудно… Что же, пятнадцати тысяч целковых, что ли, не найдете?
— Дешевле будет, — точно про себя выговорила Станицына.
— И дешевле… Такие доки есть по этой части.
Рубцов понизил голос и опять взял ее за руку. Анна Серафимовна закрыла на минуту глаза. "Ведь вот и он — честный малый и умница — говорит то же, что и она себе уже не раз твердила… Разорение и срам считаться женой Виктора Мироныча!.."
— Не знаю, Сеня, — промолвила она.
— Да ведь это, сестричка, все равно что когда зуб гнилой заведется. Одно малодушие эликсирами его разными смачивать, ковырять, пломбу вкладывать. Дайте дернуть хорошенько. И конченое дело!..
— Это дело длинное, а выйти теперь-то как…
— По векселю? Заплатить — известно.
— Оградить себя чем ни есть…
— Ничем не оградите. Уж позвольте вам заметить, что тогда вы сгоряча такую сделку предложили супругу-то… Он парень не глуп, сейчас же смекнул, что ему это на руку… Ступай на все четыре стороны, вот тебе, батюшка, пенсиону тридцать тысяч, долги твои все покроем, а если тебе заблагорассудится, голубчик, еще навыпускать документиков — мы с полным удовольствием…
— Полно, Сеня, — остановила Анна Серафимовна. — Ну да, глупость великую сделала в те поры, каюсь…
— А теперь тем же манером желаете?
— Ох, не знаю!
Но она застыдилась самой себя. Точно она какая девочка-подросток… И так и этак…
Лицо у ней приняло сейчас же степенный вид.
— Ты что же, Сеня, идешь ко мне?
— Да коли у вас никого нет, не стоять же делу…
— Спасибо… Ну, я сейчас… поди к барышням, я приду… Ты у нас на целый день?
— На целый, коли милости вашей будет угодно.
Она усмехнулась и ласково кивнула ему головой.
IV
Оставшись одна, Анна Серафимовна опустила голову, — она забыла, что была в шляпке и пальто, — и сидела так минут с пять.
Прошло больше десяти дней с того, что случилось в карете. Она видела Палтусова всего раз мельком, в Большом театре. Она возила детей в балет, в утренний спектакль, в конце масленицы. Он подошел к бенуару, а потом, в следующий антракт, вошел и в ложу. Так должен был поступить умный, тонко чувствующий человек. Никакой перемены в тоне, разговоре. Да и как же ему было вести себя? Даже если бы он и готов был полюбить ее? Ведь она вела себя, как безумная… Она замужем, желает жить "в законе", блюдет свое достоинство, гордость и хочет оставить детям имя добродетельной матери.
А в карете кинулась!.. И он хоть бы взглядом сказал ей: "Что же вы ломаетесь, не угодно ли и дальше пойти, я так дурачить себя не позволю!" Не любит? Равнодушен? Противна она ему? Кто это сказал? Чего же она-то ждет? Зачем не высвободит себя? Вот Сеня Рубцов и тот прямо говорит: "Скиньте вы с себя это каторжное ярмо!" Она встала, сняла пальто и шляпу, начала стягивать перчатки, потом поправила волосы перед зеркалом. На лбу ее не пропадала морщина. Из гостиной доносились молодые голоса. Вот эти «юнцы» не знают небось ее заботы. И между ними что-нибудь тоже будет. Люба и теперь уж гоняется за Рубцовым. Ах! Зачем ей самой не восемнадцать, не двадцать лет?
Любаша все еще стояла у окна, когда Анна Серафимовна вернулась в гостиную. Рубцов снова разговаривал с Тасей.
— Извините, Таисия Валентиновна, — сказала с особенной вежливостью Станицына, — я вас заставила даром просидеть.
"Вот какие нежности, — думала Любаша, — все меня хочет поразить своими "учтивостями".
— Да вы сегодня, кажется, очень утомлены, не до чтения.
— Действительно… Сеня, — обратилась к Рубцову Станицына, — ведь надо бы нам на фабрику съездить.
— Когда угодно.
— Да хоть сегодня.
— Я свободен.
— Это далеко? — спросила Тася.
— Нет, за Бутырками, в полчаса можно долететь, — ответила Станицына.
— Я никогда не бывала ни на одной фабрике, — сказала Тася.
— Не хотите ли? — предложила Станицына и поглядела на Рубцова.
Тот одобрительно кивнул головой.
— Очень бы интересно, — выговорила Тася серьезно и наивно.
— Вот и будущий директор фабрики, — показала Станицына на Рубцова.
— Семен Тимофеевич? — весело вскричала Тася.
Любаша сейчас же отошла от окна.
— Честь имею проздравить, ваше степенство, — сошкольничала она и присела.
Анна Серафимовна подумала в эту минуту, что ведь Долгушина — кузина Палтусова. Вот она увидит фабрику. Он узнает от нее, как ведется дело… Заинтересуется и сам, быть может, попросится посмотреть.
"Показать ей школу, порядок на фабрике. Пускай же она ему все расскажет…"
