Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Людмила Петровна!

— Хорош, батюшка! Полгода глаз не кажет!

— Виноват! Не оправдываюсь…

Это была его давнишняя знакомая Людмила Петровна Рогожина. Он еще офицером ездил в дом ее отца, читал ей книжки, немножко ухаживал. Тогда уже она обещала развернуться в роскошную женщину. Из небогатой купеческой семьи она попала за миллионера-мануфактуриста.

Сзади, из-за плеча, улыбался супруг, белый, с розовыми щеками, пухлый, обросший каким-то мохом вместо волос, маленького роста, с начинающимся брюшком, во фраке и белом галстуке. Он нес голубую с серебром накидку жены.

— Артамон Лукич, мое почтение! — кивнул ему Палтусов и сделал ручкой.

Тот усиленно замотал белокурой головой с плоскими припомаженными височками.

— Виноват, — повторил Палтусов и нагнул голову к плечу Рогожиной.

— Бестия-то та уехала? — шепнула она ему в ухо.

— Какая бестия? — рассмеялся он.

— А та! Нетиха!.. Кривляка-то!.. Дохлая!.. При ней небось состоите в адъютантах?

— Полноте!

— Да уж нечего! Все знаю! Ну, Бог простит. Вот что, голубчик. Ко мне в среду на масленице. Большой пляс. Невесту какую подхватить можно!.. У меня и титулованные будут. Пальчики оближете.

— Хорошо!

— То-то же. Без обмана.

Она пожала ему руку и поплыла. Супруг тоже пожал руку и прибавил сладким тенорком:

— Без обману! Ха, ха, ха! В среду!

XXI

Из своего угла Анна Серафимовна видела, как вошел Палтусов, с кем раскланивался, с кем поговорил. Рогожина в этот вечер показалась ей особенно красивой. Они были с ней когда-то приятельницами и до сих пор на «ты». Анна Серафимовна редко ездит к ней. Очень уж в этом доме "ветерок порхает", как она выражалась.

Когда Рогожина пожимала руку Палтусову, а потом что-то сказала ему на ухо, Анну Серафимовну ударило в жар… Она начала обмахиваться веером.

— Вот вы где! — заслышался сбоку голос Палтусова.

Он тотчас же сел рядом с ней.

— Сейчас приехали? — спросила она не тем тоном, каким бы сама желала.

— Перед антрактом.

Станицына показалась ему в этот вечер гораздо больше дамой, чем когда-либо. В ней он ценил чистоту русского старонародного типа. Таких бровей ни у кого не было в этой гостиной, да и глаз также. Стан ее сохранил девическую стройность. В ней чувствовалась страстность женщины, не знавшей ни супружеской любви, ни запретных наслаждений.

— У Рогожиной на масленице большой пляс, — заговорил Палтусов, — вы будете?

— Она меня не звала.

— Конечно, позовет, поезжайте, — убедительно выговорил он.

— А вы? Собираетесь небось?

— Буду.

— Видите что, Андрей Дмитриевич, — продолжала Станицына потише, — мне как-то неловко.

В первый раз она говорила нечто такое постороннему.

— Ах, полноте! — возразил Палтусов. — Зачем это делать из себя жертву?

— Я не делаю, Андрей Дмитриевич, — перебила она и сдвинула брови.

— Делаете! — горячо, но дружеским звуком повторил Палтусов. — Из-за чего же вам отказывать себе во всем? Из-за того, что ваш супруг…

Она остановила его взглядом.

— Ну, не буду… Только вы, пожалуйста, не отказывайтесь от бала у Рогожиной, — рука его протянулась к ней, — попляшем, поедим, шампанского попьем. Кадриль мне пожалуйте сейчас же.

Никогда Палтусов не говорил с ней так оживленно и добродушно.

— Не знаю… платье…

— Ах, Боже мой!

— Надо экономию соблюдать, — шутливым шепотом продолжала она.

— Вы в эту зиму, наверно, не были ни на одном бале?

— Нет, не была.

— Так раскошельтесь на пятьсот рублей.

— Не сделаешь! — деловым тоном сообразила Анна Серафимовна.

Палтусов рассмеялся.

— Да и нельзя, — прибавила она тем же тоном.

— Почему же? Фирму надо поддержать?

— А как бы вы думали, Андрей Дмитриевич? Каждое кружевцо сочтут… Тысячу рублей и клади.

— Не скупитесь! Ведь теперь все фабрики отличные дела делают. Золотая пошлина выручила. У Макарья-то сколько процентиков изволили зашибить?

Они оба рассмеялись над своим разговором.

Ходьба и гул голосов стихли в гостиной. Оркестр заиграл. Смолкли и Станицына с Палтусовым. Он остался тут же, позади ее кресла.

Кто-то играл фортепьянный концерт с оркестром. Такая музыка не захватывала. Анна Серафимовна под громкие пассажи пианиста обдумывала свой туалет у Рогожиных.

Завтра же она поедет к Жозефине. А если та завалена работой, так к Минангуа… Хочется ей что-нибудь побогаче. Что, в самом деле, она будет обрезывать себя во всем из-за того, что Виктор Мироныч с «подлыми» и «бесстыжими» француженками потерял всякую совесть? Да и в самом деле — для фирмы полезно. Каждый будет видеть, что платье тысячу рублей стоит. А ее знают за экономную женщину.

Давно уже она с таким молодым чувством не обдумывала туалет. Платье будет голубое. Если отделать его серебряными кружевами? Нет, похоже на оперный костюм. Жемчуг в моде — фальшивым она не станет обшивать, а настоящего жаль, сорвут в танцах, раздавят… Что-нибудь другое. Ну, да портниха придумает. Коли и Минангуа не возьмет в четыре дня сшить — к Шумской или к Луизе поедет…

Теперь ее тянет на этот бал… Палтусов упрашивает. На бале, в белом галстуке и во фраке, он представительнее всех. У него именно такой рост, какой нужно для молодого мужчины на вечере, в танцах, в любом собрании. Ведь множество здесь всяких мужчин, а никто не смотрит так порядочно и значительно, как он. Или «адвокатишка», она так и называла мысленно, или «конторщик», или мелюзга. Фраки натянули — обрадовались случаю, а всего-то в них и есть содержания, что жилеты от Бургеса да лаковые ботинки от Пироне. И ее уже не смущает то, что она сидит рядом с Палтусовым в полутемном уголке на глазах всех сплетниц.

XXII

— Анна Серафимовна, — шепотом позвал ее сбоку Палтусов.

Она повернула голову.

— Концерт этот вам не очень нравится?

— Нет.

— Можно поговорить?

Вместо ответа она подалась назад. Теперь ее видно было только тем, кто сидел у стены и в заднем ряду стульев, а Палтусов совсем скрылся за ее креслом.

— Правду мне настоящую скажете? — спросил он, наклоняясь к ее затылку.

— Я не охотница лгать.

— Вы зачем вчера в театре намекнули на мои отношения к Марье Орестовне?

Анна Серафимовна слегка покраснела.

— Намекали? — спросил с ударением Палтусов.

— Так что же?

— Это не ответ!

— Вам неприятно было?

— Нет, — перебил Палтусов, — так мы не будем говорить, Анна Серафимовна. Да здесь и не совсем удобно… Я хотел только уверить вас, что никаких особенных отношений не было и не может быть… Вы мне верите?

Его лицо было ей видно наполовину… Оно как будто немного побледнело… Голос зазвучал искренне. По ней пробежала внезапная дрожь.

— Я вам верю, Андрей Дмитриевич.

Эти слова припомнили ей вдруг сцену, виденную на одном бенефисе… Хорошая девушка, купеческая дочь, вверяется любимому человеку… А человек этот — вор, он накануне погрома, ему нужно ее приданое, он обводит ее, вызвал на любовное свидание у колодезя.

Луна светит, поэтическая минута. И эта дура сказала ему точь-в-точь те же слова: "Я вам верю". И «жулик» этот говорил тронутым голосом; актер гримировался ужасно похоже на Палтусова.

— Больше мне ничего и не нужно, — слышался около нее его голос.

Он оправдывается? Стало быть, его за живое задело. Не хотела она его обидеть вчера, а так, с языка соскочило. Мало ли что говорят! Марья Орестовна — женщина тонкая, воспитанная совсем на барский манер… Что же мудреного, если бы и вышло между ними «что-нибудь». Но вряд ли! Вот она за границу уехала; слышно, на полгода. Около денег ее поживиться?.. Нет! Зачем подозревать?.. Гадко!

— Я вам верю, — сказала еще раз Анна Серафимовна и вбок подняла на него свои пушистые ресницы.

"То-то, — выговорил про себя Палтусов, — еще бы ты не верила!"

В эту минуту он чувствовал между собой и всем тем людом, который мелькал пред ним, целую пропасть. Он вот никому не верил из этих фрачников. Каждый на его месте извлек бы из дружеского знакомства с Нетовой, из ее тайной слабости к нему что-нибудь весьма существенное… Все кругом хапает, ворует, производит растраты, теряет даже сознание того, что свое и что чужое. Теперь, войдя в делецкий мир, он видит, на чем держится всякая русская афера. Только у некоторых купеческих фамилий и есть еще хозяйская, хоть тоже кулаческая, честность… Такую Анну Серафимовну приходится уважать. Но и она должна уважать его, ставить его "на полочку", уже по одному тому, как он с ней ведет дело как с женщиной. Разве другой на его месте не старался бы «примоститься» тотчас после того, как она осталась соломенной вдовой?.. Тут миллионом пахнет. Виктора Мироныча спустить, до развода довести, отступного заплатить. Молодая женщина, не старше его, красивая, дельная, крупный характер. А он вот два месяца у ней не был. Ему не нужно бабьих денег. Он и сам пробьет себе дорогу. Как же ей не верить ему и не уважать его? И будет еще больше уважать. И доверять ему станет, коли он захочет, точно так же как Нетова, которую он может обокрасть дотла, если ему это вздумается.

72
{"b":"129141","o":1}