И вот она вошла в распахнутую дверь, полная энергии и новых идей, размахивая листками бумаги и посверкивая кольцом, купленным ей в честь нашей помолвки. Задерживаться взглядом на этом украшении было опасно для глаз.

– Посмотри, – сказала она. – Тиббс только что переслал мне это факсом.

Пес спал на полу у моих ног, но при первых звуках голоса Линдси уши его встали торчком. Люси, которая поливала цветы на подоконнике, тоже оглянулась довольно настороженно, напоминая разбуженную собаку.

Эта связь Линдси с Тиббсом представлялась мне странной. Сперва она торговалась с ним, чтобы поднять «вознаграждение» до миллиона (или правильнее назвать это долей?), теперь она получает от него факсы. Особенно странно, что начало их знакомства ознаменовал удар по лицу, который она получила, сидя в собственной машине. Странная завязка для возникновения дружеских отношений, не правда ли?

Я просмотрел бумагу, как делал уже тысячи раз с подобным материалом, – привычно и равнодушно.

Это было описание домов для рекламного проспекта.

«Парк-вилл. Жизнь в уголке девственной природы, – гласил титул. – Поместье под романтичным названием (почему романтичным – непонятно) Чартерстаун раскинулось на 98 акрах поразительной суссексской земли, в самом престижном (с ошибкой в слове) уголке графства. Сорок коттеджей класса «люкс» (собираются производителем на месте) и двадцать коттеджей вип-класса удовлетворят запросы самого взыскательного и разборчивого клиента».

Далее содержалось описание домов ценой по 750 000 фунтов за штуку, во флоридском стиле, а также бассейна, теннисных кортов, охраняемых детских игровых площадок и прочего.

У меня не было слов.

– Это набросок, – пояснила Линдси, – примерный план рекламного проспекта. Представляешь?!

– Нет, не представляю.

– Тиббс предлагает нам купить один из этих домов со скидкой, за шестьсот тысяч, в счет уплаты гонорара.

Я прижал палец к губам, выразительно на нее посмотрев: «Это наше дело. Нет необходимости посвящать в него посторонних».

Но Линдси, казалось, не замечала присутствия Люси.

– Очень щедрое предложение, – сказал я.

– Да нет же, в самом деле, – все так же возбужденно, но несколько понизив голос, продолжала Линдси. – Ты представляешь – они обойдутся ему всего в триста тысяч за штуку, и еще триста тысяч он удержит из комиссионных, которые должен выплатить тебе. Мы получаем дом за семьсот пятьдесят тысяч, он экономит деньги, и все довольны. Я так рада, так счастлива! – Она закрутилась в винтовом кресле и резко тормознула каблуками, остановившись лицом ко мне, ее унизанный перстнями кулачок оказался в дюйме от моего лица.

– Посмотри, какой камешек! – сказала Линдси.

С пола донесся стон пса. Кресла в новой конторе были неудобными, слишком низкими, чтобы под ними примоститься, но Пучок не оставлял попыток устроиться с комфортом в еще необжитом помещении.

Люси села за свой стол и сделала вид, что не прислушивается к разговору. Все счастливы, сказала Линдси. Потрясающе, сколько раз меня тыкали в это носом: что каждый, имеющий дело с Тиббсом, становится счастливым. Просто какой-то финансовый «прозак», да и только. Универсальное средство для успокоения.

Я почувствовал, как меня пробивает пот.

– И как он собирается выбить разрешение на строительство, – спросил я, – в «уголке девственной природы»? Об этом что-то в проспекте не упомянуто.

– Он уже получил разрешение несколько лет назад. Сейчас нет необходимости владеть чем-то, чтобы строить далеко идущие планы. Ну, как тебе мой, то есть наш, проект?

– Это несколько… – Я оглянулся: все были заняты своим делом. Люси стучала по клавиатуре и, наверное, ничего не слышала. – Это немного… как бы тебе сказать… безвкусно, Линдс.

Линдси выглядела озадаченной.

– Вовсе нет, – сказала она, сверкая на меня своим камешком и глазами одновременно. – Безвкусно не будет. Знаешь, кто займется строительством? Те же проектировщики, что строили дома для футболистов на севере.

– Я говорю не о дизайне. Просто это разрушит красоту сказочных мест. Уничтожит всю эту сельскую буколику, понимаешь? И мне от этого как-то не по себе. Чувствую себя так, будто собственными руками задушил красоту. Во всяком случае, принял участие в ее уничтожении. Я бы хотел забыть все как страшный сон.

Линдси покачала головой.

– Это семисотпятидесятитысячный дом за шестьсот тысяч фунтов, Дэвид. – Она сидела с разведенными ладонями, словно проверяя, не пошел ли дождь. – Вот что это такое.

– Мне это не принесет никакой радости. Это может звучать глупо, но дом есть дом, и я не могу допустить, чтобы мой дом стал местом, где я изо дня в день буду испытывать угрызения совести.

Я сказал это вполголоса, чтобы никто не услышал. Услышал только пес, который тут же подвинулся к Люси.

Линдси рассмеялась.

– По-моему, ты начинаешь испытывать угрызения совести задолго до того, как совершишь что-нибудь предосудительное, – сказала она, и я узнал в этом голосе знакомые интонации председателя «Бумажного Сообщества». – И если ты не в силах выдержать чувства вины, то сама вина тут ни при чем.

Я остановился на ней взглядом. Пес, разбуженный нашим разговором, прильнул к ногам Люси и упрашивал почесать его особенным образом, как умеет только одна она, между тем как Люси усердно печатала, казалось, не замечая того, что происходит вокруг.

– Могу сказать одно: с самого начала я знал, что никакого счастья это не принесет. Как не может принести счастья ничто связанное с Тиббсом.

На миг в глазах Линдси промелькнула тревога, она крутила перстень на пальце, словно ожидая, что из него появится джин.

– Ты же не хочешь увильнуть в последний момент?

Я погладил ее по руке и шепнул:

– Конечно, нет.

На самом деле я ни о чем другом и не думал, кроме как о том, чтобы увильнуть от всего этого. Просто я не знал, как это сделать, чтобы не потерять раз и навсегда Линдси, независимо от того, уйдет она от меня сама или Кот искрошит ее на мелкие кусочки.

Но чем больше я думал об этом, тем неосуществимей казались мои замыслы. Годами я чувствовал, что плыву против течения, пытаясь всегда поступать правильно, по совести. И вот, однажды изменив курс, я тут же почувствовал, до чего легко плыть по течению, подчиняясь общему ходу вещей. Только этот простой путь вел, скорее всего, на дно.

– Если что-то решил, то делай, и как можно скорее, не мешкая, – сказала Линдси. – Нельзя браться за что-то и продолжать делать вид, что ты не имеешь к этому отношения, что ты не такой человек. Ты же взялся, пора бы привыкнуть.

Я улыбнулся.

– Лицемерие – половина успеха, – заметил я, напоминая ей одну из ее любимых острот.

– А вина это лишь сон, – прошептала она в ответ, стрельнув глазами в сторону Люси. – Это послание от воображаемого тебя, от кого-то, кто не хочет, чтобы ты был самим собой. Посмотри правде в глаза, Дэвид. Ведь я делаю это, а я не такой уж плохой человек. Что бы мы ни делали, мы всегда немного нарушаем какие-нибудь правила.

Не думаю, чтобы эти аргументы были приняты в расчет в суде. Если, конечно, судья не окажется членом «Бумажного Сообщества».

– Я скажу твоему Коту, что мы хотим купить дом, – продолжала Люси.

– Он не мой кот.

– Неважно. Ведь это ты его так назвал.

– Знаете, как называются женщины, которые любят якшаться с котами? – подал голос пес. – Фелиноманки, они же суть обыкновенные кошатницы. – У него был достаточно острый слух, чтобы не пропустить ни слова из нашего диспута.

– Послушай, Линдс… – хотел я продолжить увещевания.

– Сжечь ведьму! – воскликнул пес. Неужели всю эту информацию он почерпнул на фонарных столбах?

– Ты привыкнешь, – сказала она. – Через месяц-другой тебе даже на ум не придут все твои сомнения. Если мы начнем действовать немедленно, то займем первый из построенных домов. Уже на Рождество сможем праздновать новоселье.

– Нельзя ли отложить этот разговор?

– Это ни к чему. Ты уже и так знаешь, – ответила Линдси. – Веселее, Дэвид. Мы должны радоваться такой удаче. Я радуюсь. А ты? Давай же, Дэвид, оживай! Мы так счастливы! – И она помахала передо мной своим новым колечком, как мальчишка моделью аэроплана.